Маска упала на пол. Лицо обдало холодом, и Ларри всхлипнул, пытаясь отвернуться. Лучше бы ударили, чем так унижать.

– Вот так, – мягко сказала женщина. – Ты очень красивый, зачем тебе закрывать лицо?

Еще и капюшон стащили. Ларри пытался успокоиться, но ощущение холода на волосах и лице потрясло его сильнее, чем неработающие руки.

– Такие чудесные кудри. – Женщина с любопытством провела ладонью по его волосам. Ларри зашипел. – Под такой уродливой униформой.

– Я ошибся, – простонал Ларри, с усилием вернув себе дар речи. – Двое могут сойти с ума разом. И трое могут. Чего вам надо?

– Ты знаешь, каким был наш остров двадцать лет назад? – спросил сторож.

Он больше не мямлил, голос у него был звучный и красивый, с таким бы петь, а не склады грабить.

– Знаю, – выпалил Ларри, жмурясь, чтобы не видеть эти голые лица. – Бедным.

– Подумай еще.

– Очень бедным?

– Да что ты к нему пристал? – фыркнул седой толстяк. – Ему от силы лет восемнадцать, всю жизнь при Империи провел!

Ларри хотел было сказать, что ему почти девятнадцать, но счел, что эта новость вряд ли улучшит его положение, и вместо этого попытался мысленно отправить монструма за помощью. Тот в ответ издал злобный клекот, явно значивший, что попугай в случае потери хозяина не расстроится, – сольется с Тенью и в другой раз родится монструмом более удачной формы.

– Словом, салага, дело вот в чем! – рявкнул ему на ухо толстяк. Ларри подскочил. – Ваш Магус – чокнутый узурпатор и тиран. Он захватил власть, убил короля и навязал всем свою проклятущую теневую магию. Пусть засунет ее себе знаешь куда?

– Папа, не волнуйся. – Женщина сжала локоть толстяка. Тот действительно покраснел так, будто его сейчас удар хватит. – Тебе вредно.

– Нет, ну вы послушайте, – проворчал толстяк. Когда он говорил, глубокие морщины на его лице меняли положение, будто кто-то перерисовывал их заново. – Бедно жили! Ну да, у нас остров из голого камня посреди моря, откуда тут богатеть! Но как весело было, какие праздники! И люди по-настоящему друг друга…

– Давайте ближе к делу, – перебил Ларри. – Что вы сделали со сменщиком? Убили? Думали, что тупые гардианы не догадаются, кто обокрал склад, и будут искать того, кого уже нет, а вы отсидитесь и работу не потеряете?

– Мы его не убивали, он с нами, – негромко проговорил сторож.

– И, думаю, уже продал эти мерзкие холодные штуковины, – встрял толстяк, хотя дочь упорно тянула его назад. – А зачем вам столько денег? – спросил Ларри, надеясь, что голос не подведет.

– На хорошее дело. Доброе дело, – огрызнулся толстяк, и по его выбору слов Ларри наконец понял, с кем имеет дело.

– Вы бунтовщики, – простонал он. – Да сколько ж вас развелось!

– Больше, чем ты думаешь, – гордо ответил толстяк.

– И вы сдадите мне всех, когда я вас арестую, – ощетинился Ларри.

– Джорди, – сдавленно проговорила женщина, глядя на сторожа. – Пора. Так, как договорились. Нельзя его отпустить.

Еще и имена вслух называют, совсем сбрендили. Но сторож не рассердился, только бросил на женщину взгляд, от которого Ларри обомлел. Он никогда не оставался с любовнобольными один на один, арестовывать их всегда приходили целым отрядом, и он старался не приглядываться, не слушать и не вникать в их безумные убеждения. И, уж конечно, он никогда еще с ними не говорил.

– Вы… вы ее любите, – хрипло выдавил он.

Женщина покосилась на сторожа, и этот взгляд убедил Ларри окончательно: все еще хуже, чем казалось.

– Я люблю ее больше, чем луну и звезды, – негромко ответил сторож, поймав взгляд женщины. – Если потеряю ее, мне останется только умереть.

Та улыбнулась, а толстяк закатил глаза:

– Когда я ухаживал за твоей матерью, я был изобретательнее. Луна и звезды – какая банальность!

О, нет. Получается, тут не один больной, а два или даже…

– Что бы вы сказали, если бы я арестовал вашу дочь, а вас отпустил? – спросил Ларри, кое-как повернув голову к толстяку.

– А я ничего не стал бы говорить. В горло бы тебе вцепился, – отрезал тот, нервно запуская руку в свои седые патлы. – Слушай, щенок, хватит пялиться на меня вот этим взглядом, мороз по коже.

– Вы из старых подпольщиков, – дрожащим голосом пробормотал Ларри. Было так странно говорить, не чувствуя кожей маску. – Растили дочь, не отправляя в школу, так? Вбивали ей в голову эти ваши бредни о том, что любовь – не болезнь.

– Потому что это так и есть.

«Одна из отличительных черт этого состояния – нежелание признавать его противоестественность», – говорили на курсе по общению с любовнобольными. Ларри прошиб холодный пот. Вот уж повезло – нарвался на фанатиков, а руки связаны.

– А теперь ваша дочь как-то склонила к своему безумию работника склада теневых предметов, – прошелестел Ларри, затравленно глядя на толстяка. Только не молчать, заговаривать им зубы. – Он ведь не из ваших, иначе его не взяли бы на такую приличную работу. Всех раз в год проверяют на болезнь, и последняя проверка была восемь месяцев назад, а значит, он не так уж давно…

И Ларри перевел взгляд на сторожа. Вот с кем нужно разговаривать.

– Послушайте, – с жаром начал он, глядя в тревожные голубые глаза. – Вы сбились с пути, но это не ваша вина. Нужно просто обратиться за помощью. Одно прикосновение камелии, и вы…

Толстяк вскинул руку, и кулак с размаху впечатался Ларри в челюсть. Боль он и не такую терпел, но фу, как же противно, когда касаются голой щеки.

– Заткнись, крысеныш, – потирая руку, простонал толстяк. – Джорди, пора. Ты же не хочешь, чтобы ваши дети однажды родились в стране, где слово «любовь» звучит как ругательство? Мы же обсуждали: если нас раскроют, ты используешь эту штуку. Вот и давай, а мы отвернемся.

– Как это «отвернемся»? – сдавленно возмутился Ларри. Это оскорбляло принципы теневой магии куда сильнее, чем все, что он тут видел до этого. – Нет уж, собрались убивать, так смотрите! И вообще, вы точно за возвращение золотой магии? Я как-то не так ее себе представлял.

– Точно, – огрызнулся толстяк. – Добро и свет – в нашем сердце.

– Ага, заметно. Прямо сияют. Давайте так: вы вернете ценности, позволите вас вылечить, а я в отчете напишу, что вы сотрудничали.

– Ты не понимаешь, – тихо сказал голубоглазый сторож. – Мы не только для себя. Любить – удивительно. Такое нельзя запрещать, мы хотим, чтобы все это знали. Прости, ладно? Пока тебя хватятся, мы будем уже далеко. Оставить тебя связанным и уйти мы не можем – как только откроем дверь склада, твой монструм улетит за помощью. Нам и так повезло, что он сразу не скрылся, а влетел сюда за тобой. Я просто хочу, чтобы ты знал: мне так жаль, мне очень…

– Пора, Джорди, – прошептала женщина, умоляюще заглядывая ему в лицо. – Давай. Ради любви.

Сторож взял ее за руку, и Ларри растерянно посмотрел на них. Обоим было лет тридцать пять, самый расцвет жизни, когда надо карьеру строить, а не глупостями заниматься. Сторож был светловолосый, с веснушками на носу, женщина – кудрявая и странно одетая, оба – не особо красивые. В том, как они держались за руки, как смотрели друг на друга, было что-то настолько болезненное, неприятно-личное, что Ларри хотелось отвернуться, но он завороженно смотрел, как смотрят на катастрофу. За год работы он видел грабежи ради денег, убийства ради выгодного поста, разборки торговых кланов. Видел тех, кто сошел с ума от неверно сработавших заклятий, и тех, кто возомнил себя заменой Великому Магусу. Участвовал в общих рейдах на ячейки любовнобольных, куда для устрашения старались пригнать всех свободных гардианов. Но общаться с этими безумцами… Выслеживанием, допросами и применением камелии занимался другой отдел, и Ларри подумал: «Не зря им хорошо платят, каждый день видеть такое помешательство – это самому свихнуться можно».

– Нам нужно помочь своим, – твердо сказала женщина, не отводя от сторожа глаз. – Нас ждут.

Сторож коснулся губами ее щеки – Ларри чуть под землю не провалился от непристойности этого жеста – и достал из кармана пятиугольную деревянную коробочку. Ларри понял, что окажется внутри, еще до того, как сторож открыл крышку.