– Джован Баттиста? – переспросил Тукан. – Ничего себе. Имя – говно, и конец у него – говно.

– Это Уайт – говно, – отрезал Николас. В голове у него на секунду объединились две картинки – мозг Альваро, размазанный по стеклу, и эта женщина с крепкими ногами.

Он жалел Альваро, хоть и не понимал почему. Не понимал даже, что испытывает сейчас боль. Этот бедолага всегда принимал их всерьез, вот что было ценно. Не дожидаясь окончания панихиды, они вышли из церкви. Мысли их были теперь совсем далеко.

– Сколько у тебя с собой? – спросил Николас.

– Так, ерунда. Но дома есть триста евро.

– Отлично, я взял с собой четыреста. Надо раздобыть пистолет.

– И где, интересно, мы его раздобудем?

Они остановились на ступеньках церкви. Вопрос был крайне важным, решить его необходимо, глядя друг другу в глаза. Николас не знал, какой именно пистолет им нужен, он просто поискал в интернете. Главное – обзавестись пушкой, так, на всякий случай.

– Я слышал, что китайцы продают старое оружие, – сказал он.

– А смысл? Не проще спросить у парней Капеллони?

– Нет, нельзя. Это люди Системы, они донесут Копакабане, хоть он и в тюрьме. Он сразу все поймет и не даст своего согласия, потому что наше время еще не пришло. А китайцам до Системы нет никакого дела.

– А им кто сказал, пришло их время или не пришло? Они свое время упустили, теперь наша очередь брать свое.

Для Николаса такой вопрос не стоял. Это вопрос для тех, кто никогда и никем не будет командовать. Время в понимании Николаса имело только две формы и никакой середины. Он всегда помнил историю, услышанную на улице, одну из тех, в которых размыты границы между правдой и вымыслом, но которые никогда не ставятся под сомнение, разве что обрастают новыми подробностями, усиливающими назидательный эффект. Жил-был парень, длинноногий подросток. Как‑то раз к нему подошли двое и спросили, сколько времени.

– Полпятого, – ответил он.

– Сколько времени? – не отставали те двое, и он повторил свой ответ.

– А сколько у тебя есть времени действовать? – спросили его еще раз, а потом на асфальте лежало остывающее тело. История без особого смысла, но не для Николаса, быстро усвоившего урок. Время. Стремительное время захвата власти и неторопливое время за решеткой, когда эта власть растет. Он должен был выбрать, как использовать свое время, но не мог пока претендовать на власть, ее еще нужно было захватить.

Николас молча направился к своему “Беверли”, Тукан за ним, уселся сзади, размышляя о том, что, вероятно, сболтнул лишнее. Заехали домой за деньгами, потом скорее в Чайна-таун, в район Джантурко. Джантурко – квартал-призрак: заброшенные ангары, кое‑какие работающие заводики, и только склады китайских товаров, выкрашенные в красный цвет, оживляют серый мрачноватый ландшафт с выплеснутым на разбитые стены и ржавые двери гневом. Джантурко звучит по‑восточному: что‑то желтое, поле пшеницы, но на самом деле это фамилия одного министра. Эмануэле Джантурко, министр только что объединенной Италии, разрабатывал основы гражданского права как гарантии справедливости. Юрист, у которого больше нет имени, данного ему при рождении, сегодня присматривает за старыми заводскими корпусами и воняет бензином. Когда в Неаполе еще существовала промышленность, это был промышленный район.

Николас помнил это место совсем иным. Он был здесь несколько раз в детстве. Тогда он играл в футбол за Мадонну дель Сальваторе. С шести лет вместе с Бриато в одной приходской команде, Николас нападающий, Бриато – вратарь. Однажды во время чемпионата судья подыграл команде при церкви Сакро Куоре. Там играли дети четырех чиновников из городского совета. Был назначен пенальти, и Бриато отбил мяч, однако победу не засчитали, потому что Николас вбежал в штрафную зону до свистка судьи. Нарушение, конечно, но судья мог бы закрыть на это глаза, в конце концов, обыкновенный матч, обыкновенные дети. Нет, он пошел на принцип и назначил повтор. Следующий удар Бриато тоже отбил, но и на этот раз Николас нарушил правила. Во время третьего пенальти все взоры были прикованы к Николасу, он не двинулся с места. Мяч влетел в ворота.

Отец Бриато, инженер Джакомо Капассо, медленно, с невозмутимым видом вышел на поле. Медленно достал из кармана перочинный нож и проткнул мяч. Точно так же, хладнокровно, без лишней суетливости закрыл лезвие и убрал нож в карман. Внезапно перед его лицом возникла багровая от злости морда судьи, изрыгающего проклятия. Хоть Капассо и был ниже ростом, в этом случае именно он владел ситуацией.

– Ты просто дерьмо, мне больше нечего тебе сказать, – с чувством превосходства заявил он судье.

Сдутый зеленый мяч стал разрешительным сигналом, и все, дети и родители, с криками и руганью бросились на поле. Кто‑то плакал.

Инженер взял Николаса и Фабио за руки и увел прочь. Николас ощущал надежную защиту, держась за пальцы, которые только что сжимали нож. Рядом с этим человеком он чувствовал себя уверенно.

Отец Николаса стоял как вкопанный. Видно было, что ему пришлась не по душе эта сцена среди детей на приходском футбольном поле. Он ничего не сказал отцу Фабио, Бриато. Молча взял сына и ушел. Дома поставил жену перед фактом:

– Он больше не играет в футбол.

Николас пошел спать, отказавшись ужинать, но не потому, что ему было жаль расставаться с командой, как думали родители. Ему было стыдно за отца, за его слабость, за то что отец не умел проявить силу, заставить других уважать его, то есть в глазах окружающих он был полный ноль.

Николас и Тукан припарковали “Беверли” перед огромным магазином-складом китайского ширпотреба. Казалось, что стены вот-вот лопнут от распиравших их изнутри товаров. Бесконечные стеллажи, доверху набитые лампочками, канцтоварами, вышедшей из моды одеждой, детскими игрушками, петардами, поблекшими от солнца упаковками чая и печенья вперемешку с кофеварками, памперсами, рамками для фото, пылесосами и даже мопедами, которые можно купить как целиком, так и по частям. Нагромождение предметов, не поддающееся никакой логике, единственный критерий – строжайшая экономия пространства.

– Чертовы китайцы, весь Неаполь прибрали к рукам… – Тукан позвонил в звонок, возвещавший о прибытии нового клиента.

– Так и есть, – отозвался Николас, – скоро мы им платить будем, чтобы жить здесь.

– Откуда ты знаешь, что они продают оружие? – друзья обходили ряды, где один китаец безуспешно пытался всунуть костыль в кучу подобных, а другой покачивался на шаткой стремянке, закидывая наверх очередную пачку бумаги.

– Сидел в чате, мне сказали, что здесь нужно спрашивать.

– А, так, значит?

– Да, чего они только не продают. Нам нужен Хан.

– По-моему, у них денег куры не клюют, – заметил Тукан.

– Однозначно. Лампочек покупают больше, чем наркоты.

– Я бы покупал только наркоту, зачем мне лампочки?

– Наркоман чертов. – Николас, смеясь, сжал ему плечо и обратился к стоявшему рядом продавцу: – Извините, нам бы Хана.

– Кого хотите? – продавец говорил с явным неаполитанским акцентом. Друзья уставились на китайца и не заметили, как окружавший их муравейник вдруг замер. Даже парень на шаткой стремянке повернулся и смотрел на них сверху, сжимая в руках пачку офисной бумаги.

– Кого хотите? – снова спросил китаец. Николас собрался повторить свои слова, но тут средних лет китаянка, сидевшая за кассой у входа, принялась громко орать:

– Убирайтесь, вы оба, вон, вон отсюда! – Она даже не привстала со своего места, на котором удобно устроилась, чтобы целый день взымать с покупателей дань. Николас и Тукан смогли разглядеть размахивавшую руками толстуху в цветастой кофте, указывавшую им на дверь, в которую они вошли.

– Эй, синьора, в чем дело? – спросил было Николас, но толстуха не унималась: “Вон, вон отсюда!”, – а продавцы, раскиданные прежде по всему магазину, теперь потихоньку окружали их.

– Чертовы китайцы, – прошипел Тукан, уводя Николаса прочь. – Вот видишь, не надо верить тому, что болтают в чате…