В 1995 году Стив Конлон и его двенадцатилетняя дочь Чарли (на самом деле Шарлин, а для своих подруг Чарли) собрались на танцы отцов и дочерей. Они заказали лимузин, но вместо этого к их порогу приехал «Роллс-Ройс», который оказался на их дорожке. Мать Чарли, Агата, перед отъедом поцеловала дочь в лоб, пожелала ей повеселиться – и никогда больше ее не видела.

Но мужа она потом видела. Его тело, с пробитым пулей левым глазом, нашли за кустами в зоне отдыха у шоссе 87. Несмотря на лицевую рану, Агата быстро опознала тело.

Через несколько месяцев, осенью, примерно в два тридцать утра в доме Конлонов зазвонил телефон. Полусонная Агата ответила. Она услышала шипение и треск, как при очень удаленном соединении, а затем несколько детей начали петь «Первое Рождество» – высокими сладкими голосами, немного дрожавшими от смеха. Агата была убеждена, что уловила среди них голос своей дочери. Она начала выкрикивать ее имя: «Чарли, Чарли, где ты?» Но дочь не ответила, и через мгновение дети отключились.

Однако в телефонной компании заявили, что в указанное время никакого звонка в ее дом не было. Полиция решила, что это ночная фантазия обезумевшей от горя женщины.

Среди 58 000 похищений детей, происходивших ежегодно в Америке в ранние 1990-е годы, исчезновения Марты Грегорски, Рори Маккомберса, Эми Мартин, Джейка Кристенсена, Чарли Конлон и взрослых, которые пропали вместе с ними – в разных штатах, с несколькими свидетелями, при различных обстоятельствах, – не объединялись в одно дело до того момента, когда, гораздо позже, Вик Макквин не побывала в руках Чарли Талента Мэнкса-третьего.

В конце марта, когда Проказница училась в одиннадцатом классе, мать в час ночи ворвалась в ее спальню, где Вик уединилась с Крейгом Харрисоном. Они не занимались любовью и даже не целовались, но у Крейга имелась бутылка «Баккарди», и Вик была довольно пьяна. Это не понравилось матери.

Крейг, пожав плечами, улыбнулся и ушел. Спокойной ночи, миссис Макквин. Извините, что мы разбудили вас. А на следущее утро Вик, отправляясь на субботнюю смену в «Тако Белл», не разговаривала с матерью. Ей не хотелось возвращаться домой, и, конечно, она не была готова к тому, что там ее ожидало.

Линда сидела у Вик на кровати, которая была аккуратно застелена свежим бельем. Подушка с уголком, как в отеле. Только мяты не хватало. Все остальное пропало: альбом, книги и компьютер. На столе лежала пара вещей, но Вик не обратила на них внимание. Вид пустой комнаты заставил ее задохнуться от возмущения.

– Что ты наделала?

– Ты можешь вернуть свои вещи обратно, – сказала Линда. – Нужно только принять мои новые правила и комендантский час. Отные я буду отвозить тебя в школу, на работу и туда, куда тебе нужно будет ехать.

– Ты… ты не права, – сказала Вик, дрожа от гнева.

– Я нашла некоторые странные вещи в твоих ящиках, – продолжила мать, словно дочь ничего не говорила. – Мне хотелось бы услышать, как ты объяснишь их наличие.

Линда кивнула, указывая на другую сторону комнаты. Вик повернула голову, на этот раз заметив то, что лежало на столе: пачка сигарет, банка «Алтоидс», содержавшая в себе нечто похожее на красные и оранжевые леденцы для Дня Валентина; несколько бутылочек-пробников джина; два презерватива с банановым запахом в пурпурных обертках. Одна упаковка была разорванной и пустой.

Вик купила презервативы в торговом аппарате у отеля «Говард Джонсон». Она открыла один пакетик, чтобы сделать из резинки шар с рисунком, накачав ее воздухом. Нарисовав на презервативе лицо и назвав его Членоголовым, она забавляла одноклассников – двигала им по парте, когда учитель выходил из класса. Когда мистер Джеффи вернулся из туалета, в помещении так сильно пахло бананами, что он спросил, кто принес в класс пирог. Естественно, это вызвало у ребят безудержный хохот.

Сигареты забыл Крейг, когда заходил однажды вечером. Вик оставила их себе. Она не курила, но ей нравилось вынимать сигарету из пачки и класть ее на подушку, чтобы потом постель пахла сладким табаком – запахом Крейга.

Таблетки экстези она принимала в те ночи, когда не могла заснуть – когда ее мысли крутились и пищали в голове, как стая сошедших с ума летучих мышей. В некоторые ночи Вик закрывала глаза и видела мост Самого Короткого Пути – кривобокий прямоугольник, ведущий в темноту. Она чувствовала его запах: аммиачную вонь испражнений летучих мышей и запах полусгнившего дерева. На дальнем конце моста мигали в темноте две фары: два светлых круга, размещенных близко друг к другу. Эти фары были яркими и ужасными. Иногда она могла видеть их даже с открытыми глазами. При виде этих фар ей хотелось кричать.

Маленькая таблетка всегда сглаживала впечатления. Таблетки экстези давали ей чувство, что она летала в воздухе и ветер обдувал ее лицо. Они приводили мир в состояние плавного движения, словно она находилась на заднем сиденье мотоцикла, а ее отец выполнял крутой вираж. Ей не требовался сон, когда она принимала экстези. При такой любви к миру не нужно было спать. Вместо этого она звонила подругам и рассказывала им, как любит их. Вик оставалась на ногах допоздна и рисовала эскизы татуировок, которые сокращали брешь между ее добродетелью и затраханными до смерти стриптизершами. Девушка хотела, чтобы над грудью у нее красовался мотоциклетный двигатель – пусть парни знают, какую великолепную поездку она даст, и не беда, что в свои семнадцать лет – ой, как ни трогательно – Вик была последней девственницей в классе.

Маленькие пробнички были вообще ерундой. Джин являлся напитком, которым она запивала экстези.

– Думай, что хочешь, – сказала Вик. – Меня это мало волнует.

– Спасибо тебе за то, что ты, по крайней мере, используешь контрацептивы. Если у тебя будет внебрачный ребенок, рассчитывай только на саму себя. Я такого ребенка не приму. Как и тебя.

То, что Вик хотела сказать, было бы хорошим аргументом для беременной девушки, но это время еще не пришло.

– Я не спала с ним.

– Не лги мне! Четвертого сентября. Я думала, ты спала у Виллы. А в твоем дневнике говорится…

– Ты смотрела мой гребаный дневник? – закричала Вик.

Она даже заплакала.

– Ты спала с Крейгом. В первый раз. Думаешь, я не знаю, что это значит?

Да, они спали вместе… в одежде, под тонким одеялом, на полу в подвале Виллы, вместе с шестью другими подростками. Когда Вик проснулась, Крейг обнимал ее, дыша в затылок, – одна рука на ее поясе. И она думала: пожалуйста, не просыпайся. Это было такое счастье, что она не помнила, как выдержала его.

– Да, мы трахались, мама, – тихо сказала Вик. – Потому что мне надоело сосать его член. Не вижу в этом ничего особенного.

Тот жалкий цвет, что оставался на лице матери, угас совсем.

– Я буду держать твои личные вещи под замком, – произнесла она. – Но если ты подчинишься новой программе…

– Это так ты поступала, когда папа разочаровывал тебя? Не позволяла ему барахтаться с тобой по несколько месяцев, желая посмотреть, как он справится с новой программой?

– Поверь, если бы в нашем доме имелся пояс верности, то я заставила бы тебя носить его, – закричала мать. – Ты, маленькая шалава с грязным языком.

Вик рассмеялась, дико и ужасно.

– Какое дерьмо у тебя внутри, – сказала она самую злую фразу, которую только могла придумать. – Я ухожу от тебя.

– Если уйдешь, имей в виду, – сказала мать, – ты найдешь дверь запертой, когда вернешься.

Но Вик не слушала ее. Она уже выбегала из спальни.

Она шла пешком.

Дождь, смешанный с мокрым снегом, просачивался через ее армейскую куртку и покрывал волосы хрустящей корочкой льда.

Ее отец с подругой жили в Дархеме, штат Нью-Гэмпшир. К ним можно было попасть с помощью ветки МБТА (транспортного управления залива Массачусетс) – доехать до Северной станции и взять билет на Амтрак. Это стоило денег, которых у Вик не имелось.