Край мой небывалый,

которого нет,

ангелок усталый,

невиданный свет,

полон лебедой,

полон мертвой водой

дом на сотни лет,

неразлучный с бедой.

В том краю жасмина

не встретите вы.

Небо там пустынно,

озера мертвы.

Где тот край, не знаю,

от вас не таю -

просто умираю

в безвестном краю.

Ни паром, ни барка

не возят туда,

там мостов не видно,

не ходят суда:

не ищи мой остров

не стоит труда.

Он похож на сказку,

похож на игру,

он, как вещий сон,

что растаял к утру -

мой безвестный край,

где живу и умру.

Он на свет явился

не сразу, поверь -

по частям сложился

из многих потерь:

милое былое,

отрада моя,

все, что было мною,

а нынче -- не я.

Горные породы,

нагие хребты,

чудо-огороды

и чудо-цветы,

охра да индиго

такой красоты!

Из былого вести

сошлись надо мной,

заклубились вместе

и стали страной!

Облачные зданья -

воздушный обман,

свежее дыханье

ушедших в туман -

все вокруг вбираю

в отчизну мою:

здесь я умираю -

в безвестном краю.

Перевод Н.Ванханен

98. Чужестранка

Она говорит с чужеродным акцентом своих морей,

чьи мысли и водоросли, и пески чужезвучны.

Всегда, как пред гибелью, Богу молитвы творит,

И Бог ее нам не понятен -- без облика он и без веса.

Фруктовый наш сад она очужеземила, -- сад

весь в кактусах густоволосых и в травах когтистых.

И дышит дыханьем пустыни пылающей, где

любила она с добела раскаленною страстью.

Ни тайны своей никому не раскроет, ни карт,

раскрыла б -- осталась бы картой звезды неизвестной,

и если лет восемьдесят проживет среди нас,

останется прежней пришелицей, заговорившей

на стонущем, на задыхающемся языке,

и понимают его только дебри и звери.

Умрет среди нас, не найдя в этой жизни покоя,

смерть станет подушкой судьбы,

хоть умрет она смертью чужою.

Перевод И.Лиснянской

99. Пить

Я помню каждое движенье

тех рук, что воду мне давали.

Где над лощиной Рио-Бланко

отроги Аконкагуа встали,

я подошла, я прикоснулась

к хлысту тяжелого каскада;

он мчался, шумный, пенногривый,

и, коченея, белый, падал.

Я прикоснулась ртом к кипенью

и обожглась, и, словно рана,

три дня кровоточил мой рот,

глотнув святой воды вулкана.

Недалеко от Митлы, в день

цикад, хожденья, суховея,

склонилась над колодцем я,

и поддержал меня индеец;

и голова моя, как плод,

была его рукой укрыта.

Одна вода поила нас,

в ней были наши лица слиты,

и молнией пришло сознанье:

мой род, он -- плоть от плоти Митлы.

На острове Пуэрто-Рико,

полна покоем, синевою,

у вольных волн лежу, а пальмы,

как матери, над головою;

и девочка орех разбила

прелестной маленькой рукою.

И пальмы-матери подарок,

как дочь, пила я, не дыша.

Нет, слаще ничего не знали

вовек ни тело, ни душа!

Мне в доме детства мать всегда

в кувшине воду приносила,

и от глотка и до глотка

с нее я взгляда не сводила.

Глаза я выше поднимала,

и отходил кувшин назад.

И до сих пор со мною жажда,

лощина, материнский взгляд.

Да, вечность в том, что мы такие,

какими раньше мы бывали.

Я помню каждое движенье

тех рук, что воду мне давали.

Перевод О. Савича

100. Мы будем королевами

Мы выйдем в королевы

четырех держав вчетвером:

Росалия с Лусилой, С Эфихенией Соледад.

В долине, в Эльки милой,

затянутой сотней гор

шафрановых и алых,

вели вчетвером разговор,

что выйдем в королевы

и к синему морю придем.

По семь годочков было

мечтательницам четырем.

Мы с лентами в косичках,

в перкалевых платьях своих

гонялись за дроздами

под сенью смоковниц родных.

Сомнений наше детство

не ведало, как Коран:

четыре королевства

направят флоты в океан.

Мы с четырьмя царями

пойдем под четыре венца,

мужья будут певцами,

как царь иудейский Давид.

И в четырех державах

всего у нас будет с лихвой,

морские звезды, травы

и дивная птица фазан.

Дары земли и моря!

В долине хлебных дерев

не будем ведать горя,

и грызть мы не будем металл.

Мы выйдем в королевы -

и полною станет казна.

Не вышла в королевы

из нас четырех ни одна.

Моряк лобзал Росалью,

но был он обвенчан с волной -

за эти поцелуи

его утопила волна.

Семь братьев и сестричек

растила в нужде Соледад,

забыв и сон о море,

глаза, как две ночи, глядят,

а нынче в Монтегранде

пасет виноградник чужой, -

чужих малюток нянчит,

своих не придется уже.

И только у Лусилы

идут превосходно дела,

в безумье полнолунья

она свой престол обрела:

супругов видит в реках,

а десять детей -- в облаках,

в грозе -- свою корону,

а жезл -- в соляных рудниках.

И все ж в долине Эльки,

в стиснутой сотней гор,

поют и в нашем веке,

споют и в веке другом:

мы выйдем в королевы

и выйдем за королей,

раздвинем эти горы

до самых до синих морей.

Перевод И.Лиснянской

Существа

101. Игроки

Нам жизнь однажды дали

и не подарят двух.

А мы на жизнь сыграли

и проигрались в пух.

Она была, как взгорье,

а сделалась, увы,

как высохшее море,

дракон без головы.

Мы счет вели нестрого,

задаром кровь лилась,

и как просить у Бога,

чтоб воскресили нас?

Другие любят кости,

бирюльки, домино,

а мы -- лихие гости,

и в голове одно:

угару и азарту

нельзя без куража -

поставим все на карту,

собой не дорожа.

Кусок на редкость лаком

чет-нечет -- выбирай!

И что нам стоит на кон

поставить ад и рай?

Греховности образчик,

дурная голова.

Не вспомнит о пропащих

ни песня, ни молва.

А коли возвратиться

нам суждено судьбой,

так зверем или птицей,

но только не собой.

И если бросят в дело

опять через века,

то где ты, где ты,

тело шального игрока?!

Перевод Н.Ванханен

102. Старуха

Ей сто двадцать, ей порядочно за сто!

И лицо ее, морщинистей земли,