— Вот еще, — ворчливо буркнул Имре, наблюдая за тем, как Джей укладывался с ним.

Имре тяжело и обреченно вздохнул.

========== 45. Король умер! Да здравствует король! ==========

За годы, проведенные в плену, Имре часто вспоминал прошлое. Особенно вначале, когда условия были настолько жуткими, что не оставалось ничего, кроме как нырять в воспоминания и отыскивать там что-то светлое, в то время как окружали его лишь гниль и боль. Но образы стирались, и иногда Имре думал, что приукрашивает и заполнят пробелы вымыслом. Так продолжалось до тех пор, пока он и вовсе не начал сомневаться в существовании братьев и его прошлой жизни.

И все же сейчас, когда Джей хотел послушать байку о Стево и их детстве, в памяти Имре всплыл определенный день.

Они сидели втроем в комнате, заполненной звоном и переливами ветерков. Имре, Эста и Барти, который придирчиво сортировал ракушки. Зная его, можно и не сомневаться, он уделял внимание всему: спинке, узору внутри, ровности края, наростам водорослей и извести. Имре от нечего делать рисовал одну из них в дневнике самого Барти. Больше под рукой ничего не было. А Эста как всегда переживал о чем-то крайне серьезном и важном. Вслух, чтобы братьям жизнь медом не казалась.

— Я был у него сегодня. Настроение ни к черту. Ему почудилось, что один из слуг подслушивает наш разговор, и приказал залить ему в уши свинец, — Эста потер глаза пальцами и покачал головой. — Омега просто занимался нашим вином…

Имре поднял взгляд и посмотрел на пристань сквозь большое окно. Туда, где несколько недель назад их отец скормил акулам четверых Огненных Жрецов. Никаких доказательств, что те и впрямь занимались колдовством не было, кроме подозрений Безумного короля и того, что они омеги. А больше и не потребовалось.

— У него опять начинается паранойя. Все его преследуют и пытаются предать, строят заговоры у него за спиной. Приказал придворному пробовать всю его еду и питье… Барти, поговори с ним, утихомирь. Тебя он слушает.

— Конечно, поговорю, — легкомысленно отозвался Барти, пожав плечами. Он был единственным из всех людей, способный сдержать безумства их отца. Если не пресечь, то хотя бы перенаправить. — Но вообще-то, я уезжаю на Север.

— За каким это хером? — Имре покосился на него с подозрением. Самый пик заебов отца — не лучший момент, чтобы сваливать. С другой стороны, каждый из них пытался оградиться от того дерьма, что он творил, по-своему.

— С визитом. Получил вести, что супруг короля Рейгана вскоре должен родить.

— А ты хочешь принять роды? — криво усмехнулся Имре, живо представив себе эту картинку, и решил зарисовать свежую идею.

— Меня пригласили на будущее торжество по поводу рождения северного принца, — не обращая внимания на подначки, ответил Барти. Он был слишком занят, сооружая очередной ветерок (орудие для пыток и воздействия на психику с помощью звуков), чтобы заметить покрасневшие от сдерживаемого хохота лицо Эсты. Тот заглядывал Имре через плечо и отлично видел, что тот рисовал.

— Почему, интересно, именно тебя всегда приглашают на Север?

— Кроме того, что я сам по себе хорош и прекрасный собеседник и друг? Вероятно, по той же причине, что на Запад всегда зовут Эсту, а не тебя.

— От скромности ты не помрешь, — заметил Эста.

— Да и вообще не собираюсь.

— Эсту зовут на Запад, потому что рассчитывают выдать за него Кармина, — рассудил Имре, не упустив возможности посмотреть, как Эста закатит глаза. — И таким образом несколько сгладить наши политические отношения, а в перспективе, когда отец откинет копыта, так чтобы и вовсе между Югом и Западом все было заебато. А кого хотят выдать на Севере за тебя? Того писклю?

— Джея? Да ты что? Он же еще малыш! Имре! Не говори такой ерунды!

— Тогда почему ты водишь хороводы вокруг Рейгана? — возмущенно, даже чуть обиженно, спросил Эста. — Он сидит в своей холодине и в ус не дует. Ничто, происходящее вне гребанных снегов, его не интересует. Поддерживать нейтралитет — ладно. Но никакой выгоды дружить с ним нет.

— Ты меня раскусил! — со смехом признался Барток. — У меня с ним любовная связь. Думаешь, почему я все время вожу им ветерки? Надеюсь, что в один день его омега узнает об этом и зарежется.

— Или заколдует тебя нахрен, — хмыкнул Имре.

— Превратит в лягушку, — поддержал Эста и подал еще одну прекрасную идею для зарисовки.

— А если серьезно, то никогда, ни при каких обстоятельствах и ни за какие блага и все что угодно, что Запад сможет предложить, отец не позволит своему старшему сыну и наследнику взять в мужья омегу с Запада. Вероятность того, что Эста женится на Кармине при жизни нашего отца, равна нулю. И, судя по всему, и при жизни самого Эсты тоже…

— Я нормально отношусь к Кармину, — заспорил Эста, который на дух не переносил всю королевскую западную семейку и вообще уклад жизни, в котором омеги находились по положению выше и значительнее альф. Ему бы и в страшном сне не могло присниться, чтобы супруг им верховодил.

— А сейчас я скажу нечто ужасное, за что, если вы двое расскажете отцу, меня казнят, — заявил Барток все с тем же беспечным видом. — Неизвестно, как далеко может зайти состояние нашего короля и как долго все это еще продлится. А Рейган, который не интересуется ничем кроме снега, — выдал родного младшего брата-омегу за западного главнокомандующего. Он, как ты мог заметить, любезный брат, держит голову в холоде и здраво оценивает происходящее вокруг. И нам следует делать то же самое для того, чтобы когда трон перейдет к Эсте, построить хоть что-нибудь на выжженных руинах, которые оставит после себя отец.

— Постой. То есть, ты хочешь сказать, что Запад может объединиться с Севером против нас? — Имре нахмурился. Ему вовсе не улыбалось вести войну на два фронта сразу.

— Я хочу сказать, что было бы чудесно всем взяться за руки и жить спокойно в мире и согласии. И я был бы рад, если бы у Юга и Севера тоже установились дружеские отношения.

Имре раздраженно фыркнул, отбросил от себя дневник с недорисованным лягушонком с лицом Бартока и откинулся спиной на его кровать.

И в следующий же миг вскочил, ощутив резкую, режущую боль под лопаткой.

— Что за дерьмо? — он оглянулся и заметил, как простыни быстро краснеют, и выхватил чертов ветерок, лежавший там. Одна из ракушек была в крови. — Проклятие!

— Не дергайся, — обеспокоенно проговорил Эста. — Кажется, глубоко прорезала.

— Да и хрен бы с ней! Сука! — Имре замахнулся, чтобы отшвырнуть от себя эту дрянь. — Развел тут рукоблудие, как омега, блять!

— Рукоделие, — Барток ловко отнял ветерок и проверил, не порвались ли нитки. Конечно же! У него брат истекает кровью, разве может быть что-то важнее поганой звенящей штуки? И пока Эста кудахтал вокруг и требовал, чтобы Имре немедленно шел к лекарю, потому что его, кажется, нужно зашивать или он истечет кровью и умрет, пока Имре отмахивался и рычал, что у него были раны и пострашнее и какого хрена этот неженка, ни разу не ходивший в поход, решил, что Имре вообще может умереть, и что даже если бы ему отрезали ногу, он не пошел бы к Руроргу добровольно, Барток спокойно сунул ветерок к остальным вещам, которые собирался взять с собой на Север, и позвал слуг, чтобы они избавились от окровавленной простыни.

Как ни противно было признать, но ракушка и впрямь порезала сильно, и той ночью Имре пришлось спать на животе. Как, блять, в детстве после особенно ярких вспышек неудовольствия отца. Но уснуть ему все же удалось, и он был не прочь спать до утра.

Если бы не Эста.

Тот вломился в дом на утесе прямо посреди ночи. Прямо к нему в спальню. Растолкал, прогнал Лео, тараторил что-то невнятное, пока не получил по щам и не успокоился.

— Отец хочет казнить Стево, — тихо, но очень четко произнес Эста, чуть отдышавшись.

— Ну и, блять? Стоило меня из-за этого будить? Не мог пойти к Барти?

— Он уже уехал! И Томаша с собой прихватил. Я отправил за ними, но…

— Ну вот и отлично! — рыкнул Имре, отталкивая от себя брата. — Подождем до утра, Барти приедет и все уладит.