Высокопреосвященный митрополит Гавриил, которому обязан Валаам появлением на островах отца Назария, чрезвычайно ценил старца.
Наставляя переводчиков «Добротолюбия», он предписал им советоваться во всем с духовными старцами. Первым среди старцев назвал отца Назария.
– Они, – сказал тогда Высокопреосвященный, – хотя и не знают, как вы, греческого языка, но из опыта лучше вас понимают духовные истины, а потому правильнее могут изъяснить наставления, содержащиеся в этой книге…
По словам монастырского «Валаамского слова», «со вступлением о. Назария на святые горы полились на них радостные утренние лучи»…
И это не поэтический образ, а строгий научный факт. При Назарии все каким-то чудесным образом устраивается на Валааме. Перечислить все, совершенное им, невозможно, но главное дело – Монастырский устав, созданный по образцу Саровской пустыни и прижившийся на Валааме, потому что он оказался созвучным и близким древнему уставу Спасо-Преображенского монастыря…
С Уставом игумена Назария, конечно же, произошло чудо. Назарий и предположить не мог, что привезенный им Устав окажется так близок самому древнему Уставу монастыря.
Но именно так и случилось. И подтверждение этому – «возвращение» в монастырь первых святых насельников Валаама, основателей монастыря преподобных Сергия и
Германа, преподобного Александра Свирского… Ведь это при Назарии начинает возрождаться почитание их в монастыре…
Другое подтверждение правильности устроения возрожденной обители – приход на острова белобережских старцев. Они ведь искали место для свершения монашеских подвигов, и нашли – пусть и не на долгое время! – на Валааме.
Когда белобережские старцы пришли на Валаам, Назарий уже покинул обитель, вернулся назад в Саровскую пустынь, из которой и был призван для устроения Валаама.
И тут, в этой смене духовных светильников монастыря, явно прослеживается преемственность, выстроенная, как нам кажется, самим Божиим Промыслом. Самое начало девятнадцатого века… Валаам… Саровского пустынника сменяют старцы, которым суждено просиять в Оптиной пустыни…
Встреча Сарова и Оптиной на Валааме…
Воистину, свет рождает свет, светом полнится и светом изливается…
«Исполненный дней, – как сказано в монастырской биографии, – отец Назарий преставился на вечный покой в Саровской пустыне 23 февраля 1809 года, 74 лет от рождения. Тело его погребено у алтаря теплой церкви…»
На могильном памятнике начертаны стихи:
Назарий прахом здесь, душой на небесах,
И будет незабвен в чувствительных сердцах,
В которых он вместил священны те таланты,
Пред коими ничто мирские адаманты…
Стихи, как тут не вспомнить преосвященного Феофила, вздыхавшего насчет «малоумности» Назария, простоваты, конечно, но с другой стороны сложных и умных стихов и так хватает. Без надгробия старца Назария…
Белобережские старцы – это следующий шаг в возрождении Валаамской обители.
Схимонах Феодор был учеником великого старца Паисия Величковского, архимандрита Молдо-Влахийских монастырей, с именем Феодора и связано возрождение утраченных в эпоху петровских преобразований традиций старчества в русских монастырях.
Вернувшись в Россию, схимонах Феодор подвизался в различных монастырях, пока беспокойство от посетителей, нарушавших безмолвие его пустынной жизни, не понудило его перебраться в Белобережскую обитель. Настоятелем этой пустыни был Леонид, его ученик. Он устроил своему наставнику уединенную келью в лесу, где тот и поселился вместе с иеросхимонахом Клеопою. Скоро к ним присоединился и сам Леонид, добровольно сложивший с себя настоятельство.
И снова слава о высокой жизни и мудрости отца Феодора распространилась окрест, и к дверям его кельи начали стекаться тысячи посетителей.
И снова, утомленный столь тягостной для смиренномудрия славою, отец Феодор покидает обжитую келью и уходит на север.
Новоезерский монастырь, Палеостровская пустынь, наконец, Валаам, где в скиту Всех Святых вновь было назначено встретиться белобережским отшельникам…
«Слава милосердому нашему Богу, что сподобил и меня недостойного и скверного сожительствовать со отцы моими в скиту Валаамском, – писал о. Феодор, прибыв на Валаам. – Уже теперь перед милосердым нашим Создателем и Искупителем не можем никакого извинения и оправдания принести: Он исполнил все наше желание… привел нас в место безмолвное, спокойное, от человек удаленное, молвы свобожденное. Отец Леонид определен у нас в скиту смотрителем…»
Шесть лет провели белобережские старцы на Валааме. Велико было их влияние на монастырскую жизнь, ибо многие иноки ходили к ним, чтобы воспользоваться духовным руководством.
– Батюшка! – сказал однажды отцу Феодору великий любитель безмолвия, иеромонах Варлаам, живший тогда на скиту. – Блазнюсь я на вас. Как это вы по целым дням пребываете в молве и беседах со внешними… Каково есть сие дело?
– Экой ты, братец, чудак… – отвечал будущему Валаамскому игумену отец Феодор. – Да я из любви к ближнему два дня пробеседую с ним на пользу душевную и пребуду несмущенным…
Иеромонах Варлаам вразумился, как говорит житие, этим ответом «познавать различие путей смотрительных от общих».
Но далеко не все обладали подобной мудростью.
Среди братии, искавшей духовных наставлений отца Феодора и отца Леонида, был келлиарх Валаамского монастыря отец Евдоким, впоследствии ставший валаамским духовником, схимником Евфимием.
Отец Евдоким считался присным учеником настоятеля (после Назария эту должность справлял Иннокентий) и надеялся достичь духовного преуспеяния одними внешними подвигами и совершенной покорностью своему наставнику.
Внешне все выглядело благопристойно, но сам отец Евдоким не замечал в себе настоящих плодов монашеской жизни. Не приходило ни кротости, ни любви, ни слез, ни смирения. Сухость, жестокость души, зазрение всех – томили его. Он не находил покоя, порою захлестывало отчаяние и тогда появлялись мысли о самоубийстве. «Бросься со скалы в озеро!» – нашептывал ему враг.
Вот тогда-то и обратился отец Евдоким к старцам Феодору и Леониду. И старцы, действительно, помогли, открыв, что одно только внешнее делание и телесные подвиги не ведут к преуспеянию, особенно если они, являемые другим, влекут к тщеславию, гордости и, как следствие, – к ожесточению, осуждению и отчаянию. Поняв «смиренную науку отцов», отец Евдоким начал возрождаться, смиряться и постепенно успокоился…
«Измена» ученика чрезвычайно возмутила игумена Иннокентия. Так случилось, что это совпало с посещением Валаама министром духовных дел, князем А.Н. Голицыным. Все время, пока он находился на острове, министр провел в келье у старцев и игумена Иннокентия приказал звать туда…
Разумеется, руководствовался Иннокентий не ревностью к учительскому дару старцев, а заботой о порядке, мире монастыря. Иннокентий исключительно много сделал для Валаама. Только за первые восемь лет его игуменства численность братии возросла почти вдвое и перевалила за сотню.
«После старца Назария, – утверждает монастырский историк, – обитель во всех отношениях цветущим своим состоянием большею частию обязана его трудам».
А сейчас помрачилось духовное зрение игумена Иннокентия… Ему показалось, что белобережские старцы специально переманивают учеников, чтобы подорвать его игуменский авторитет.
Усмотрев в их учительстве дерзкий вызов своей власти, Иннокентий пожаловался на старцев митрополиту Новгородскому и Петербургскому Амвросию. Тот поручил коневскому строителю, благочинному над монастырями Илариону исследовать это дело. В феврале 1817 года Илларион прибыл на Валаам и допросил Феодора, Леонида и Клеопу. Впоследствии он часто говорил, что ему нигде не доводилось читать того, что высказали в своих ответах простые старцы.
