Ирма когда-то читала ей на ночь сказку. О чудовище, что живёт глубоко-глубоко на дне Ла-Манша. Под толщей соленой воды спит оно с того дня, как на землю Британии ступила нога норманна. Мимо проплывают стайки серебристой трески, эхом отражаются от поросших розовыми губками скал вздохи чудовища. Иногда оно лениво приоткрывает голубой глаз, провожая взглядом идущие на дно лодки неудачливых рыбаков.

Открыв рот и боясь моргнуть лишний раз, Лита слушала сказку про морское чудовище. Оно дремало дольше, чем помнило себя. День сменялся днём, век следовал за веком.

«Чего оно ждёт, няня?» — шептала Лита.

«Тебя! — страшно округлив глаза и вскинув руки пугала Ирма. А потом, смеясь и ласково гладя по волосам, успокаивала. — Не бойся, дитя. Оно тебя не заберёт».

***

Небо яркое, высокое — именно такое рисуют на открытках и зачарованных картинах, что во множестве висели в коридорах отцовского особняка, когда Лита ещё жила там.

— Ты замёрзла? Дрожишь вся.

— Нет, все в порядке, — быстро говорит Лита, опуская глаза. Сочная зелёная трава колышется на лёгком бризе, ласкает обнаженные ноги. Земля под босыми ногами согревает ступни. Лита разулась, чтобы ощутить этот жар. — Здесь очень красиво.

Море спокойно. Гладкая зеленоватая вода простирается в три стороны на сколько хватает взгляда. Визгливо кричат в гнездах чайки, гудит проходящая мимо баржа. Лита улыбается. Как раньше она могла бояться моря?

— Спасибо, что привел меня сюда, — Лита находит руку Тесея — теплую, сильную. Сжимает так, что кольцо на пальце врезается в кожу. На какое-то мгновение ей хочется верить, что она может быть счастлива.

***

— Читал вчерашний «Пророк»?

— Глянул кроссворд.

— Лестрейндж выходит замуж.

— Лита, что ли? Та, которая подложила навозную бомбу профессору Прендергасту?

— Она самая. За Тесея Скамандера.

— Мерлинова борода! Что, никого получше не нашел? Зачем ему такие проблемы при такой-то должности?

— Кто знает. Может, он как младший брат, тоже любит экзотику.

Волшебники смеются и выходят из лифта. Лита, весь бесконечный путь со второго уровня до Атриума простоявшая лицом к стене, выдыхает зло сквозь зубы. Руки дрожат, ладонь тянется к палочке.

«Не надо, Лита, — говорит она себе. — Ты же не хочешь стать проблемой?»

— Риктусемпра!

***

Зимой мадам Скамандер гостит у сестры в Италии. А за пустым особняком приглядывает Тесей, которому всё равно, откуда аппарировать на работу. Он провожает мать, а потом показывает Лите комнату за комнатой, обширную библиотеку и приводит в оранжерею, построенную по проекту его прабабки-француженки. Ведь скоро это всё станет её.

В оранжерее Лита долго стоит у кустов камелии, водит пальцем по бархатному лепестку.

— Они подойдут к твоему любимому платью, — замечает Тесей. — К лиловому.

— Да, — рассеянно отзывается Лита. Срывает бутон, вертит в руках. Тяжёлый яркий цветок удивительной красоты. Она подносит его к лицу, прекрасно зная, что камелия — лишённое запаха растение. Не больше чем украшение. Идеальное. — Но мне нравятся лилии.

***

В пустом доме то и дело слышатся скрипы и потусторонние шорохи. Лита листает роман, сидя в одной из маленьких гостиных. Отважный рыцарь вот уже сотню страниц шёл на битву с похитившим его возлюбленную чародеем, но Лита так и не запомнила их имён. Пожелтевшая от старости бумага шелестит при перелистывании, и это успокаивает. Лита думает о боггарте.

Она обнаружила его пару дней назад на чердаке. Из старого сундука доносились постукивания и скребки, точно внутри заперли немую кошку. Иногда сундук чуть подпрыгивал на месте, и оставалось только удивляться — как эта старая рухлядь не развалилась в труху.

Лита подняла палочку, намереваясь распахнуть крышку и изгнать незваного гостя из дома. Но так и не смогла произнести заклинание.

Рыцарь и его верный конь скакали по следу чародея. Вот на их пути возникло бескрайнее зачарованное море. Шторма терзали его уже целую вечность, взбивали тёмные воды, бросали на острые камни беспомощных дельфинов. В самой его глубине жили чудовища. Тьма была их матерью, ил — отцом. Вместо глаз их уродливые морды венчали огранённые морем сапфиры.

«Тебе не преодолеть наши владения, дитя человеческое, — шипели они из-под толщи воды. — Если только ты не отдашь нам своего верного скакуна».

Лита захлопывает книгу и решительно идёт на чердак. Тесей, конечно, справился б с боггартом ещё два дня назад, но Лита ничего ему не сказала.

На чердаке пыльно и холодно. С потолка свисают клочья серой паутины, ненужные вещи сгружены вокруг без всякой системы. Из сундука доносятся скрипы, больше похожие на плач банши.

— Алохамора!

Никто на третьем курсе так и не понял, что это. Не стал расспрашивать профессор Дамблдор, и Ньют, славный добрый, слишком добрый для этого мира Ньют, ничего не спросил. Задиры-гриффиндорки разнесли по всей школе весть, что Лита Лестрейндж боится привидений, да и драккл с ними.

Пространство давит со всех сторон на грудь, выбивая из лёгких воздух. Медленно идёт ко дну завёрнутое в белое покрывало тельце. Лёд сковывает нутро, как от близости дементора. Лита помнит холод морских брызг, но что он в сравнении с оцепенением и объявшим её ужасом. Крик чужого ребёнка на руках Ирмы заглушал рёв шторма.

«Корвуса забрали чудовища», — твердила себе Лита. Только в успокоившейся глади воды отражались не голубые, а карие глаза.

— Ридикулус!

***

Первый раз это случается, когда она получает открытку от отца. Палаццо Святой Софии на закате. На адрес лондонского дома, где они жили с Тесеем. Но — ни слова. Лита решила б, что это розыгрыш, но открытка пришла в конверте, запечатанном эмблемой ворона.

Лита знает, что ей должно быть всё равно. Потому что отцу тоже всё равно, он прислал открытку просто, чтобы напомнить о себе. Чтобы она не поверила вдруг, что кто-то может её полюбить.

У ножа для писем тонкое острое лезвие. Когда оно касается кожи — это как порезаться бумагой. Аккуратный надрез расходится под давлением крови. Капля течёт по руке, падает на светлую юбку. И вдруг становится легче.

***

Чудовище живёт в темной морской глубине, в страшной бездне сознания. Оно не боится холода, мрака и голода.

Найди в себе силы, собери всю храбрость в кулак и бросься в темную толщу воды. Не противься течению, дай ему вынести тебя к самой уродливой чешуйчатой морде.

Отразись в голубом зрачке. Задохнись, потеряй направление, забудь, где находится верх. Чешуйчатое веко сморгнёт три раза, чудовище повернётся к тебе, скаля зубы. И тогда ты встретишься взглядом со своей судьбой.

Убей чудовище, — пока оно не убило тебя.

***

— Лита! Нет!

Крик Тесея полон отчаяния, но Лита роняет нож скорее от неожиданности, чем от страха. Алые росчерки на её руках повторяют контуры вен. Она резала не глубоко.

Кровь пачкает руки Тесея. Он бледен и, кажется, не притворяется, что испуган. Исцеляющее заклинание оборачивает Литу, как тёплое шерстяное одеяло, но растопить замёрзшее сердце оно не способно.

Лите спокойно. Мышцы шеи задеревенели от неудобной позы, болит спина. Всё плывёт, как в тумане, и только Тесей вырисовывается в мареве ярким солнечным пятном. Особенно веснушки. По весне их на его вечно серьёзном лице становится больше.

«Может, в этот раз я зашла слишком далеко?» — отстранённо думает она. Юбка на коленях вся в широких бордовых пятнах.

— Лита, не надо, пожалуйста, — умоляет её Тесей, сжимая в объятиях. — Зачем ты сделала это?

Лита задумывается. Разве Тесей поймёт её? Сможет понять, что испытываешь, вырисовывая остриём ножа узоры на беззащитной коже? Какую власть над своей жизнью ощущаешь, любуясь танцем клинка?

— Я ведь люблю тебя, Лита, — шепчет Тесей, гладит нежно по волосам. Ему должно сейчас кричать на неё, обвинять, стыдить. — Люблю и хочу помочь.

— Мать не хотела меня, — голос не слушается, но говорить странно легко. — Не хотела моего отца, не хотела носить меня в чреве. Она предпочла умереть, только бы не видеть меня.