- Ну, ладно, иди, иди! - слегка подтолкнул ее плечом Добряков. - Не люблю эти разговоры...
9
Все были уверены, что Добряков не такой парень, чтобы вдруг потерять душевное равновесие. Но он потерял его. И случилось это как-то просто, еще зимой, когда начались у него по ночам непонятные приступы беспокойства.
Иногда он хотел ночью же встать и пойти к Варе, хотел плакать и просить у нее прощения. Он же совсем не виноват. Ну, сказал глупость - неужели из-за этого надо портить дружбу, разрывать любовь? Ведь он любит ее. Он жить без нее не может.
Но, зная Варин характер, он все-таки не решался идти к ней. Он сидел на тахте и думал. Он думал о том, что теперь он вовсе конченый человек.
Иногда находили приступы озлобления. Он ругался. Он кричал наедине с самим собой, что она истеричка, эта Варька. И зачем он только связался с ней? Это же хамство с ее стороны! Это даже не по-комсомольски...
Но приступы озлобления были кратковременны. Добряков опять тосковал. Он перестал бывать в театрах, не занимался спортом. Он даже работать стал значительно хуже. Он ходил какой-то сонный, потерянный, будто заболевший.
И так проходили дни, декады, месяцы.
Летом он взял отпуск и никуда не поехал. Он почти весь отпуск просидел у себя в комнате, мрачный и апатичный.
Все расчеты его пошли насмарку. Старое расписание засиживали мухи.
Однажды к Добрякову зашли приятели. Они позвали его в Парк имени Горького. Он пошел неохотно.
В парке было большое гулянье. Добряков шел по парку в кругу друзей. Он повеселел немного. Он шел и хлестал себя веточкой по крагам.
И вдруг увидел Варю.
Она шла ему навстречу по Ландышевой аллее. Горели фонари. Крутились карусели. Она шла не одна, а с каким-то парнем. Парень с виду провинциальный, очень молодой. Лет, должно быть, семнадцать. Галстук заколот английской булавкой.
Добряков взглянул на него и озлился. Нашла уже себе кавалера! Добряков хотел, как говорил он, из принципа пройти мимо. Но не мог пройти. Остановился и сказал грубо:
- Подожди.
- Ну, жду, - улыбнулась Варя. - Надо бы сначала поздороваться...
- Здравствуй, - сказал он все еще грубо и, не стараясь скрыть озлобление, покосился на парня. - Ребенок где?
- Дома.
- А ты гуляешь?
- Гуляю, - кивнула Варя. - Вот брат ко мне приехал. Показываю ему Москву. Познакомьтесь...
Добряков протянул ему руку и в первый раз спокойно посмотрел на него. Да, действительно парень походит на Варю. И глаза у него такие же зеленые. Добряков успокоился. Он сказал мягко, обычным своим голосом:
- Варя, отойдем на минутку...
И когда они отошли, он спросил:
- Ну как, ты не надумала? Я ведь, Варя, день и ночь думаю про тебя. Мне очень плохо, Варя. Я не знаю, что делать...
- Пройдет, - улыбнулась Варя. - Пройдет. Мне сначала тоже было плохо. А сейчас хорошо. Я даже удивляюсь сейчас, как это я могла жить с тобой...
- Значит, окончательно не хочешь жить вместе?
- Не хочу, Добряков. И не могу. Понимаешь, как-то все расклеилось, и теперь не склеишь. Я не говорю, что я тебя презираю. Нет. Но я тебя не люблю и, мне кажется, никогда не любила. Жаль мне только, что дружить будет трудно. Ты все-таки неплохой парень.
- Это психология, - заметил Добряков угрюмо. - Как у Достоевского. Или еще у кого-то. Я читал...
- Пусть, - сказала Варя. - Пусть психология. Дай мне веточку...
Он дал ей веточку. И она пошла по аллее, похлопывая веточкой по желтым сапожкам. Вот эту женщину он совсем недавно обнимал, она целовала его, она родила от него ребенка. И все-таки он не имеет никакого права на эту женщину...
Варя пришла на завод. И в первый же день ее позвал к себе секретарь комсомольской организации. Он сказал, улыбаясь приятельски, что неизвестный, о котором говорила Варя, уже известен. Это Добряков. Все уже знают. И все жалеют Добрякова. Он ведет себя крайне странно, плохо работает, начал пить. Не может ли Лугина поговорить с ним, что ли?
- Поговорю, - пообещала Варя. - Но толк-то какой? Разве он послушает?..
- Все-таки, - сказал секретарь. - Я прямо не знаю, как с ним быть.
- Ладно, - сказала Варя.
Но обещание свое она так и не выполнила. Она не знала, о чем разговаривать с Добряковым. Он действительно плохо работает. Но только ли любовь виновата в этом?
Однажды Добряков подошел к Варе и попросил разрешения зайти к ней, повидать дочку. Он уже видел ее раза три, когда Варя жила еще на старой квартире. Недавно ей дали две комнаты. Добряков записал адрес.
Утром в выходной день он выпил для храбрости и, небритый, пошел проведать дочку.
Вари не было. Дома были только Семен Дементьич и какой-то его приятель.
Они пили водку.
Осторожно, на цыпочках, Семен Дементьич подошел к люльке и, приподняв занавеску и спугнув с занавески мух, показал отцу его ребенка. Девочка спала.
Добряков поцеловал ее в лобик и сказал:
- Какая... А? Моя дочка...
Семен Дементьич сказал:
- Да, ничего себе актриса... Есть на что поглядеть...
Потом он пригласил отца выпить с ними. Добряков согласился. Он пил водку, кусал огурец и, разливая рассол по небритому подбородку, жаловался на жизнь. Ну что это действительно за комедия? Он отец ребенка, а должен ходить и смотреть его, как картину в Третьяковской галерее.
Добряков забыл, что он в гостях и что пьет хозяйскую водку.
- На самом-то деле, - сказал он, - я прихожу, и какие-то посторонние люди мне показывают мое же дитя, моего ребенка, которому я, можно сказать, отец...
Наступила неловкость. Приятель хозяина хихикнул. А Семен Дементьич ехидно сказал:
- Насколько я понимаю, это получается как у Вильяма Шекспира. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить...
Добряков понес было стакан к губам. Но, услышав эти слова, он опять поставил его на стол и стукнул им. И, стукнув, закричал:
- Я попрошу, пожалуйста, рот на меня не разевать! Вы тут вовсе ни при чем. Я ей отец! Законный отец и муж...
- Ты вот мне сломай стакан, - спокойно сказал Семен Дементьич. Сломай. Я тогда на тебя не посмотрю, что ты отец и муж...
Добряков ушел рассерженный.
Но через минуту он вернулся. Подошел к окну и закричал:
- Эй, присяжный поверенный...
- Чего тебе?
Семен Дементьич подошел к окну.
- Пряник, - сказал Добряков. - Я пряник девочке принес. Передай, пожалуйста...
Семен Дементьич перегнулся через подоконник и принял из рук Добрякова большой, облитый сахаром пряник.
- Она же такую вещь не может еще кушать, - засмеялся он. - Она даже коровье молоко не потребляет. Ее кормят специально-особой пищей для детей...
- Ничего, - сказал Добряков, - должна привыкать.
- Это обязательно, - согласился Семен Дементьич. - Должна.
Добряков стоял внизу, расставив ноги, как матрос на палубе, заложив тяжелые руки в карманы широких штанов. Он без злобы смотрел сейчас на Семена Дементьича. И без злобы сказал:
- А ты зверь, старик...
- Я зверь, - опять согласился Семен Дементьич. - А ты вот, я гляжу на тебя, дурак. Я тебе просто так, по-стариковски скажу. Бросила тебя девица... Ну и что же? По теперешним временам никто не гарантирован. Всякого могут бросить. А ты уж и слюни распустил, и морда небритая. Ну как самому-то не противно? Молодой человек, социализм, как я понимаю, строишь...
- Да, - сказал Добряков, - тебе хорошо, старик. Тебе хорошо разговаривать...
- И, наверно, в комсомоле состоишь? - спросил Семен Дементьич.
- Ну, это не ваше дело...
- То-то, что не наше! А жалко, что не наше. Бриться надо. Чего там стоишь? Заходи. Обедать будем...
- Нет уж, я пойду, - сказал Добряков. - Спасибо.
- Потом скажешь спасибо. Заходи...
- Нет уж. Я в другой раз. Правильно, я небритый...
- Побрейся. Могу бритву дать.
- Нет, я в парикмахерскую лучше зайду...
- Ну, как хочешь, - махнул рукой Семен Дементьич, - я неволить тебя не могу.
