- Спасибо, тетя Антуанетта, - сказала Анжелика.
- Не за что, - ответила довольная Антуанетта. - Но в эти тяжелые времена это все, что я могла себе позволить. Пойди сюда. Сядь, поговорим минутку. Расскажи мне про среднюю школу.
- Я не могу, - ответила Анжелика. - Мне надо делать домашнее задание.
Она убежала в столовую и разложила на столе книги. Она давным-давно сделала домашнее задание, но ей не хотелось сидеть в кухне, болтать, пить чай и есть пирожные. Анжелика открыла книгу и начала читать, но она слышала Монику и Антуанетту, которые говорили, говорили, говорили.
Обо всем и обо всех, с отвращением подумала Анжелика.
Она не помнила, сколько прошло времени, когда вдруг поняла, что они говорят о ее отце. Говорили тихо, Анжелика улавливала только отдельные слова.
- Рак, - сказала Моника.
- Ужасно, ужасно, - ответила Антуанетта.
Анжелика почувствовала, что ее ладони стали влажными и по всему телу пробежала дрожь.
Папа!
Но он не отвечал.
Папа! Папа!
- Пил, - сказала Моника.
- Ужасно, ужасно.
- ...для спасения ребенка...
Анжелика вскочила со стула и подошла к кухонной двери.
- В чем дело? - воскликнула Антуанетта. - Моника, посмотри! Ребенок белее полотна!
- Ничего, - сказала Анжелика слабым голосом. - У меня заболела голова.
- Это все книги, - сказала Антуанетта. - Вредно слишком много учиться.
- Хочешь чаю, Анжелика? - спросила Моника.
- Нет, нет, спасибо, я пойду прилягу.
Анжелика разделась, надела ночную сорочку, выпила две таблетки аспирина, но дрожь не проходила.
В чем дело? Было что-то, что она должна была вспомнить, но хотя это что-то билось на краю сознания, она не могла поймать воспоминание.
Папа, помоги мне.
Я должна вспомнить, папа.
Ложись, сказал Арман, ложись, моя дорогая. Спи. Спи.
Во сне Анжелика увидела огромную дверь, и ручка была так высоко, что она не могла до нее дотянуться. Она пыталась снова и снова, но что-то удерживало ее. За дверью был кто-то и кричал. Она должна была дотянуться до ручки и открыть дверь. От этого зависела ее жизнь. Скорее. Чуть выше. Почти. Почти.
- Убийца!
- Пьяница!
Ее пальцы держали ручку, но дверь была такой тяжелой. Она тянула и толкала изо всех сил, но дверь не открывалась.
- Убийца!
Наконец дверь поддалась и закачалась на петлях, как будто они были только что смазаны.
Там был доктор Саутуорт, высокий и прямой. Такой высокий, что его тень на стене была огромной, и она могла видеть очертание его поднятой руки.
И там была ее мать, неподвижная, как будто высеченная из мрамора, только глаза живые.
- Ты убила его! - кричал доктор Саутуорт. - Так, точно ты вонзила ему нож в сердце! Ты убила его!
- Дурак, - сказала Моника, ее голос был холоден, как мрамор, из которого было сделано ее тело. - Дурак и пьяница.
Появилась другая рука доктора Саутуорта, и теперь он держал бутылку.
- Арман неделями не вставал с постели, - сказал доктор. - Откуда это взялось?
Мраморная фигура Моники не шевельнулась. Только глаза.
- Понятия не имею, - сказала она.
- Ты проклятая, жалкая лгунья! - закричал доктор. - Ты купила это у братьев Гэмсби! Ты все время покупала этот яд!
- Сумасшедший, - сказала Моника.
- А я повторяю, что ты лгунья. Я узнал это от самого Твидлиди час назад. Ты купила эту бутылку, и закрутила с ними еще до Рождества. Ты убила своего мужа. Ты убила его вот этим!
Доктор Саутуорт сунул бутылку ей в лицо, но она не шелохнулась.
- Вот этим! - закричал доктор. - Вот этим и твоим бесчеловечным отношением, и отсутствием любви, и своим холодным телом, и своим черным злым сердцем.
Наконец Моника Бержерон сдвинулась с места. Она подошла к Бенджамину Саутуорту и заговорила, глядя прямо ему в лицо.
- Да, - сказала она. - Я ходила к братьям Гэмсби. Я покупала их яд и давала его Арману каждый раз, когда он был в состоянии проглотить его. И каждую минуту я молилась. Я молилась, чтобы каждый глоток был последним и чтобы у него хватило порядочности умереть.
- Ты черная сука, - прохрипел доктор Саутуорт.
- А знаете почему? - продолжала Моника, как будто он ничего не сказал. - Потому что Арман позорил меня в течение многих лет. Он даже моего ребенка настроил против меня.
- Это грязная ложь!
- Что вы знаете об этом? - спросила Моника. - Вы знаете только то, что рассказывал вам Арман, и могу держать пари: в своих рассказах он никогда не был виноватым. Он был отвратительной свиньей, пьяницей и лжецом - и я рада, что он умер.
Папа! Папочка!
Анжелика стояла в дверях и старалась закричать.
Но мать и доктор ее не слышали.
- И можете написать это в свидетельстве о смерти тоже, - сказала Моника. - Давайте, пишите. Он умер, а его жена радуется.
- Нет, - сказал доктор и сел.
Моника торжествовала:
- А теперь убирайтесь из моего дома, - сказала она. - Чтобы никогда мои глаза вас не видели.
- Медленное кровотечение души, - прошептал доктор Саутуорт. - Вот что должно быть написано на сертификате. Мой друг умер от медленного кровотечения души.
Папа. Папа. Папочка.
Анжелика проснулась и села, выпpямившись, в постели. Ее дрожащие руки нащупали лампу, но и тогда еще дрожь не прекращалась, а ее тело было покрыто потом.
Два года, подумала она. Два года ушло у нее на то, чтобы вспомнить, и теперь она вспомнила все.
Когда той ночью она все-таки закричала и они ее услышали, Моника и доктор обернулись как раз в тот момент, когда она упала без сознания на пол. Ей пришлось провести в постели весь следующий день, и тогда она не поняла, почему. Пришел доктор Саутуорт и дал ей таблетки, а когда она спросила, почему, он велел ей не разговаривать и отдыхать. Она заснула, приняв таблетки, но в какой-то момент услышала, как доктор сказал Монике:
- Тебе повезло, Моника. Ребенок не помнит, что он слышал.
Не помнит чего? Все это время она старалась воскресить в памяти то, что она должна вспомнить, и теперь она это знала.
Сидя в кровати, Анжелика плотно натянула на себя одеяло, пока дрожь не прекратилась.
Это правда, папа? - спросила она.
Да, отвечал Арман. Неужели ты думаешь, что иначе я бы тебя оставил?
Великое спокойствие снизошло на нее, и она поняла, что должна делать.
