Вскоре тропинка перевалила через невысокий горный перевал и начала спускаться вниз, в долину Доса. Строения города уже были видны кое-где между деревьями.

Тропинка сделала пару поворотов и вывела на пологое место, потерявшись в высокой траве. Вдруг Пескарь услышал тихий неприятный свист, а за ним – крик откуда-то сзади.

– Щиты над головой, – скомандовал Рубач, и над воинами Грома словно вырос непробиваемый панцирь: большие щиты плотно стоявших воинов накладывались друг на друга, так что между ними не оставалось никакого зазора. При этом фалангиты умудрились нисколько не замедлить ход.

– Битва началась, братья! – воскликнул воевода. – Будем же достойны Геллака Сокрушителя, Адма Пронзающего и всех великих героев древности!

«Хайи!» – коротко и грозно ответили воины, не сбивая дыхания.

Время от времени раздавались лёгкие постукивания: одни стрелы впивались в щиты, пробивая медную обшивку, другие соскальзывали на землю.

Щиты кадмийцев не давали такой защиты, и время от времени кто-то из них с криком падал на землю.

Воины переступали через своих павших товарищей. Вернее, старались переступать – и кого-то, возможно, затоптали насмерть.

Вскоре отряд вышел на открытое пространство. Город простирался в паре стадиев впереди и немного ниже. С горного отрога, на котором остановился отряд, были прекрасно видны крыши и улицы Доса, его гавань и пришвартованные в ней торговые корабли, и апельсиновая роща – наверняка святилище Хранящей, богини луны. Четыре небольшие боевые галеры раадосцев выходили в море, разворачиваясь для атаки. Могучие «Крокодил» и «Косатка» поджидали их стадиях в пяти, развернувшись носами к гавани.

Пескарь обратил внимание на то, что смертоносный дождь из стрел прекратился. В лесу, из которого они только что вышли, громко кричал от боли кто-то из раненых.

– Больше не стреляют, – сказал Пескарь.

– Наверное, стрелы берегут, – ответил ему Самшит. – В лесу-то они вслепую стреляли – просто чтобы на страх давить; а тут будут целиться: откроешься – и каюк! Вон на той высоте они, должно быть, стоят.

– Щиты не опускать! – громко приказал Рубач. – Древко, Злодей, со мной, прикрывайте меня щитами, пока я вон ту сосну рубить буду.

Рубач, на ходу выхватывая секиру, пошел мастерить таран. Сафир тем временем приказал своим воинам рассредоточиться, отправив десяток из них на скрытый за деревьями горный уступ, где, как предполагалось, укрылись лучники раадосцев.

– Кого не убьёте – прогоните, – добавил он. – И закрепитесь там, чтобы мы спокойней себя чувствовали – это лучшее место для обстрела. Вперёд!

Кадмийские копейщики побежали к деревьям, когда один из них вдруг завыл и покатился по земле – стрела попала ему в ступню и пробила ее насквозь. Еще несколько воткнулись в легкие щиты. Наконец, воины, отправленные на холм, скрылись за деревьями, и следить за ними стало невозможно.

Пескарь, не опуская щита, посмотрел на город, стараясь обнаружить слабое место в частоколе. Это было несложно. Стена города действительно больше походила на забор от коз, чем на защитное сооружение – свалить ее можно было в любом месте парой хороших ударов – никакого сравнения с той, что окружала Кадм. С другой стороны, вокруг Города-в-Долине вообще не было стен.

«Какие-то они непуганые, эти пираты, – подумал Пескарь (хотя думать было непросто – очень мешали всё не унимающийся плач раненого из леса и крики кадмийца с пронзённой ступнёй). – Сидят на своём острове и думают, что ничего им не грозит. Хотя, может… может, всё не так просто, как кажется?»

Похоже, эта же мысль пришла в голову не только ему.

– Козлик! – позвал старейшина Копьё. – Беги к Сафиру и скажи ему, чтобы послал пару воинов проверить подходы к частоколу. Там ловушки могут быть.

Козлик немедленно побежал исполнять приказание, и воины тут же сомкнулись плотнее, чтобы закрыть брешь, оставленную там, где был его щит.

В лесу было тихо – возможно, лучники раадосцев просто сбежали от кадмийцев. Значит, те должны были закрепиться на холме.

Пескарь бросил взгляд на море и увидел, что там битва в самом разгаре.

Корабли кадмийцев, подгоняемые мощными толчками вёсел, на огромной скорости неслись на две раадосские галеры, при этом другие две, как казалось, убегали в южном направлении прочь из гавани. Еще несколько ударов сердца – и раздался жуткий треск, когда «Крокодил» врезался в нос одной из маленьких галер. Таран большого корабля был намного длиннее, чем у его жертвы, поэтому сам «Крокодил» никаких повреждений не получил.

Результат столкновения стал понятен, только когда гребцы «Крокодила», по команде кормчего, несколькими могучими усилиями отбросили тяжёлый корабль назад. Повреждённая галера стала резко оседать на нос. Матросы обречённого корабля прыгали в воду. Пара кадмийцев пытались добивать их с носовой надстройки «Крокодила» длинными узкими копьями.

«Косатке» не удалось протаранить свою мишень – маленький корабль в последний момент повернул вправо, и смертоносная бронза лишь проскребла по его обшивке. Однако моряки-кадмийцы не теряли времени – они запустили крючья на длинных верёвках, уцепились за корабль раадосцев и притянули его к своему борту. Мгновенно собравшиеся напротив галеры кадмийцы разом обрушили на матросов вражеского корабля целый ливень дротиков, потом ещё один, и ещё. Так как палубы на пятидесятивёсельной галере не было, раадосцы оказались у копьеметателей как на ладони: локтей на шесть-семь ниже, и спрятаться негде. После третьего залпа абордажники стали спрыгивать на палубу галеры и добивать немногих оставшихся.

Казалось, разгром был полным. Воины на берегу охрипли от радостных криков, которые заглушали любые звуки морской битвы.

Но тут оказалось, что празднование было преждевременным. Две галеры раадосцев, которые, как подумал Пескарь, спасались бегством, быстро развернулись и полным ходом шли к беззащитному борту «Косатки».

Кадмийцы на большом боевом корабле замерли, понимая, что ничего уже не успеют предпринять: отцепиться от взятого на абордаж пятидесятивёсельника и набрать скорость, а тем более развернуться – времени ни за что не хватит. Пескарю показалось, что он разглядел на палубе «Косатки» царского сына Турупа, который жестами приказывал матросам перебираться на захваченную раадосскую галеру. Флотоводец выделялся среди прочих моряков своим начищенным бронзовым панцирем, который сверкал на солнце.

Один за другим раздались два резких удара, когда маленькие корабли на полном ходу протаранили «Косатку» – один примерно посередине, другой ближе к корме. Корабль вздрогнул, и все, кто был на палубе, попадали, а кто-то и вылетел за борт.

Пескарь не отрываясь смотрел на крошечную фигурку Турупа. Тот схватился за борт, который атаковали раадосцы, и удержался на ногах.

Гребцы на маленьких галерах направили свои корабли задним ходом, и тогда случилось самое страшное – длинный узкий корабль с оглушительным треском переломился пополам в том месте, где пробоина пришлась на его середину, и стал быстро тонуть.

Встряска, разломившая корабль, вырвала борт из рук Турупа, тот упал в воду и мгновенно скрылся в волнах, утянутый в пучину тяжёлым бронзовым доспехом.

– Айяа-а! – протяжно застонали кадмийцы на берегу. – Горе нам!

– Соберитесь, псы! – заорал Сафир. – Позже будете выть! Сначала надо отомстить за царского сына!

Тем временем «Крокодил» обошел тонущую «Косатку» со стороны носа и погнался за ближайшей из двух оставшихся галер раадосцев. Тех кадмийцев с «Косатки», кому удалось выплыть, поднимали на борт захваченной галеры их товарищи. Абордажники успели перерубить веревки кошек, чтобы тонущий корабль не утянул галеру за собой на дно.

Треск падающей сосны отвлёк воинов на берегу от непоправимой трагедии. Рубач принялся обтесывать ветви дерева, чтобы его можно было использовать в качестве тарана.

Кадмийские разведчики, отправленные Сафиром к стене города, действительно обнаружили несколько замаскированных ветками ям-ловушек. Защитники Доса обстреливали их с крыш домов стрелами и дротиками, поэтому они лишь примерно наметили границы ям и отступили на безопасное расстояние, не понеся потерь.