– Для тех, кто вернется, – вставил Ящерка. – Раадосские пираты – это вам не дикие козопасы с гор.
– Воины Города-в-Долине бились с раадосцами лишь однажды, – заметил Козлик, проявляя неожиданные для Пескаря познания в истории. – Это было вёсен тридцать назад. Тогда большой отряд их высадился у стен Кадма, и пираты принялись грабить усадьбы в окрестностях. Гонец кадмийцев по имени Лабуга пробрался мимо раадосцев и за один день и одну ночь добежал до Города-в-Долине. Наши воины немедленно выступили на помощь и напали на лагерь разбойников через два дня рассвете. Враги не были готовы к удару, и наши смели их, как зимний дождь смывает листья с камней. Это была легкая победа, которая надолго угомонила раадосцев. Однако мы ни разу не сталкивались с ними в настоящем бою, щиты в щиты. А воины у них, как говорят кадмийцы, крепкие – им часто приходилось с теми сражаться.
Пескарь искренне удивился:
– Откуда ты все это знаешь?
– Думаешь, я вру?! – взвился Козлик. – Спроси Рубача, если хочешь, он тебе то же самое скажет, слово в слово!
– Я верю, не кипятись ты, как котелок, – примирительно ответил Пескарь. – Молодец, что запомнил.
– Я люблю слушать истории, и все, что слушаю, стараюсь запоминать, – неожиданно раскрылся Козлик.
– Это все, что тебе остается – помнить о подвигах других, – усмехнулся Ящерка.
Козлик собрался было броситься в бой, но Пескарь его опередил:
– Хватит подначивать друг дружку, – сказал он, пристально глядя на Ящерку – так, чтобы понятно было, в чей огород он кидает камень. – Мы больше не дети. Пыл стоит приберечь для врагов. Не хватало еще выйти в первый бой с расквашенными из-за глупых распрей носами.
– Слышал, чешуйчатый? – поддакнул Увалень.
Ящерка в ответ лишь снова усмехнулся половиной рта, но ничего не сказал.
Той же ночью, когда Пескарь уже устроился на циновке в своей отдельной пристройке к царскому дому, к нему вошла мама.
– Пескарик, ты тут, сыночек? – тихо спросила она.
– Да.
– Спишь?
– Да.
– Ну, ладно, спи, – она уже развернулась, чтобы уйти, но Пескарь, словно устыдившись сам не понимая чего, добавил:
– Ты что-то хотела, мам?
– Ничего особенного, малыш.
Пескаря немного покоробило обращение «малыш», но он ничего не сказал.
– Просто хотела посмотреть на тебя, – мягко сказала мама, и Пескарю показалось, что она не договорила слова «в последний раз».
– Я вернусь, мам, не бойся, – уверенно заявил Пескарь. – Отец же всегда возвращался! А я его сын, я буду таким же храбрым и стойким.
– Возвращайся, Пескарик, – тихо сказала мама, и юноша почувствовал, что она чуть не плачет. – Хоть со щитом, хоть без щита.
– Ну что ты такое говоришь! – воскликнул Пескарь, чувствуя незаслуженную обиду. – Я не опозорю своего отца, и тебя тоже!
– Позор, мой маленький, не самое страшное, – еще тише прошептала мама.
– Не гневи богов, Милла! – с отцовской суровостью в голосе произнес Пескарь. – Я не трус, и вообще матери воина Грома не пристало говорить такие слова.
Мама усмехнулась неожиданной грозе:
– Ну ладно, ладно. Спокойной ночи, воин.
И хотя слово «воин» прозвучало в ее устах до обидного иронично, Пескарь предпочел этого не заметить.
– Спокойной ночи, мама, – ответил он. Милла вышла во двор, присела у своей прялки под навесом и принялась за пряжу, тихонько замурлыкав старую песенку про свадьбу кошки с котом. Она часто пела её детям вместо колыбельной, и, услышав знакомую мелодию, Пескарь почти мгновенно заснул.
4
Утром Пескарь первым делом, еще до завтрака, взялся за проверку своего оружия и доспехов. Копьё из ясеня – семи локтей, древко любовно обстругано так, чтобы нигде не дай боги не впиться занозой в ладонь. Наконечник из бронзы, остро отточенный, длиной почти в локоть, надевался на древко копья сверху и был надежно укреплен поперечным штифтом. Наконечник, с рёбрами для прочности, был листовидной формы: он расширялся от острия, так что у него было две режущие кромки, но все равно был довольно узким. Он не оставит таких страшных ран, как широкий зазубренный наконечник копья Рубача, зато копьё весит меньше, и его легче выдернуть из тела врага.
В тех местах, где удобней всего было держать копьё верхним и нижним хватом, Пескарь сделал в древке небольшие заглубления и проклеил их полосками из шершавой кожи, чтобы копьё не скользило в руке, даже если будет залито водой или кровью. Обратный конец копья был утяжелен бронзовым противовесом.
Большой круглый выпуклый щит был склеен из дубовых досок, обтянутый и проклеенный бычьей кожей, а снаружи дополнительно обитый медью. Мастер, которого из-за его занятия так и прозвали – Щитомаз – нарисовал на нем красным цветом страшную морду тигра. И хотя Пескарь ни разу не видел тигра, ему казалось, что получилось похоже. Во всяком случае, морда была очень грозная, особенно – хищно ощеренные клыки. Как-то раз в Город-в-Долине заходил кадмийский купец, он привёз с собой статуэтку тигра и рассказывал, что сам видел этих жутких зверей, когда путешествовал по далёкой Идрии. По его словам, тигр – это считай тот же лев, но без гривы, а шерсть у него красная с чёрными полосками, и хвост пушистый, как у кошки. Пескарь просил отца купить ему статуэтку, но они с торговцем так и не сошлись в цене.
Щит держался с помощью двух рукояток. Одна, жестко укрепленная, бронзовая, располагалась примерно в середине – в нее продевался локоть. Другая – кожаный ремень – широким кругом охватывала кромку щита. Такое крепление позволяло не только удобно и надёжно держать щит в бою, но и носить его за спиной во время похода.
Пескарь вспомнил многочисленные упражнения – с отцом и с другими воинами. Они били в щит деревянными палками изо всех сил, пока Пескарь не научился удерживаться на ногах даже после самых сильных атак.
Тренировался он и биться в фаланге – так, чтобы закрывать левой частью большого круглого щита стоящего слева соратника, и самому доверять стоящему справа, который прикрывал его своим щитом от головы до коленей. Пескарь научился, как лучше всего бить копьём снизу, из-под щита, в живот противника, как ловко перехватывать копьё в верхний хват и разить врага в голову поверх щитов. Он выучился не терять ритм боя, когда после грозного «ух!» командира нужно было пропустить один вздох и сделать шаг вперед, толкаясь щитом; а услышав не менее грозное «ну!» – отступить на шаг, чтобы резко освободить щиты от давления фаланги врага и тут же ударить потерявшего равновесие противника копьём.
В пристройку Пескаря вбежала Ленточка – его сестра, восьми вёсен от роду, в сарафане с радостным орнаментом из красивых птичек, изображенных квадратиками красных ниток. Она улыбалась во весь рот и, казалось, сама не знала, зачем пришла – наверное, просто посмотреть, чем Пескарь занят.
– Ну, чего тебе?! – сурово обратился юноша, но, глядя на обезоруживающую улыбку сестрички, невольно и сам улыбнулся.
– Да так! – громко выкрикнула Ленточка и утопала наружу, во двор.
У Тверда пока что было четверо детей: Пескарь, две девочки намного младше, Лента и Прыгунья, и ещё один сын, совсем младенец, не получивший даже детского имени – его пока звали просто Сопун. Двое других детей Миллы умерли, не дожив до полугода.
Пескарь вытащил из ножен и осмотрел бронзовый нож – запасное оружие с массивной рукояткой и коротким треугольным лезвием. Ножны удобно приторачивались к ремню с правого бока. Он тренировался сражаться не только ножом, но и мечом – но своего меча у юноши пока не было. Вообще мало кто из воинов Грома мог похвастаться этим дорогим оружием, большинство обходились ножами самых разных форм и размеров.
Потом Пескарь проверил свои доспехи, которые – хоть он ни разу ешё не был в настоящем бою, – считал самыми надежными в мире. Тяжёлый бронзовый шлем с большим гребнем, прекрасно подогнанный по форме его головы и закрывавший лицо целиком – оставались лишь две узкие щели: одна вдоль глаз, и одна поперек, через нос и губы. Прошло немало времени, прежде чем Пескарь научился быстро поворачивать голову, облачённую в шлем, так, чтобы не теряться и не мешкать, глядя сквозь узкую прорезь.