— Эй! — вновь позвал голос. Мужской, немного хриплый.
— … — поколебавшись, Тина открыла рот, но из горла донеслось только сипение. Сухой кашель сдавил вдруг лёгкие, и это было вдвойне болезненно, потому что отдавалось в голову.
— Что с вами? — обеспокоенно спросил голос, став будто ближе.
Тина приблизилась к стене по правую руку, из-за которой, как ей показалось, голос и доносился. Горло у неё пересохло, губы неприятно стянула та же сухость, но она нашла в себе силы отозваться.
— Пить хочется, — просипела она, опускаясь на колени. Она точно помнила, что раньше стена была сплошной, теперь же в ней появился решётчатый проём шириной с ладонь.
— Слава Мерлину, — облегчённо донеслось с другой стороны. — Я уж подумал, мне почудилось. Подождите.
Звуки шагов торопливо удалились, а когда стали громче, возвещая о возвращении неведомого собрата по заключению, меж прутьев решётки протиснулся узкий наполненный водой стакан.
— Пейте, — мягко предложил мужчина, но Тина ещё до этого ухватила стакан за горлышко и жадно припала к воде. Мерси Льюис, она и не думала, что её мучала такая жажда!
— Спасибо, — искренне поблагодарила она, возвращая стакан. На миг её пальцев коснулись чужие — худые и чуть шершавые от мозолей. — Я не пила, кажется, целую вечность.
— Ничего удивительного, — невесело рассмеялся мужчина. — В этом месте следить за течением времени непосильная задача.
У Тины затекли ноги, и она, не заботясь о чистоте брюк (кто здесь упрекнёт её в неподобающем для аврора виде?), села на пол, боком прижавшись к стене. Решётчатый проём оказался как раз на уровне её глаз.
— Вы давно здесь? — спросила она. Обретя вдруг собеседника, она боялась, что тишина продлится слишком долго. Что это сведёт её с ума быстрее ненавистной неглазурованной керамики и тошнотворного гула.
— По личным ощущением примерно неделю, плюс-минус три дня.
— Вы довольно точны, — подивилась Тина. Сама она была уверена, что запуталась бы уже через день, особенно если свет не будет меркнуть, возвещая пришествие ночи.
— Природа наделила меня замечательными биологическими часами, — бодро отозвался голос. — Живу по режиму, не смотря ни на что. Кстати. Кто вы?
— Тина Голдштейн, — не задумываясь о мотивах вопроса, представилась она. В самом деле, не такое уж это откровение, чтобы делать из него тайну. Если мужчина по ту сторону связан с её пленителями, он и так знает её имя. Если же нет — не стоит так сходу отвергать человека, спасшего её от мучительной смерти от жажды. — А вы?
Но собеседник остался безмолвен. Томительно бежали секунды, растягиваясь в бесконечные минуты и часы, что, несомненно, было неправдой. Время здесь ощущалось иначе. Медленней, тягостней, оно давило на грудь и на голову, от чего становилось тяжело дышать, а в глазах мутилось.
— Тесей Скамандер, — представился, наконец, мужчина. От его признания в голове снова приподнялась вуаль, открывая ещё несколько картин недавнего прошлого. То были бессвязные образы, среди которых вновь мелькнуло лицо сестры, но Тина была рада и этому. — Жаль, что нас не представили друг другу раньше.
— Ньют говорил, вы хороший человек, — выпалила Тина первые пришедшие в голову хорошие слова, и тут же прикусила язык, чувствуя, как со стыда краснеет.
— Надеюсь остаться таковым, — голос Тесея казался всё таким же бодрым. Он немного помолчал, а потом добавил. — Ньют ведь не здесь, правда?
Обращение к памяти давалось с трудом. Тина будто ныряла в мутную озёрную воду в пору цветения. Вокруг всё было песчано-зелёного оттенка, и само понятие верха и низа теряло всякий смысл, потому что заходящее солнце не пробивалось сквозь толщу воды. Ноги пытался оплести роголистник, в глаза норовил попасть песок, и звала к себе чёрная глубина, обещая в награду жемчужниц. Если в лёгких не закончится воздух.
— Нет, — поколебавшись, ответила Тина. — Ньют сейчас в Андах, изучает Перуанских змеезубов, — она точно помнила, что получила письмо четыре дня назад. Только когда были эти «четыре дня назад»? — Когда меня схватили, его точно не было рядом.
Куинни тоже не могла быть здесь. Куинни должна была быть дома, в тепле и безопасности, заводить тесто для давно обещанного рыбного пирога. Тогда почему раз за разом образ сестры всплывает в голове?
— Мы в плену у Гриндевальда, не так ли? — вопрос был риторическим. Какой иной волшебник выстроил бы такую темницу и просто бросил бы Тину здесь? Но она всё равно спросила. Чтобы не тешить себя ложной надеждой.
— Да, — подтвердил Тесей. — Вы удивлены?
— В большей степени тому, что жива, — покачала головой Тина, хотя знала, что этот жест останется невидим для её собеседника. — У меня не самая высокая должность в МАКУСА, я не храню никаких тайн, никакой ценной информации. Но я жива.
— Ваш голос не звучит радостно.
Тина прижалась виском к окованному металлом краю оконца, прохладному вопреки температуре вокруг. Зудящие ногти почти перестали её беспокоить, выглядевшие несусветной мелочью на фоне прочих тревог.
— Я не знаю ничего важного, но я жива. Раз так, выходит, что я заложница. И где-то там за мою жизнь кто-то торгуется.
Тесей смеялся тихо, но она всё равно расслышала.
— Вы быстро соображаете, Тина. Мне нравится. Знаете, когда выйдете за моего брата, приходите ко мне. С радостью возьму вас в Аврорат.
— Мы с Ньютом… — Тина замялась и вновь почувствовала, что краснеет, только на этот раз от смущения. — И… — она сглотнула. — Вы правда верите, что мы выберемся?
Он ответил без промедления, бодро и искренне, как истинно верующий в свои слова человек:
— Конечно, выберемся. Каждый день здесь я вспоминаю Персиваля. Он пробыл в заключении несколько недель, но не дал себя сломить. Может, с тех пор Гриндевальд и изменил что-то в своих методах, но мне всё равно.
— Вы звучите как Ньют, — Тина улыбнулась. Её когда-то поразило, с каким упорством, с какой верой шёл вперёд этот странный англичанин. И сейчас, не зная, как Тесей выглядит, она попыталась представить его лицо. Наверняка они с братом похожи. Слегка кудрявящиеся волосы, чуть более резкие черты, широкий рот. Но глаза совсем другие, как и взгляд. Испытывающий, как у мистера Грейвза.
— Это у нас семейное, — доверительно сообщил Тесей. — Как познакомитесь с нашей матушкой, окончательно в этом убедитесь. Только Морганой заклинаю, не спрашивайте у неё, какое у меня второе имя.
— Что? — обескураженно переспросила Тина.
— У каждого есть тайны. У меня это — второе имя.
— Не думаю, что сюда вы угодили, потому что Гриндевальду хочется его узнать.
— Тем не менее, эту тайну я буду оберегать, как и все прочие, — былая весёлость испарилась из его голоса. За стеной послышалось шуршание и, кажется, плеск. В каменной тишине темницы каждый звук бил по ушам колокольным звоном. — Молчите, — Тесей шептал, но слышно его было превосходно. Тина отодвинулась, чтобы, если кто-то захочет нагнуться и заглянуть в отверстие, её не заметили. Даже зажала рот ладонью.
Мелкий песок колол губы, от первого вздоха попал на зубы и теперь противно скрипел. Воды у Тины не осталось, она терпела минуту, вторую, третью, прежде чем стало совсем невмоготу. Отплёвываясь и вытирая рот носовым платком, она встала и пересекла камеру от края до края, разминая ноги. Песок скрипел под подошвами полусапожек. Тина нахмурилась. Ей казалось, или раньше пол не был устлан светло-коричневым крошевом, скрывая стыки керамических плит?
Среди песка блеснула обронённая монетка. Тина нагнулась и подняла её, повертев в руках. Самый обычный немажеский пятицентовик, новый, блестящий, будто только что отчеканенный.
Сунув монету в карман, она вернулась в комнату, где очнулась, подняла небрежно брошенное тонкое шерстяное покрывало и узелок с надкушенной булочкой, и с этим нехитрым скарбом перебралась в коридор.
«Мерси Льюис, что там с Тесеем? Ничего хорошего, очевидно», — размышляла Тина, устраиваясь поудобней у стены так, чтобы не соприкасаться открытыми частями тела с ненавистным кафелем, и всё равно от его близости сводило зубы. Когда она готовилась стать аврором, инструктора не предполагали, что кто-то из них может попасть в плен. Всё было просто: при не-магах молчать, чтобы не нарушить закон Раппопорт, и ждать своих; во всех прочих случаях просто молчать. Салемская трагедия осталась в далёком прошлом, никто не предвидел войну с Гриндевальдом.
