Задира схватил меня за руку и почти силой потащил за собой. Следом вдоль стенок засеменили два горбатеньких вымрука. Впрочем, слишком коротенькие у них все-таки были ножки. Через пять минут карлики пропали из вида.
- Вот сюда... Теперь сюда...
Мы вошли в какие-то ворота и оказались на большом хорошо утоптанном плацу, над которым стоял сплошной гул. По всей площадке туда-сюда маршировали небольшие группы сереньких. За каждой группой наблюдал свой карлик. В одной руке у него был свисток, в другой - длинный гибкий хлыстик. Отряды то обозначали шаг на месте, то устремлялись вперед, совершая четко очень сложные повороты и перестроения, кололи чучела деревянными ружьями, кричали "ура" и снова маршировали, не то распевая, не то декламируя какие-то речевки на ходу.
- Строевая подготовка! - догадался я.
- И школа. Мяукалка правду сказала. Они все науки вот так, на ходу, хором разучивают. Подойди, послушай.
Я подошел. Прямо на нас двигалось с десяток вспотевших пропыленных ушастиков. С остервенением они ревели в такт: "Пятью пять - двадцать пять, как учил Великий".
Вот эта шеренга сделала дружно поворот направо, а на их место выплыла другая, повторявшая хором:
"Сила наша в нашей серости! Сила наша в нашей серости!.."
А вот проходят совсем малыши. Ого, эти поют. Марш какой-то. Чтобы лучше расслышать, мы пошли рядом. Дети не столько пели, сколько скандировали:
"Всегда по ветру нос держать...
Подозревать отца и мать...
Другому глубже яму рой...
Кто предал друга, тот герой...
Не верь судьбе, не верь себе...
Но верь проклятью и мольбе...
Всяк за себя, все против всех...
Чужое горе - твой успех!
Любовь, друзья - пустой гипноз,
Прекрасен только лишь донос.
Честь - трудно есть, мечта - пуста,
Реальна только клевета...
Взвевайся знамя, тверже шаг...
Кто не горбатый, тот наш враг...
Коли его штыком в живот...
Чтоб стал счастливым твой народ..."
- Сто-ой! - закричал командовавший группой карлик. И, подскочив к одному из ушастиков, начал хлестать его по ногам, приговаривая:
- Опять рот впустую разеваешь?.. Опять слова не выучил?..
- Ах ты, каракатица кривобокая! - взорвался Задира, и не успел я опомниться, как вырванная из рук вымрука плеть гуляла по его собственным спине и бокам.
Карлик настолько оторопел, что даже не защищался, только таращил на Задиру полные недоумения глаза.
- Бунт? - шепотом спросил он. - Непослушание при исполнении?
Наконец-то, видимо, до него дошел смысл происходящего. Он бешено завертел глазами и, сунув в рот свисток, залился полицейской трелью.
- Оставь его, мы же тут чужие люди! - тянул я Задиру. Но с разных сторон к нам уже мчались со слоновьим топотом громилы-стражники. В руке оруженосца сверкнул топорик. Вряд ли он помог бы нам, но, к счастью, в эту минуту появились запыхавшиеся карлики-шпики, отставшие от нас возле дворца. Они что-то закричали стражникам, и свирепые лица тех сразу приняли обычное бессмысленно равнодушное выражение. Отхлестанный карлик, однако, выпучив глаза, продолжал свистеть. Похоже, что непослушание в Серляндии было настолько сверхъестественным событием, что фельдфебельский разум этого не вынес. Один из шпиков вынул изо рта рехнувшегося вымрука свисток, прихлопнул его несколько отвисшую челюсть и повернулся к нам.
- Мы будем вынуждены доложить КУДА ПОЛОЖЕНО о случившемся. А пока извольте пройти в свои комнаты.
Бедным ушастикам, оказавшимся свидетелями данной сцены, захлопнуть рты никто не догадался. Так и остались они на плацу, окаменевшие от испуга и удивления...
Комнаты нам отвели во дворце небольшие, но чистенькие, со светло-серыми стенами и несколько более темной мебелью. Металлические украшения на окнах, правда, очень напоминали решетки, но, возможно, это было случайное совпадение.
- Эх, балда я, балда! И уши холодные! - переживал Задира. - Чего я вылез? Все теперь сорвется! План восстания не разработан, оружия еще нет, методам баррикадных боев ушастики не обучены!..
Но уже на следующее утро наш домашний арест был кем-то отменен, и Задира сразу ожил.
- Чудесненько! - потирал он руки. - Значит, про революцию они пока не догадываются. Что ж, через два дня мы будем в силах устроить очень миленький, очень веселенький государственный переворотик! Давай-ка, Алеха, двинем прямо в массы и провернем среди них агитационно-просветительную работу.
- Эй вы, пролетарии! Жми сюда к нам, - обратился он к трем сереньким, с которыми мы столкнулись в укромном уголке сада. - Я вам накоротке текущий момент обрисую.
"Пролетарии" послушно приблизились.
- Как вам живется тут под гнетом императора и его сатрапов? - спросил Задира, явно не для того, чтобы получить ответ, а только для разбега красноречия.
- Нам живется лучше всех! - хором ответили ушастики.
Но Задиру смутить было не так-то просто.
- Нет! Вам живется невыразимо тяжело, - убежденно заверил он. - И дальше терпеть такую жизнь вы не имеете морального права, иначе превратитесь в зануд и так вам будет и надо. Короче говоря, кто не работает, тот не ест, мир хижинам, война дворцам! Понятно?
- Понятно, - ответили ушастики. - Можно нам, господин, пойти дальше?
- Какой я вам к чертям господин? - возмутился Задира. - Я такой же, как вы, трудящийся школьник, я вам товарищ, друг и брат...
- Друг? - оживились серенькие. Как все-таки у них тут неблагополучно с этим вопросом. - Вы нам друг?!
- Что за вопрос? До гробовой доски!
Ушастики как-то странно переглянулись и теснее подступили к Задире.
- Теперь-то вы мне поверили? То-то же. Будете вторым отделением первого взвода ударной роты первого революционного полка! Поздравляю вас и прошу назвать свои героические имена. Чук, Тюк и Тяу? (Вот черт! Одним из солдат революции оказалась девчонка, до чего же они тут все одинаковые, с ума сойти!) Прекрасно! Теперь давайте обрисовывать подлинную картину вашей невыносимой жизни. Итак, как вам живется?
- Плохо живется, - неуверенно начала Тяу. - Нас все время бьют, не дают смеяться, петь про веселое или про грустное, шить себе кукол. Нас растят без мам и пап, чтобы любовь к ним не мешала любить величайшего из Великих, а также своих непосредственных начальников, и мы очень боимся укола...
- Ну и дурашки, чего уколов бояться? У нас даже песня такая есть: "Ну, подумаешь укол! Что укол, ах укол! Укололся и пошел! " К тому же докторшу всегда обмануть можно. Хотите, научу? Я последний раз когда было дело, намазал себе под лопаткой йодом и точку даже посередке попросил Вовку карандашом обозначить. Ой-ой, - говорю, - вы же мне уже сделали укол. Ой, как больно!.. "Извини, дружок, - отвечает, - я просто забыла тебя отметить..." Хотя чего это я? Уколы нужно делать, они же от тифа спасают, от свинки, от разных там ангин...
- Нет, господин, укол - это очень страшно, - возразила Тяу. - Нам ведь вырасти хочется. Да и больно же - иголка такая толстая и не всегда сразу ею в позвоночник попадают...
- В позвоночник? Разве вам их не под кожу ставят? Как так?
- А чтобы мы не росли. Нельзя же, чтобы мы вырастали выше господ вымруков и даже Его Несравненства. Это каждому понятно... Там, возле дворца, есть такая метка. Раз в год все мимо проходят и меряются. Кто дорос - увозят в больницу и укол делают. Тогда он уже больше не растет, сразу начинает стариться.
Стариться хорошо. Стареньких по площади маршировать не заставляют и крапивой стегают редко. Плеткой же почти никогда. Но так хочется взрослыми побыть. Хотя бы немножко!
- А раньше, давно-давно, у нас плохо было. Кто выше мерки вырастал, тому ноги простым топором обрубали. Сначала вот так, потом так. А кто не слушался костыли отбирали. Дикость, правда? Сейчас хорошо, спасибо науке! - с воодушевлением дополнил рассказ Чук.
- Простите, но подобные уколы эти - тоже варварство, - побледнел от обиды за науку Научный Мальчик. - С настоящей наукой такие изобретения ничего общего не имеют.
