Сейчас бы погреться у огня…

Озноб колотил его всё сильнее.

– Послушайте, найрэ, – произнёс он, не сводя глаз с хозяйки дома, – мне нужно немного: лекарь, бутылка бьяхи и узнать, кто хозяин этой стрелы. Вижу, что он вам знаком. И если всё это у меня будет, даю слово, я вас не трону, и мои люди здесь тоже никого не тронут. Но всё это мне нужно быстро. Вы меня понимаете?

Но хозяйка дома молчала и упёрто смотрела в тёмный угол. Викфорд подошёл, достал из ножен кинжал и поднёс его к подбородку найрэ Нье'Келин.

– Я вижу, что вы умная женщина. И вы знаете, что я добьюсь того, что мне нужно, так или иначе. Давайте не будем всё усложнять.

Найрэ Нье'Келин скосила глаза на кинжал и произнесла тихо:

– Лекарь есть. И бьяха найдётся, а чья это стрела, я не знаю. Правда не знаю.

– Неправильный ответ, найрэ Нье'Келин. Если уж на то пошло, то я обойдусь и без лекаря, и без бьяхи, но вот хозяина стрелы вам выдать все-таки придётся.

Он не собирался её пытать или бить – такое было не в его правилах. Он сражается с мужчинами, а её достаточно припугнуть, и это самый короткий путь, чтобы получить желаемое. Викфорд по глазам видел – она и так всё расскажет. В этом замке её дети, слуги, хозяйство, а глупое упрямство найрэ Нье'Келин просто дань бессмысленной балеритской гордости. И как бывает в итоге – гордость всегда тащит за собой горы трупов. Но сейчас Викфорд был слишком зол и слишком напуган собственной слабостью и перспективой умереть прямо здесь, на грязной соломе, чтобы вести долгие переговоры. Поэтому он лишь поднёс лезвие кинжала к глазу хозяйки дома и спросил:

– Вы хорошо подумали над ответом, найрэ? Покушение на королевского агата – серьёзное преступление. За пособничество – костёр. Вы хотите, чтобы мы всё тут сожгли? Бирн! Тащи факел.

– Не надо факел! – раздался звонкий голос откуда-то со стороны тёмного провала лестницы. – Это моя стрела.

Викфорд обернулся и опустил кинжал. В сумерках на другой стороне зала стоял юноша – штаны, куртка, в руках шапка с пером. Лица было не разглядеть.

– А ты смелый, – криво усмехнулся Викфорд, – за это, пожалуй, смерть твоя будет быстрой. Иди сюда, если хочешь, чтобы найрэ Нье'Келин осталась жива.

Юноша вышел из темноты, и сначала Викфорд услышал, как кто-то из его псов тихо присвистнул. А следом шепоток:

– Так это девчонка! Командора ранила какая-то балеритская замухрышка!

Вошёл Бирн с факелом, и Викфорд, буквально выдернув его из рук, поднял вверх, чтобы разглядеть смелого стрелка.

«Балеритская замухрышка» шагнула в неровный круг света и, вскинув голову, посмотрела прямо в в лицо Викфорду.

«В глазах фрэйи отражается зелень всех лесов Балейры». Почему-то слова этой песни пришли ему на ум, когда он взглянул в её глаза. Не глаза – изумруды. Сомнений не было, перед ним стояла самая настоящая фрэйя. Очень, очень красивая фрэйя. И даже в мужской одежде, испачканной землёй и травой, даже с волосами, собранными сзади в простой хвост, и грязными руками, она была чудо как хороша. Светлая кожа, тёмные брови изогнуты дугами, а губы… Викфорд почему-то подумал, что целовать такие губы должно быть безумно приятно. И на вкус они как дикая малина. Должны быть такими. Розовые и, кажется, что чуть припухшие, словно от поцелуев, но не капризные, нет, скорее, своенравные, только кривятся в презрительной усмешке.

– Добро пожаловать в замок Кинвайл, отважные тавиррские воины – гроза женщин, детей и дворовых кур, – произнесла девушка, отвесив шутовской поклон шапкой. – Надеюсь, наш петух проявил к гостям должное уважение и сдался сразу, как только увидел ваши шпоры? А если он сильно докучал вам, милорд Адемар, то уж простите его невоспитанность. Он такой же дремучий, как и все балериты, да к тому же ещё и замухрышка. Но вы всегда можете сжечь его на костре за… пособничество.

Сзади раздались смешки его людей, довольно тихие, но Викфорд их услышал.

А вот её глаза не смеялись. Эти глаза, холодные, как изумруды, и такие же острые, как грани этого камня, а в них столько ненависти и злости, что эту ненависть Викфорд ощутил на коже ледяным ужом, совсем как в том лесу, когда она выстрелила в него. Сомнений не осталось – это она. Отравленная стрела принадлежала ей.

И Викфорду показалось, что этот взгляд, полный изумрудного льда ненависти, вошёл второй стрелой ему в самое сердце.

Ведьма! Настоящая ведьма!

А её слова, сказанные с такой издёвкой, прозвучали как пощёчина. Хлёсткая и громкая, и Викфорд никогда не чувствовал себя таким униженным, как в этот момент. И это был момент его слабости, а слабости в себе он не терпел. На него нахлынула злость, такая сильная, что даже лихорадка под её натиском будто отступила.

Он положил стрелу на стол и бросил коротко своим:

– Развяжите хозяйку. А вы, найрэ, тащите всё, что обещали: лекаря, бьяху и свечей побольше, а не то я найду, чем посветить в этом амбаре. Ну? Чего застыли, найрэ? Живо! Или хотите, чтобы мои ребята перевернули всё здесь в поисках выпивки? А мы пока побеседуем с вашей дерзкой лучницей. Садись!

Он повелительно указал девушке на стул, но она лишь пожала плечами и ответила насмешливо, без должного уважения:

– А если не буду, то что? Свяжешь меня и будешь угрожать кинжалом?

– Умереть захотела, пигалица? – спросил Викфорд, обходя её по кругу.

– Ты и так обещал вздёрнуть меня на воротах именем короля, – снова пожала она плечами.

– А тебе, как я вижу, жить совсем не хочется?

– А у меня выбор небогатый. Раз сам милорд Адемар обещал повесить меня на воротах, значит, так и так повесит, ведь я слышала, что его слово твёрже алмаза, – презрительно фыркнула девушка.

Викфорд снова услышал смешки и, не выдержав, рявкнул псам:

– Вон пошли! Я велел обыскать замок от чердака до подвала и выставить караулы, так какого гнуса вы всё ещё торчите здесь?!

Псы, бряцая оружием, удалились. Вернулась найрэ Нье'Келин со служанкой. Они взгромоздили на стол два канделябра и долго возились, разжигая свечи, пока Викфорд не рыкнул на женщин, чтобы они исчезли.

Когда все ушли, он подошёл к девушке, так близко, что между ними осталось расстояние не больше локтя, и, глядя ей в глаза, спросил:

– Чем ты намазала эту стрелу? Что это за яд? Если хочешь, чтобы я сохранил тебе жизнь – отвечай! – и он демонстративно воткнул кинжал в деревянную поверхность стола.

– Ты и сам знаешь, проклятый тавиррский пёс! – воскликнула девушка, и глаза её блеснули. – Это не яд, это вся ненависть и слёзы нашего народа застыли в тех рунах, которые ты видел на наконечнике стрелы. Они убьют твой Дар, и ты умрёшь. Ты уже умираешь, я вижу, – прошептала она и торжествующе улыбнулась. – И, может быть, я тоже потом умру, но тебя я точно заберу с собой!

– Так это не яд? – спросил Викфорд, прищурившись. – Значит, ты не мазала эту стрелу ядом?

– Нет, пёс. Не мазала. Для тебя не нужен яд. Предателей-айяарров убивают магией янтаря, – произнесла она, вздёрнув голову.

Викфорд вытер со лба капли пота тыльной стороной ладони и криво усмехнулся.

– Рано торжествуешь, пигалица. Если ты не мазала её никаким ядом, то она меня не убьёт, потому что во мне нет Дара, – он развёл руками, взял со стола стрелу и внезапно одним резким движением сломал её о колено и бросил в пустой камин. – Вот так бывает, когда твоё семейное проклятье внезапно становится твоим спасением. Жаль только, что ты испортила мой фамильный герб.

Он небрежным жестом поправил рукав с надорванной головой белого волка.

Викфорд видел, как раздуваются ноздри девушки, и глаза становятся ещё более зелёными и совсем уж ледяными, и подумал, что ему придётся запереть её до утра, чтобы не сбежала, а утром отправить с сопровождающими в Эоган. Последний королевский указ велел любую найденную фрэйю отправлять к наместнику для дальнейших действий. Что это за действия, Викфорд не знал, да и ему было всё равно.

Единственное, что его беспокоило – рана на плече. А что если эта пигалица соврала, и яд всё-таки был? Иначе почему всё тело у него горит, жжёт так, будто под кожей ползёт огненная лиана, прорастая в мышцы и сплетаясь с ними? Но спрашивать у неё было бесполезно.