- Теперь ты походишь на свинью еще больше обычного, - заявила Моника. - Ты только посмотри на себя. Ты уже не можешь застегнуть брюки, да и воротнички тебя душат.
- Душат меня уже давно, Моника, - ответил Арман. - И воротнички тут ни при чем.
По утрам, когда Арман просыпался, сердце его так колотилось, что было трудно дышать и ему приходилось брать в кулак всю свою волю, чтобы спуститься и налить себе виски. В конце концов он стал с вечера прятать бутылку под кровать, чтобы утром оставалось только протянуть руку.
- Это мне вместо будильника, - говорил Арман сам себе. - Чтобы легче было продирать глаза по утрам.
Когда Моника впервые нашла бутылку, она так рассвирепела, что Арман всерьез подумал, не хватит ли ее удар.
- Неужели тебе мало, что ты поглощаешь свое пойло по всему дому? завопила она. - Теперь ты уже носишь эту мерзость в нашу спальню!
- А что такого особенного в нашей спальне? - спросил Арман. - Или ты превратила ее в священный алтарь вечной целомудренности?
Он приподнял бутылку над головой.
- Предлагаю тост, - провозгласил Арман. - За любовный акт. Подойди ко мне и помоги мне осуществить этот акт, моя святая, самая чистая в мире дева.
- Ты пьян! - крикнула Моника. - Еще ногу не высунул из постели, а уже пьян как свинья.
- О Боже, - тихо произнес Арман. - Боже, помоги мне.
Моника подбежала к нему, выхватила из рук бутылку и, подскочив к окну, принялась выливать виски.
- Свинья! - вопила она, не переставая. - Свинья! Свинья! Свинья!
Арман даже не ожидал, что может еще двигаться с такой быстротой. В три прыжка очутившись у окна, он вырвал у Моники наполовину опустошенную бутылку, а другой рукой так толкнул жену, что она отлетела назад и навзничь опрокинулась на пол.
- Если ты еще раз так сделаешь, бессердечная дрянь, я убью тебя!
Моника лежала на полу, уставившись на него ненавидящим взором.
- Вот значит как, сказала она, обретя дар речи. - Мало того, что ты меня обесчестил, опозорил, так теперь ты бьешь меня.
- Тебя давно следовало бить, - сказал Арман. - Тогда, возможно, сейчас бы это не понадобилось.
Моника забарабанила кулаками по полу.
- Какой же ты мерзавец! - закричала она. - Грязный, вонючий мерзавец!
Арман приложился к бутылке, потом сказал:
- Вставай, Моника. На полу могла затеряться пылинка; ты испачкаешься.
- Убирайся вон! - завопила она. - Вон из моей комнаты! Вон из моего дома! Арман переступил через нее и направился к двери.
- С радостью, моя дорогая.
- Убирайся! - вопила она. - Убирайся к своей шлюхе и напивайся в ее спальне!
Арман медленно обернулся.
- Что ты сказала?
- Сам знаешь! - запальчиво выкрикнула Моника. - Весь город знает о твоей шлюхе, которую ты содержишь в Хаббарде. Об этой пробляди, которая продается тебе за квартирную ренту и несколько рюмок виски.
- Значит, тебе это известно, - сказал Арман и улыбнулся.
- С самой первой минуты. Ты даже любовницу толком завести не можешь. Весь город про тебя говорит.
Арман вздрогнул.
- Моя девочка? - спросил он. - Она тоже знает?
Моника поднялась с пола и принялась отряхивать юбку.
- Нет еще, - сказала она и злорадно улыбнулась. - Но скоро узнает. Можешь на сей счет не волноваться.
Арман, сжав кулаки, шагнул к ней, и Моника отшатнулась, увидев его перекошенное лицо.
- Если ты когда-нибудь расскажешь об этом Анжелике, я тебя убью, пообещал Арман. - Поверь мне, Моника. Я задушу тебя голыми руками!
Моника протиснулась мимо него к двери.
- Не смеши меня, сказала она. - Ты уже дважды за утро пообещал убить меня, но в тебе не осталось силы даже чтобы убить муху. Тебя хватает теперь лишь на то, чтобы поднести ко рту бутылку.
Арман поставил бутылку на маленький столик.
- Зря ты так в этом уверена, Моника, - сказал он.
Они стояли и пожирали друг друга взглядом, когда снаружи из-за двери послышался топот маленьких ножек.
- Папа! - донесся голосок Анжелики. - Папа, ты там? Мне пора в школу.
Моника не шевельнулась, не сводя с него взгляда. Арман шагнул к двери.
- Вот видишь, - злобно прошипела Моника. - Ты не просто свинья и пьянь. Ты еще и трус.
Арман расправил плечи, но не посмотрел на Монику.
- Я здесь, моя милая! - позвал он. - Заходи.
По мере того как текло время, Арман Бержерон оставался трезвым все реже и реже, пока дело не дошло до того, что он был трезвым лишь, когда увозил с собой Анжелику. Да и то не вполне трезвым. Да, он старался держать себя в руках, не срыгивать, не терять равновесие и нормально разговаривать, но отлучки в туалет становились все чаще и чаще. И еще он всегда просыпался раньше Анжелики и старался напиться впрок, зная, что днем сделать это ему будет труднее.
Однажды вечером, когда Анжелике шел уже двенадцатый год, Арман пришел домой к доктору Бенджамину Саутуорту и напился у него до бесчувствия. Доктор уложил его на кушетку, расстегнул ему брюки, задрал рубашку и хорошенько осмотрел. Живот Армана сразу рассказал доктору обо всем. Крупные, синие, переплетенные вены он прочитал как дорожную карту, а потом прощупал печень, которая местами была твердой, как старый сапог. Доктор не стал дожидаться пробуждения Армана, а сделал то единственное, что подсказывала ему совесть. Он отправился прямиком к Монике.
- Что вам угодно? - холодно спросила Моника, пригласив его в гостиную, - Армана дома нет.
- Я знаю, - ответил доктор. - Я пришел, чтобы поговорить с вами.
- Я вас слушаю.
- Моника. Я прекрасно понимаю, что мы с вами никогда не были близкими друзьями, - начал он. - Но сегодня я пришел как друг.
Моника не ответила, продолжая стоять, скрестив на груди руки и выжидая. И внезапно доктору Бенджамину Саутуорту стало ясно, какую жизнь вел его друг Арман. Эта женщина была сделана из камня. В ней не было ни тепла, ни сострадания и уж тем более - прощения.
- Арман скоро умрет, - без обиняков сказал он, надеясь этой жестокой прямотой пробиться сквозь ее железную оболочку.
Моника и бровью не повела.
- От чего? - сухо спросила она. - Что его гложет?
- Цирроз печени.
- Доктор, - спокойно сказала Моника, - мне неинтересно слушать ваши врачебные словечки. - Объясните мне по-человечески - отчего он умирает?
