Ей очень хотелось бросить в лицо супруге Лоренцо:

– Очнись, курица!

Лоренцо ту ночь провел где-то вне дома, потом оказалось, что вместе с Джулиано и другими у Фичино с академиками, но Клариче проплакала до утра, представляя мужа в объятиях прекрасной Симонетты Веспуччи. На следующий день она уехала в Кареджи – скоро рожать третьего ребенка, да и маленький Пьеро требовал внимания матери. Нет, турниры и развлечения не для нее, как и философия или насмешливые поэмы Лоренцо, которые казались Клариче грубоватыми. И как это донна Лукреция, сама пишущая столь правильные религиозные стихи, позволяет сыну писать нечто иное, вроде его Ненчи?

В июле у нее родилась дочь, названная Маддаленой, Клариче долго болела, и ей было все равно, спит ли муж с Симонеттой Веспуччи.

Лоренцо читал сообщение своего посла в Милане и изумлялся. В том, что двадцатилетний «племянник» папы Сикста Пьеро Риарио настоящий самовлюбленный павлин, не сомневался никто, но как с ним мог связаться Галеаццо Сфорца?!

У Франческо делла Ровере, ставшего папой Сикстом пару лет назад при помощи подкупа коллегии кардиналов, оказалось так много родственников, что доходных мест на всех в курии едва хватило. Но особенно папа Сикст привечал четверых своих «племянников», о двух из которых – Пьеро и Джироламо Риарио – открыто говорили как о сыновьях понтифика. Два других – Джулиано и Джованни делла Ровере – действительно были сыновьями его брата Рафаэлло делла Ровере.

Самым большим глупцом оказался Пьеро. Обласканный донельзя своим дядей-отцом, став кардиналом с годовым доходом в шестьдесят тысяч золотых флоринов, он окружил себя безумной даже для Рима роскошью и еще большим развратом. Похоже, юнцу даже перспектива стать следующим папой после Сикста показалась недостаточной, во всяком случае, слишком отдаленной. Захотелось всего и сразу.

И он не придумал ничего лучше, как организовать союз с Венецией и Миланом против… собственного отца! Неизвестно, что ответили венецианцы, а миланский герцог тайно согласился на создание Ломбардского герцогства с тем, чтобы потом предоставить Пьеро Риарио войско для захвата престола Святого Петра.

Лоренцо пытался понять, не было ли это соглашение тайной игрой Сфорца? Отказать в договоре взбалмошному кардиналу опасно, мало ли чего наговорит, вернувшись к отцу в Рим? Может, Галеаццо задумал выдать Пьеро папе?

Это мало касалось бы Флоренции, не возникни вопрос: что значит Ломбардское герцогство? Какие земли в него войдут? Флоренция как раз между Миланом и Папской областью, не попытаются ли эти двое просто поделить Тоскану?

Оставалось ждать письмо от Галеаццо, чтобы понять, что же тот задумал.

Но ни послания, ни посланника из Милана не последовало. Не желал делиться планами с молодым Лоренцо Медичи? Значило ли это, что планы Галеаццо Сфорца навредят Флоренции?

Лоренцо вспомнил наставления деда: дружбу в политике нужно подтверждать ежедневно, если этого не делать, завтра твой друг может стать другом твоего врага.

– Господи! Неужели я должен на сон грядущий думать об этом и просыпаться с той же мыслью?

Медичи еще не привык четко разделять друзей из своего окружения и людей вне его, не хотелось верить, что за дружескими улыбками миланца, за его восхищением Флоренцией стоит совсем иное. А как же Бона Савойская? И неужели теперь со всеми только деловые отношения, которые могут прерваться в любую минуту, если «другу» станет невыгодно?

Никакого сообщения от миланского герцога Лоренцо не дождался, тот не стал ни ставить в известность о тайном сговоре с папским сыном, ни советоваться. Медичи для него никто.

Что ж…

В Венецию отправился человек Медичи. Сообщение было коротким и малопонятным непосвященным: Пьеро не делает секрета из своей договоренности.

Лоренцо так и не понял, была ли у Пьеро договоренность и с Венецией тоже, но в самом начале года молодой кардинал после очередного роскошного пира вдруг умер от… «злоупотребления излишествами». Торнабуони написал Лоренцо, что по Риму ходят слухи, мол, Пьеро Риарио отравили венецианцы.

Удивительно, но папа Сикст слухам не поверил, против Венеции не было сказано ни слова. Или венецианцы просто рассказали Сиксту о тайных сговорах его сына, и папа сам принял меры?

Галеаццо Сфорца испугался всерьез, излишества излишествами, но слишком спокойно отнесся к слухам об отравлении любимого сына Сикст. И миланский герцог поспешил заверить его в своей полной лояльности папскому престолу, вернее, его семье. У Сикста ведь не один дурак Пьеро не женат, а у Галеаццо есть внебрачная дочь Катарина, которую признали с согласия Боны законной.

Услышав о свадьбе другого «племянника» – Джироламо Риарио – и Катарины Сфорца, Лоренцо даже расхохотался:

– Галеаццо выкрутился! Посмотрим, поможет ли ему это.

Джироламо хитер, этот никогда бы не пошел на такую авантюру, а если и пошел, то так, чтобы никто о ней не знал. Или знал, но сказать не мог.

Лоренцо не подозревал, что смертельно опасное столкновение с Джироламо Риарио у него еще впереди.

Лоренцо прислушался: Джулиано о чем-то спорил с Сандро Боттичелли. Ну, конечно… о чем же могут спорить эти двое? Только о женской красоте!

Джулиано без смущения считал себя не только знатоком таковой, но и первым искусителем во Флоренции. Старший брат вздохнул: пожалуй, так и есть. Если Джулиано женится, то будут разбиты многие девичьи сердца. Впрочем, они разбиты и сейчас – из-за влюбленности младшего Медичи в Симонетту Веспуччи. Как девушки в Джулиано, так мужчины поголовно влюблены в Симонетту.

Сандро Боттичелли тоже влюблен, он даже уговорил Симонетту позировать для своих картин. Лоренцо подозревал, что та согласилась из-за возможности видеться в мастерской художника с Джулиано. С недавних пор Боттичелли имел свою мастерскую неподалеку от церкви Всех Святых.

Симонетта приходила туда со старой родственницей, строго следившей, чтобы не нарушались приличия. «Интересно, им с Джулиано удается заниматься любовью?» – подумал Лоренцо, прислушиваясь к спору.

Боттичелли немало времени проводил у них на виа Ларга, будучи завсегдатаем и приятелем обоих братьев. Медичи не делали большого различия между своими состоятельными друзьями и теми, кто сам зарабатывал на хлеб. Иногда им даже в голову не приходило, что приятелям нужна денежная помощь. Они давали кров и пищу любому, того заслуживающему, в большом доме столы ежедневно накрывались для десятков человек, даже когда Хозяина не было во Флоренции. Но были те, кого примечали особенно.

Сандро Боттичелли из таких. Он старше Лоренцо, хорош собой, безумно талантлив и столь же непредсказуем. Острый язык, насмешливость, знание жизни и одновременно какая-то незащищенность создавали привлекательную для Медичи смесь. Когда Боттичелли начал писать Симонетту, Джулиано ему страшно мешал своими критическими замечаниями и советами. Однажды дошло до ссоры. Симонетта объявила, что приходить больше не будет, если это вызывает раздор, друзьям пришлось быстро помириться.

Вот и сейчас Джулиано доказывал, что писать Симонетту в профиль – значит умалять ее красоту:

– Не видно ни глаз, ни губ, ничего!

Сам Лоренцо считал так же, они уже не раз обсуждали вопрос о том, что художникам пора уходить от привычки изображать людей только в профиль, даже если рисовать в три четверти труднее.

– И еще перестань ее мучить. Симонетте тяжело находиться неподвижно, ты же видишь.

И это правда, молодая женщина словно слабеет с каждым днем. Больна?

Кто-то жестокий сказал, что флорентийкам, чтобы оставаться красивыми, нужно умирать молодыми. Это жестоко, но справедливо. Увядающая красота редко бывает привлекательной, женщины не зря боятся старости. Изборожденное морщинами лицо, обвисшие веки и щеки, тусклые редкие волосы, потухший взгляд… Неужели это ждет и Симонетту Веспуччи? Лоренцо даже плечами передернул от такой мысли. Лукреция Донато, например, очень боится увядания, а потому стремится взять все от жизни, пока молода и хороша. Лоренцо не стал ее расстраивать, заметив морщинку у глаз, пусть верит, что это невозможно.