Я немного подумал и спросил.

– Чай на работе пить можно?

После работы в одном банке я всегда задаю этот вопрос.

– Да, конечно. Можно и нужно. Чай, кофе, печеньки.. Всё как у людей. У нас интересно. Как быстро вы сможете выйти на работу?

– В течение недели. Нужно только закрыть текущие проекты. А как срочно вы ищете человека?

Юрий переглянулся с девушками и усмехнулся.

– Вчера. У нас эта неделя на собеседования. Так что до пятницы мы вам перезвоним.

– Да, это было бы неплохо. Сейчас такой круговорот людей в природе, что к концу недели тебя уже часто и не помнят.

– Ну что вы. Мы всех помним. И обязательно созвонимся. Отлично поговорили.

– Рад знакомству.

Я вышел из бизнес-центра и в довольно-таки приподнятом настроении пошел к метро. Поговорили, действительно, неплохо. И какое-то время нить, образовавшаяся после этого разговора, будет связывать меня с этими людьми. Такое бывает довольно часто. Поэтому потом немного.. досадно, когда обнаруживаешь, что на том конце уже давно никого нет. А может быть никогда и не было, и эта образовавшаяся связь тебе только померещилась.

Нет, я все понимаю, некого винить, я тоже бываю с другой стороны. Просто особенность времени, раздробившегося на миллионы кусочков, многочисленного и мелкого. Такими же стали и люди.

Некого винить, но иногда я делаю перерывы. Просто подлатать дыры.

Приручение

Умка тем временем обживался. Любимой едой по-прежнему оставалась чумиза, но и обе кормушки стали вызывать живой интерес. В одну засыпалась зерносмесь для попугаев, а во вторую она же в замоченном состоянии, а также прочий мягкий корм – каши, творог, рубленное яйцо. Поилка также была освоена. Одним словом, базовые вещи, необходимые для жизнедеятельности птицы были им усвоены на 5 в первые два дня.

Основная работа предстояла, конечно, в области социальной адаптации, или, проще говоря, приручения.

Пока что люди у попугайчика вызывали больше страх, чем интерес. Когда кто-нибудь подходил к клетке, он всякий раз отбегал к задней ее стенке.

Ивлевы старались побольше с ним разговаривать, обозначая словами основные действия, и почаще обращаться к птенцу по имени.

– Умка, привет! Умка, как твои дела? Умка, кушать! Умка, кашка! Умочка, малыш. Умка, спокойной ночи!

Также началось осторожное приучение к рукам. Открывая дверцу клетки, папа предлагал какую-нибудь «вкусняшку», сначала на пальце, потом на ладони. В качестве «вкусняшки» выступали семечки подсолнуха, различные орешки. Семечки предлагались полностью, в кожуре, а ядро ореха делилось на мелкие части, чтобы малыш не переел и не утратил интереса к учебе.

Первое время приходилось подолгу стоять с протянутой рукой. Но постепенно Умка стал осторожно подходить к пальцу, и аккуратно брать предложенное угощение, сразу же отбегая на безопасное расстояние.

Тогда семечка переместилась с пальца в ладонь, все дальше и дальше, так что довольно скоро попугайчику, чтобы добраться до лакомства, приходилось забираться на руку.

Сны папы

Когда-то здесь текла река,

И расцветали розы.

Теперь лишь ветер гонит дым

Из топки паровоза.

(оптимистичное)

Птица подвинулась ко мне и подмигнула.

– Как дела?

Я стоял посреди пустынной местности на разбитой грунтовой дороге, и смотрел на огромного ворона, сидевшего на причудливо изгибающейся вниз узловатой ветке могучей ивы. Огромное Дерево казалось мертвым и сухим, но на концах некоторых веток я заметил мелкие тусклые листочки.

"Что делает в пустыне ива?" – подумал я.

– Здесь раньше текла река, – пророкотал ворон.

Говорил он не раскрывая рта, то есть клюва.

– Как ты это делаешь, В смысле говоришь? – я спросил первое, что пришло в голову.

Ворон помолчал, бесцеремонно меня рассматривая и вертя при этом головой, как это делают птицы. Потом подмигнул мне другим глазом.

– Гораздо важнее что, а не как – прозвучало  у меня в голове. – Хотя раскрывать клюв в такт словам я тоже умею. – При этом ворон несколько раз во все горло каркнул гортанным и зычным "Карр". У меня немного заложило уши.

– И что?

– Что что? – весело переспросил ворон. Мне показалось, что он смеется.

– И что ты говоришь?

– Ты же слышишь, – ворон поправил перья на сгибе крыла. Теперь я был уверен, что большая птица потешается надо мной. Я посмотрел под ноги. Несколько камней валялось в узкой канавке на обочине дороги.

– Пока что ничего важного ты как-будто не сказал.

Я не хотел, но  мой голос прозвучал немного обиженно.

– Ну еще не утро.

Ворон отломал сухую ветку и сбросил вниз.

– Утро? – немного ошарашенно спросил я, глядя на ветку у своих ног. Я все пытался нащупать смысл происходящего. В голове возник следующий дурацкий вопрос "где я?", но озвучивать его я почему-то не стал.

Ворон продолжал внимательно меня разглядывать. Взгляд его поблескивающих черных глаз, казалось, пронизывал насквозь лучше любого рентгеновского аппарата.

– Вариант "во сне" подойдет? – неожиданно произнес он.

– Что? – не понял я. Ворон помолчал, поджидая, пока я соображу. – Во сне?

– Как вариант, – весело кивнул ворон. Его, судя по всему, вся эта ситуация изрядно забавляла.

– Во сне.. – повторил я. Соображал я, действительно, даже медленней, чем обычно. Впрочем, как обычно я соображаю во сне, точно я не знал. "Надо же..", – почему-то очень удивился я, – "дожил до стольких лет, а до сих пор не знаю. Надо будет как-нибудь проверить, чтоб не попадать в такие нелепые ситуации."

– А зачем ты снишься мне? Хочешь сообщить что-то важное?

Ворон почесал клювом крыло, перебирая перья.

– Да не особо. Просто хочу тебя посмотреть, себя показать.. Кха.. Или как там у вас говорится в таких случаях? Ну и, может быть, помочь.. Если получится, конечно.

Он слегка развернул и стал расчесывать второе крыло.

– Помочь?

Я ошарашенно молчал. Потом выдавил:

– Это что, как у Менделеева?

Ворон какое-то время беззвучно трясся. Потом перепрыгнул на ветку поближе.

– А ты забавный.

Потом добавил, глядя на мою вытянутую физиономию:

– Только чересчур напряженный для сна. Расслабься. Это же просто сон. Во сне нельзя быть слишком серьезным.

– Почему? – искренне удивился я. Уверенность потихоньку стала возвращаться ко мне.

– Потому что это сон, – мягко прошелестел ворон. И запел голосом Звездочета из сказки про Красную шапочку.

Сидя на облаке и свесив ножки вниз,

Смотря на танцы звезд, планет и лиц круженье,

Тот Самый Принц и Маленький Барон,

В людских сердцах находят отраженье.

И на Земле тогда бывают Чудеса,

Пророк берет перо и начинает Книгу…

Не будем спойлерить и раскрывать интригу,

Но только чаще люди смотрят в Небеса.

Пусть на секунду дольше длится этот круг,

Вокруг звезды, что носит имя Солнце.

И небо, как огромный флаг японца,

Трепещет на космическом ветру.

Уводит за собой клубка дороги нить,

Теряются вдали расплывчатые лица,

Что быль, что явь, а что нам только снится,

Порой совсем непросто различить.

Секунды-птицы вышибают быль с веков,

И куры с лисами успеют подружиться,

Тот Самый Принц и Маленький Барон

Не устают смотреть, как Карусель кружится.

Я удивленно слушал. Звуки голоса и мелодия, доносящаяся откуда-то издалека, оказывали чарующее действие. Я бы наверное заснул, если возможно было бы уснуть во сне. Но это, наверное, уже оксюморон. Только наоборот, – поправил я себя. А как называется по-умному оксюморон наоборот?