Кодзи Мирза убил Селима и ранил черкеса, но сталь Шалмар Хора разрубила ему руку до кости, Юстус Зер подбежал и ударил курда под ребра. Кодзи Мирза упал вниз, огрызаясь, как умирающий волк, и был изрублен на куски.
Юстус Зер и Юсеф эль Мекру, казалось, встали на разные стороны, наконец. Грузин связал свою судьбу с Шалмар Хором, в то время как араб сплотился с курдами и турками. Но кроме этих свободно объединившихся бандитов-соперников, многие воины, главным образом персы Надир Туса, загорелись азартом боя и с пеной у рта рубили всех подряд. В одно мгновение множество мужчин упали, мертвые или затоптанные живыми. Юстус Зер бился с длинным ножом в каждой руке, и он сотворил кровавый хаос вокруг себя, прежде чем упал с разбитым черепом, перерезанным горлом и разорванным брюхом.
Даже в то время пока вокруг ярилась битва, воины сумели разорвать в клочья одежды Кай Шаха и ди Строззы. Поиск ничего не дал, тогда они взвыли, словно волки, и вернулись к смертельной работе с новой яростью. Безумие вселилось в них — каждый раз, когда один человек падал, другие хватали его, разрывая его одежды на части в поисках камня, продолжая рубить друг друга.
Кормак увидел Якова, пытающегося прокрасться к лестнице, и когда норманн решил, что пора уходить отсюда, одна мысль пришла в голову Юсефу эль Мекру. Араб был йеменцем и бился более хладнокровно, чем другие, и, возможно, он, даже в безумии боя, принимал решения в собственных интересах. Возможно, видя, что все лидеры пали, за исключением Шалмар Хора, он решил, что будет лучше вновь объединиться в одну банду, если это возможно, и хорошо бы направить свое внимание против общего врага. Возможно, он искренне думал, что поскольку камень не был найден, он был у Кормака. В любом случае, шейх внезапно отскочил прочь и, указывая рукой в сторону гигантской фигуры, замершей у подножия лестницы, закричал:
— Аллах акбар! Там стоит вор! Убейте назаретянина!
Это была прекрасная мусульманская психология. Сначала в битве возникла на мгновение пауза, затем раздался кровожадный вой, и из запутанной схватки соперничающих группировок драка превратилась мгновенно в обвинительную плотную массу, что бросилась с горящими глазами на Кормака с воплем:
— Убейте кафара[20]!
Кормак зарычал яростно. Он должен был предвидеть это. Времени для бегства не осталось, он собрался и встретил врагов. Курд, атакуя в спешке, был проколот длинным клинком норманна, а гигант черкес, слепо бросившись на тяжелый ромбовидный щит, отскочил, как от железной башни. Кормак прогремел свой боевой клич: «Cloigeand Abu!»[21] — этот звучный рев заглушил вопли мусульман. Кормак освободил свой клинок и взмахнул тяжелым оружием по смертоносной дуге. Мечи вздрогнули, задрожали, посыпались искры, и воины отшатнулись. Они бросились снова, когда Юсеф эль Мекру ударил их, словно плетью, своей пламенной речью. Гигант армянин сломал свой меч о шлем Кормака и упал вниз с расколотым черепом. Турок полоснул норманна по лицу и взвыл, когда его запястье было перерублено норвежским мечом, а кисть отлетела прочь.
Защитой Кормаку были его доспехи, непоколебимая удобная позиция и его ужасные удары. Голова пригнута, глаза ярко сверкают над краем щита, он делает лишь скудные усилия, отражая или уклоняясь от атак врагов. Он принимает их на свой шлем или щит и отвечает с сокрушительной силой. Сейчас Шалмар Хор нанес страшный удар по шлему норманна, подключив каждую унцию своего мощного сильного тела, и ятаган прошел через стальной колпак, разрезав капюшон под ним. Это был удар, которым можно свалить быка, но все же Кормак, хотя и наполовину оглушенный, устоял, как железный человек, и нанес ответный удар со всей силы руки и плеча. Черкес вскинул круглый щит, но это не помогло ему. Тяжелый меч Кормака прошел через щит, разрубив руку, которая держала его, и врезался в шлем, сокрушив как стальной колпак, так и череп под ним.
Но горящие фанатичной яростью, а также жадностью мусульмане не отступали. Они захлестнули его. Кормак зашатался, когда огромный вес лег на его плечи. Курд прокрался вверх по лестнице и бросился на спину франка. Он вцепился в него, как обезьяна, выплевывая проклятия, и дико бил в шею Кормака своим длинным ножом.
Меч норманна глубоко застрял в чьей-то груди, и он изо всех сил яростно пытался его освободить. Кольчужный капюшон спасал его от ножевых ударов мужчины, висящего у него на спине, но люди напирали уже со всех сторон, и Юсеф эль Мекру с пеной на бороде бросился на него. Кормак поднял свой щит вверх, ударив взбешенного мусульманина ободом под подбородок, ломая челюсть, и почти в то же мгновение нагнул голову вперед и ударил назад со всей силы мышц шеи и спины, разбив шлемом лицо курду, воющему на его спине. Кормак почувствовал, как руки того ослабли. Он освободил, наконец, меч, но лур уцепился за его правую руку — враги окружили его так, что не было возможности даже сделать шаг назад, а Юсеф эль Мекру уже целил ему в лицо и горло. Кормак стиснул зубы и поднял руку с мечом, оторвав болтающегося на ней лура от пола. Ятаган Юсефа скрежетнул по изгибу шлема Кормака… по кольчуге… по кольчужному капюшону… удары араба были как блики света, и в этот момент было ясно, что пламенный клинок найдет свою цель. А еще этот лур цепляется, как обезьяна, к могучей руке франка.
Что-то просвистело над плечом норманна и ударилось с глухим стуком. Юсеф эль Мекру ахнул и покачнулся, схватившись за древко стрелы, что торчала из-под его густой бороды. Кровь вырвалась из его приоткрытых губ, и он упал умирая. Человек, что цеплялся за руку Кормака, судорожно дернулся и рухнул на пол. Давление ослабло. Кормак, тяжело дыша, отступил назад и добрался до лестницы. Взглянув вверх, он увидел Тогрул-хана, который стоял на верхней лестничной площадке, сжимая в руках тяжелый лук. Норманн колебался, с такого расстояния монгол мог легко стрелой пробить его кольчугу.
— Поторопись, богатырь, — раздался голос кочевника. — Поднимайся!
В этот момент Яков бросился в темноту, сгустившуюся за светом мерцающих факелов. Три шага он успел сделать, прежде чем запел лук. Еврей закричал и рухнул вниз, как будто его ударила гигантская рука; стрела впилась между его жирных плеч и прошла насквозь.
Кормак осторожно поднимался вверх на глазах своих врагов, которые столпились у подножия лестницы, ошеломленные и сомневающиеся. Тогрул-хан присел на площадку — ослепительные глаза-бусинки, стрела на тетиве, и мужчины внизу не решались сделать шаг. Но один все же решился — высокий туркмен с глазами бешеной собаки. От жадности, думая, что драгоценный камень у Кормака, или фанатичной ненависти, он выпрыгнул вперед, зажав в зубах меч и стрелу, и бросился вверх по лестнице, подняв свой тяжелый окованный железом щит. Тогрул-хан спустил тетиву, но стрела отскочила от металла, и Кормак, опять встав в удобную стойку, ударил вниз со всей силы. Посыпались искры, с потрясающим грохотом меч разбил щит и опрокинул атакующего туркмена, который остался лежать, ошеломленный и окровавленный, у подножия лестницы.
Пока воины внизу стояли в нерешительности, перебирая пальцами на рукоятях своего оружия, Кормак поднялся на верхнюю площадку, и норманн и монгол вместе выскочили из двери, которую Тогрул-хан захлопнул за ними. Смесь диких звериных криков раздалась снизу, и монгол, вернув тяжелый засов на место, прорычал:
— Быстрей, богатырь! Это задержит их лишь на несколько минут, пока эти псы не выбьют дверь. Пора убираться прочь!
Он повел Кормака вдоль коридора, через несколько комнат и распахнул решетчатую дверь. Кормак увидел, что они вышли во внутренний двор, залитый сейчас серым светом зари. Человек стоял рядом, держа двух лошадей — великолепного черного жеребца Кормака и жилистого чалого монгола. Приблизившись, Кормак увидел, что лицо человека было перевязано так, что виден был лишь один глаз.
— Поторопись, — призвал Тогрул-хан. — Раб оседлал моего коня, но твоего не смог из-за дикости этого зверя. Раб пойдет с нами.
