- Какая родня? - всхлипнула несчастная тетка, промокая глаза несвежим, скомканным платком, - Была родня, да закончилась. А этот тип...
- Господин Калкин в родню набивался, вы сказали...
Гость, сочувствуя горестям хозяйки, взял ее заботы на себя: вскипятил чайник, достал из буфета две чашки, не очень чистые, сахар и пакетики чая "Пиквик", и оба уселись за стол. Она - рассказывать, а он - слушать.
...В каждой почти семье существует собственная легенда: обязательно своя красавица, свой злодей, какое-нибудь необычайное стечение обстоятельств, загадочные совпадения, никаким разумным объяснениям не поддающиеся.
Мать невзрачной особы, что излагает отставному сыщику легенду семьи купцов Плотицыных, и слыла той самой красавицей. В доказательство предъявлена была старинная фотография двух сестер. Не та, которую Коньков обнаружил на чердаке. Здесь Таша - Наташа - постарше, почти взрослая барышня. Уже не с косой, а с высокой прической, светлые кудряшки у висков. И сразу заметно, что кокетка: ишь как глазки сощурила, губки бантиком. Мормышке на всю оставшуюся жизнь уготована доля "сестры вон той красивой девушки". Хотя и ей в миловидности не откажешь. В общем, две славные девчушки, не ведающие, что их ждет.
Рассказчица - дочь Натальи - не в мать удалась. Папаша ее - и его фотография извлечена из альбома - доченьке подгадил, наградил длинным носом, который к низу расширяется, как утиный клюв. Вот он, красный профессор, товарищ Замков.
Но была у Замковых еще одна дочь, лет на двенадцать-тринадцать старше рассказчицы. Та, что появилась на свет в год разрухи, бед и скитаний.
- Неужели ни одной фотографии не сохранилось?
- Знаете, папа, он... Ну так получилось. Анна в интернате жила. В хорошем, для привилегированных детей. Ладно, я расскажу все, как было. Они же все умерли - и папа, и мама, и Анюта. Чего же теперь скрывать?
- Вот именно, незачем, - поддержал отвагу собеседницы Коньков.
Вот и пошла-поехала раскручиваться сказка-легенда плотицынской семьи. Две сестрицы - плотицы. У старшей богатый жених Сергей Мансветов (ага, и фамилия наконец-то всплыла, - взял на заметку Коньков. Кстати - не очень русская. Возможно, армянин, богатых эмигрантов из Армении много было в Европе после турецкой резни в 1915 году). Сергей - единственный сын богатой вдовы, свет в окошке, учился в Германии. С душою прямо геттингентской помните? Мамаша за ним - как пришитая: охранять юнца от искушений, болезней, неподобающих знакомств. А тот возьми да и заведи роман с русской барышней. Вроде бы всем взяла: и хороша, и не бедная, и в консерватории учится в Лейпциге. Однако вдове и принцесса бы не угодила, а тут купчиха. Словом, со свадьбой тянули-тянули и дотянули...
- Ребеночка, что ли, сделали? - подумал в этом месте непочтительный Коньков и продолжал слушать еще внимательней.
...Что-то они все ссорились, характер у жениха пылкий был, южный. Однажды так невесту обидел, что та от обиды в Россию сбежала, под родительское крыло. Сергей ей все писал, обратно звал, а потом сам за ней подался. Все бы обошлось: милые бранятся -только тешатся. Только время оказалось неподходящее: накатила первая мировая война, накрыла беспечных влюбленных с головой, как лавина. Молодой человек отбыл в действующую армию, куда-то под Могилев, пару раз в отпуск успел приехать. Сергей встречался с Наташей в Малаховке, в том самом доме, где живет теперь Марья Фоминична со своим как бы другом Юрием Анатольевичем. Только дом выглядел, конечно, не так...
- Сохранились, может быть, фотографии?
- Нет, к сожалению. В детстве, кажется, я видела какие-то снимки. Дом с колоннами, просторное крыльцо, на ступеньках люди... Только папа, знаете... Ему все это было не по душе, он был настоящий коммунист, барства не терпел.
С папашей этой словоохотливой дамы все более или менее ясно. Прошлое жены ему поперек души, ничего удивительного. Борец за народное счастье, а тут купцы, мещане, дом свой, видите ли... Хотя многие из этих борцов позже очень даже полюбили собственную недвижимость.
Но это сейчас не важно.
- Обвенчались они?
- Да, но тайком. Мать Сергея из Германии перебралась в Швейцарию, там след ее потерялся. Сын женился без ее благословения и от этого страдал и мучился. А родители невесты и вовсе этого брака не желали, гордость давила, мы, мол, что, хуже дворян захудалых?
Бедные Ромео с Джульеттой - со всех сторон их обложили. Да еще война...
- А революция-то! - напомнила рассказчица, - А гражданская? А разруха?
Но самое страшное еще впереди.
В семнадцатом году Наталья Плотицына, по паспорту она так и оставалась Плотицыной - отправилась за границу искать своего Сереженьку . Иголку в стоге сена. Он к этому времени пропал невесть где, как и многие другие молодые люди. Сам купец от тифа скончался, мать - клушка растерянная, удержать дочку не сумела, хуже того - послала вместе с ней младшую Татьяну, поскольку Наталья ребенка ждала.
- Ну и логика! - удивился Коньков. - Чем они могли друг другу помочь, две юные женщины, да одна еще беременная?
- Так и вышло - ничем не помогли. Ехали в объезд, через Украину, на поезд напали... Кого-то из пассажиров сразу прикончили, а их повели на станцию. Тетю Таню пьяные мужики потащили в комнату, а маму спас мой отец он в том отряде был старшим. Пожалел, увел в кассу, закрыл от всех. Даже местного врача к ней привел, - ей плохо стало. И от себя больше не отпускал...
- Так она же замужняя была, матушка ваша...
- Скорей уж вдова. Ни о Сергее, ни о матери его больше никто из нас никогда не слышал. Старшая сестра Анюта - его дочь, хоть и носила фамилию Замкова.
- Ваш отец ее удочерил?
- Зачем? Он с мамой расписался, вот и все.
Да, время такое было. Смута. Была ли купеческая дочь Наталья двоемужней женой или не была? Погиб ли Сергей или уцелел? Может, встретился со своей матерью где-нибудь в Швейцарии или в Америке и та уговорила сына отказаться от жены ради собственного спасения - допустим, он вернулся с войны инвалидом, могло ведь и такое случиться. Или искал свою ненаглядную, да найти не сумел. Ведь она объявилась в Малаховке в тридцатые годы, а до этого скиталась со своим красным командиром Бог весть где...
- Папа на Дальнем Востоке служил, потом в Сибири. Я там и родилась, в Тобольске. Меня в Малаховку грудную привезли.
Давненько это было, подумал Коньков, а узелок, из которого ниточка тянется, еще раньше завязался.
- Почему именно сюда ваши родители приехали?
- Мама тут жила еще до революции. А главное - тетя Таня позвала. К тому времени у отца большие неприятности начались...
У кого на этой территории не было больших неприятностей в тридцатые годы? Коньков терпеливо выслушивал про злоключения "красного командира", закончившего к тому времени какой-то вуз: партии потребовалась своя интеллигенция...
Прямо учебник истории какой-то. По правде сказать, его, Дмитрия Макарыча, все эти воспоминания мало трогают. Старинный его приятель Всеволод Павлович Пальников, отец Павла, эдакие семейные саги обожает, любимое его чтение, и чем длиннее, тем лучше. Сам из бывших "напуганных", к себе прикладывает разные домашние трагедии и драмы. А он, Коньков, человек, можно сказать, без корней - то есть, значится и в его семейных хрониках котлован, гулаг, барак, голодуха, разруха, только немногочисленная уцелевшая родня предпочитает страсти-мордасти не вспоминать. Особенно молодые, живут сегодня, а не завтра и уж точно не вчера. Вот сыновья его близнецы Дмитричи - Швецию освоили, родину своего отчима, вполне вписались...
Хозяйка что-то еще молола насчет тетки Татьяны, которая сильно пила вместе со своим мужем Кулькиным (ай да Мормышка!) и совершенно не воспитывала сына Сашку, хозяйкина, стало быть, двоюродного брата. Какое там воспитание, драки и скандалы...
- Скажите, - прервал ее заскучавший гость, - А мог этот покойник оказаться сыном героя Отечественной войны Александра Кулькина, вашего двоюродного брата?
