Каждая песчинка, или, иначе говоря, каждый обломок и кристаллик минерала, была принесена сюда сотни миллионов лет назад с древних уральских гор, которые разрушались ветром, водой, зноем и морозом. Прежде чем окончательно остаться в песчанике, кусок которого я сейчас держал в руках, песчинки проделали долгий и сложный путь. Их переносили с места на место ручейки, речные потоки, озерные и морские воды.

Среди песчинок, принесенных с Урала, было немало обломков медных руд. Они накапливались в породах, рассеиваясь по большой площади. Много времени спустя, когда эти породы уже в виде твердого камня геологическими силами были подняты близко к поверхности земли, вода, которая просачивалась через песчаники, растворяла медные соединения и уносила медь с собой. Иногда подземные воды, насыщенные медными солями, встречали участки породы, благоприятные для выпадения меди. Так образовывались здешние медные руды.

Набрав целую кучу интересных образцов, я направился к разведенному Петей костру, от которого доносился аппетитный запах. Наскоро позавтракав, мы сложили наши пожитки в мой рюкзак. Петин мешок предназначался для образцов породы. Туго набитый рюкзак с вещами и продуктами Петя подвесил на ветку высоко над землей. Это, по его словам, должно было сохранить наши съестные запасы от лесных хищников.

В первую очередь мы решили обследовать штольню, вход в которую обнаружили накануне. До сих пор удалось осмотреть только отвалы; там же, в штольне, наверняка, можно будет увидеть самые залежи медной руды. Я собирался совершить подземное путешествие один, а Петю оставить у входа, но он так горячо запротестовал и так настойчиво меня упрашивал, что пришлось уступить.

Мы подошли к входу в штольню. Возле него росло несколько невысоких осин. Их серо-зеленые листья казались старыми. Поднялся ветерок, и осиновые листочки, висящие на длинных ножках, завертелись, замерцали, дружно зашумели, словно напутствуя нас. Я первым спустился в штольню, за мной последовал Петя. Мы дважды пытались позвать с собой и Шерлока, но он только виновато и жалобно скулил и вилял хвостом, а с места не двигался. Не вдаваясь в раздумье по поводу такого неожиданного поведения собаки, которая до этого не отставала от нас ни на шаг, мы махнули на нее рукой, решив не терять времени понапрасну.

Я двинулся вперед, освещая путь фонариком. Петя шел в двух шагах позади. Штольня представляла собой искусственный тоннель шириной немногим меньше двух метров. Мы свободно шли в полный рост и лишь инстинктивно втягивали головы в плечи. Стены были из серого песчаника с редкими и тонкими прослойками темно-коричневой глины. На небольшой высоте от сухого и неровного пола почти от самого входа непрерывно тянулся слой руды толщиной в ширину ладони, местами увеличиваясь до полуметра. Небольшие прослойки руды встречались и над глинами.

Так мы прошли метров пятьдесят. Расстояние я определял, отсчитывая шаги. Но вот диаметр штольни уменьшился почти вдвое, двигаться стало все труднее. Пришлось вначале сильно сгибаться, а потом ползти на четвереньках. Теперь выработка проходила в крепком кремнистом песчанике. Стало понятно, почему так уменьшились ее размеры: в крепкой породе труднее было делать проход.

Устав двигаться в неудобном положении, мы ложились на холодные камни и отдыхали в абсолютной темноте. Это безмолвие нарушали лишь глухие и частые удары собственного сердца. Во время одного из таких привалов я почувствовал, что земля подо мною вздрогнула, однако не обратил на это особого внимания. Но вот меня снова тряхнуло. Решив проверить, не показалось ли это мне, я спросил Петю:

— Ты не заметил, что земля трясется?

— Я и сам хотел об этом спросить, дядя Миша. Ходуном ходит — будто тяжелым чем-то по ней стучат.

В это время произошел новый толчок, гораздо более внушительный, чем первые. С потолка посыпался песок.

— А ведь это, Петя, землетрясение. Не вовремя…

Внезапно мозг пронзила мысль о возможности обвала. Неприятный холодок защекотал в груди.

— Давай-ка, Петя, полный назад! — крикнул я.

Мы мигом развернулись и быстро поползли к выходу. Я часто настигал Петю и натыкался на его ноги. Не знаю, продолжала ли вздрагивать почва под ногами. Мы так были взволнованы и так торопились, что не обращали на это внимания.

— Шире шаг! Шире шаг! — подгонял я своего товарища.

Скоро должна кончиться узкая часть штольни. Тогда можно будет встать на ноги — и бегом. Там и свет от входа видно…

— Нажимай, Петро!

Вдруг я налетел головой на ноги моего друга и тут же услышал его стон.

— Что случилось, Петро? Почему остановился? Ну, чего ты молчишь?

— Ушибся…

— Обо что? — я подполз к нему и уперся в груду каменных обломков.

Обвал! Вот это да!..

— Дядя Миша! Как же теперь? Как мы вылезем отсюда, а?

Я был так подавлен внезапно постигшим нас несчастьем, что долго ничего не мог ответить. Какой-то комок застрял в горле, голова пошла кругом. Однако и минутной слабости поддаваться было нельзя. Ответ мой прозвучал довольно твердо:

— Ничего, Петя, выберемся! Давай-ка попробуем разобрать завал.

Мы начали оттаскивать небольшие куски и глыбы. Действовать приходилось голыми руками, — геологический молоток здесь не годился, а других инструментов у нас не было. Работали молча. Я вынимал породу из обвала и передавал ее Пете, а он оттаскивал ее на несколько метров назад. Все это мы делали в темноте, ощупью.

Обвалившаяся кровля рухнула как раз в том месте, где штольня расширялась.

Я так увлекся, что не заметил, как ободрал в кровь пальцы. Боль мешала продолжать работу. Меня сменил Петя. Но он так же быстро вышел из строя, и мне вновь пришлось, превозмогая мучительную боль, оттаскивать камни. Не могу сказать, как долго мы ковырялись подобным образом, тщетно пытаясь выбраться на белый свет. В конце концов пришлось прекратить это явно бесполезное занятие. Все сравнительно мелкие обломки были убраны, и теперь дорогу преграждали громадные глыбы, которые мы не в силах были сдвинуть с места. Я попытался было дробить неумолимую преграду молотком, но вязкий песчаник не раскалывался на куски, а лишь слегка крошился.

Стало совершенно ясно, что мы замурованы под землей. В присутствии моего юного товарища я старался быть как можно спокойнее, но, честно говоря, это удавалось мне с большим трудом. Каково было мое состояние в эти первые часы несчастья, сильно ли я боялся за свою жизнь? Да, конечно, но гораздо больше меня мучило другое. Я не мог себе простить, что там, наверху, проявил слабость воли и согласился взять с собой Петю. Не имел я никакого права подвергать его жизнь риску. Ведь с самого начала было ясно, что под землю идти небезопасно. Будь Петя сейчас наверху, положение было бы совсем другое…

Что же все-таки делать, что предпринять? Нельзя же спокойно сидеть и чего-то ждать. Меня могут хватиться не раньше чем дней через десять. Но допустим даже, товарищи догадаются, что со мной что-то случилось. Как они могут узнать, что мы сидим именно в этой штольне, а не в какой-нибудь другой? Даже если и узнают, что мы здесь, смогут ли они высвободить нас? Неизвестно еще, какая часть штольни завалилась — может быть, на всем участке от места, где мы находились, до выхода. А это без малого сто метров… При всех благоприятных условиях на проходку такого расстояния потребуется не меньше недели. Таким образом, в лучшем случае нам предстояло пробыть в плену под землей не менее двух недель! Сможем ли мы выдержать такой длительный срок без пищи и без воды? Как ни тяжело было, но приходилось признаться, что это, конечно, свыше наших сил. Неужели все-таки гибель? И как глупо!

Сильно приуныл и Петя, но он также старался сдерживаться.

— Что будем делать, дядя Миша? — спросил он тихо.

— Петрусь, не трусь! — сказал я как можно веселее. — Как-нибудь выберемся, хотя, нужно признаться, дорогой мой, что положение у нас незавидное. Ну, а если у самих ничего не выйдет, будем ждать, когда товарищи вызволят. Они ведь обязательно хватятся нас и будут искать. Плохо, что еды у нас никакой нет. Что нам стоило захватить ее с собой! Да разве знали, что так получится… У тебя случайно не осталось что-нибудь в мешке?