Лукас ушёл, и он ничего не мог с этим поделать. Но это дело было далеко не закрыто.

Вновь обретённая надежда взорвалась в Томе от осознания того, что на теле должны были быть какие-то улики. Криминалисты прошли долгий путь с тех пор, как он впервые пришёл в полицию более тридцати лет назад. Он верил, что лаборатория найдёт ему какие-нибудь зацепки. И именно эта вера заставила его сидеть на станции, уставившись на экран компьютера, яростно обновляя электронную почту в надежде, что отчёт появится.

Он писал Сьюзен весь день, и из того, что она говорила, Шарлотта всё ещё находилась в стадии отрицания. Самое приятное, что она наконец-то нашла мужчину, который мог бы обращаться с ней с той заботой, которую она заслуживала. Шарлотта не поделилась ни с Томом, ни с матерью тем, что они с Портером вновь разожгли какую-то связь, свидетелем которой они стали в ту ночь в Портерхаусе. Но, глядя на то, как она прижималась к нему, словно он мог волшебным образом решить мир боли, который Том бросил к её ногам, было ясно, что они определённо возродили что-то серьёзное.

— Эй, Том! — Чарли Буше, его давний напарник, говорил с сильным нью-йоркским акцентом, резко контрастируя с добрыми старыми южными парнями, которые составляли более девяноста процентов отдела.

Том обернулся и увидел, что он идёт к нему через всю комнату, держа в руке конверт из плотной бумаги.

Вскочив на ноги, Том рванулся к нему.

— Это мои результаты?

Чарли пожал плечами.

— Подобрал их в лаборатории. У нас есть хорошие новости и плохие. И, поскольку мир — это чертовски хреновое место, и то, и другое — одно и тоже.

Том схватил конверт и разорвал его, кровь стучала у него в ушах.

Чарли плюхнулся на стул рядом со столом Тома, вытянул перед собой ноги и объявил:

— Это не Лукас Бойд.

Глава двадцать четвертая

Шарлотта

— Куда мы едем? — спросила я Портера, пока он вёл мою машину по тихим дорогам на окраине города.

Он опустил стёкла, выключил радио и положил руку мне на бедро. Тёплый апрельский воздух обдувал машину, но я была слишком ошеломлена, чтобы чувствовать это.

Если я специально не думала о том, что Лукаса больше нет, то это действительно ничем не отличалось от любого другого дня. Его не было уже много лет. Не то чтобы кто-то вырвал его из моих рук этим утром. По крайней мере, я убедила себя в этом, когда мучительная боль от заявления Тома заставила мои колени подогнуться.

Я закрылась, и это было сознательное решение. Так же, как это было в первую неделю после исчезновения Лукаса, когда я вернулась в школу. Я не была создана для такого рода эмоциональных потрясений.

Пустота была легче.

И это говорит о чём-то, потому что пустота была мучительной.

— Мы на месте, — мрачно ответил Портер.

— Эм…

Я оглянулась на дорогу, когда он свернул на обочину. А потом моё сердце остановилось, когда Портер припарковал мою машину у подножия небольшого бетонного моста, который очень походил на эстакаду, но вместо шоссе, он был установлен через реку Чаттахучи.

— Вот тут всё и началось, — сказал он сухо, когда его рука неожиданно крепко сжала мою ногу, а на лице отразилась паника. Он поднял палец и указал на лобовое стекло. — Я наблюдал, как она проехала через ограждение, даже не столько из-за стоп-сигнала, сколько из-за предупреждения.

— О, Боже, — выдохнула я, накрывая его руку своей.

Несколько машин пронеслись мимо нас с противоположных сторон, звуки их двигателей не могли заглушить огромную боль в шепоте Портера, когда он признался:

— Я никогда не возвращался. За те три года, что её не стало, я никогда сюда не возвращался.

— Конечно, нет, — выдохнула я, крепко сжимая его руку. — Зачем тебе это?

Его голубые глаза впились в меня.

— Потому что именно здесь всё и началось. — Он убрал руку и открыл дверь, широко распахнув её, прежде чем закончить: — и вот где это должно закончиться.

Я и раньше ошибалась. Это тот момент, когда моё сердце остановилось.

— Портер! — закричала я, вылезая следом за ним, страх леденил мои вены. Я с ужасом наблюдала, как он перелез через ограждение и начал спускаться по насыпи. — Портер, стой! — закричала я, перекинув ногу через горячий металл, желчь поползла вверх по горлу.

И, слава Богу, он действительно послушался.

Повернувшись ко мне лицом, он посмотрел на меня как на сумасшедшую.

— Что?

— Что? — закричала я в ответ, недоверчиво, первые слёзы за день появились у меня на глазах. — Какого хрена ты делаешь?

— Иду купаться, — ответил он — опять же, как будто я была сумасшедшим человеком.

Моргая, я дала себе минуту, чтобы обдумать возможность того, что я действительно сошла с ума, потому что абсолютно ничего не имело смысла. После того как я оценила ситуацию и решила, что на самом деле у меня не было нервного срыва, я спросила:

— У тебя нервный срыв?

— Насколько мне известно, нет, — спокойно ответил он. Так ровно, что я поняла, что это означает, что у него не было нервного срыва.

Я снова опустила ноги на землю с его стороны ограждения и ткнула пальцем в его сторону.

— Портер, детка, — тихо сказал я. — Подойди сюда. Ты не пойдёшь купаться. Эта вода отвратительна, и там, вероятно, водятся аллигаторы или, по крайней мере, змеи, — предположил я.

Он склонил голову набок, но, к счастью, сделал несколько шагов в мою сторону.

— Я знаю, что это отвратительно, Шарлотта. Я живу с этой грязью на себе последние три года. Я готов от неё избавиться.

— Ты не можешь…

— Могу, — решительно заявил он. — Я так чертовски устал жить с этим дерьмом. Я ненавижу её за то, что она убила себя и пыталась забрать МОИХ детей с собой. Но это на её совести. Я не могу это изменить. Единственное, что я могу изменить, это то, как я отношусь к тому, что произошло. Я провёл много лет, чувствуя себя виноватым за то, что подвёл её.

У меня перехватило дыхание, и горло начало гореть. Боже, я знала это чувство.

Это была единственная рана, которая никогда не заживёт.

— Портер, ты её не подвёл.

Его губы сжались, и он печально кивнул.

– Я так и сделал. Я действительно это сделал. Я должен был это предвидеть. Я знал, что она боролась, но я не понимал, что всё стало настолько плохо. Мы занимались проблемами здоровья Трэвиса с тех пор, как я себя помню, и она всегда была так чертовски оптимистична во всём, но в тот день, когда они, наконец, сказали нам, что ему понадобится пересадка сердца, она не смогла справиться с этим.

Я солгала. Дважды. В этот момент моё сердце остановилось.

О. Мой. Бог.

— Что? — я хрипло вскинула руку, чтобы прикрыть рот, и отступила на шаг назад, зацепившись за перила.

— Дерьмо. Прости, мне не следовало воспитывать детей.

Я отрицательно покачала головой. Я расстроилась вовсе не из-за этого.

— Твоему сыну сделали пересадку сердца? — я задохнулся за своей рукой.

Он скривил губы.

— Ну, пока нет.

— Почему нет? — закричала я, чувствуя боль в груди от ещё одной трагедии, которую мы с Портером переживали вместе.

Его глаза сузились.

— Он был в списке всего около шести недель. Вот почему я так отчаянно старался поддерживать его в добром здравии последние несколько месяцев. Если он заболеет, когда поступит звонок, что донор нашёлся, нам конец.

— Боже. Его легочные проблемы из-за его сердца?

— Черт, — пробормотал Портер и притянул меня к себе. — Господи, Шарлотта. Всё нормально. Он в порядке. Ему стало лучше благодаря Доктору Уайтхолл. Она даже заставила главу детской кардиологии в ТДГ провести телефонную консультацию с нашим кардиологом на прошлой неделе.

Мне казалось, что мою грудь сжимают в тисках. Боже, Портер действительно пережил ад. Я всё ещё помнила тот день в кабинете врача, когда Лукасу поставили диагноз. Это был самый болезненный момент в моей жизни — во всяком случае, в тот момент.