Когда, спустя несколько часов, на пороге редакторского кабинета возник Коля Горленко, Морской его уже почти ждал и удивился только радикальной прическе. Вслух, однако, раскритиковал за другое:
– Вот она, вседозволенность! Мне, чтобы получить разрешение поработать в собственном кабинете в выходной день, пришлось главному редактору звонить. А вас дежурные пропускают, едва глянув на корочку удостоверения!
– Так я же по делу пришел! – не моргнув глазом, нахамил Николай.
Когда-то Горленко и сам пытался работать в редакции, но материалы его были откровенно слабые, и вскоре он отверг «эти глупости», полностью уйдя в криминалистику и частенько обвиняя бывших коллег в незнании жизни и бездельничании.
– И, между прочим, – тут Коля уже без всяких шуток посмотрел на Морского с осуждением: – Я попросил вас не отлучаться из дома. Вдруг Ирина нашлась?
– Во-первых, я получил три телеграммы, и последняя сообщала про «отбой тревоги»! – Морской даже достал все три бланка из кармана. – Во-вторых, с чего вы взяли, что Ирина потерялась? Что за пессимизм? Она уехала в Киев, о чем вы прекрасно осведомлены…
– Во-первых, могли бы посмотреть время на телеграммах, про «отбой» – это вторая, а третья про «сидите дома», – в тон другу недовольно заворчал Горленко. – Во-вторых, ситуация меняется слишком быстро. Сначала я был осведомлен, что Ирина уехала, потом, что Ирину убили, а вот теперь, что Ирина исчезла…
– Удивительная женщина! Она и вас свела с ума! – все еще пытался шутить Морской, тогда как Коле было не до шуток, и он, взяв с приятеля клятву о неразглашении, рассказал обо всем, что знал… И «не до шуток» стало уже всем.
– И вот я вижу – это не Ирина. – заканчивал рассказ он. – И возникает сразу два вопроса. А где тогда Ирина? И что за труп лежит на ее месте? А рядом, ясное дело, Игнат Павлович. И он мне эдак весьма прозрачно намекает, что ответы нужно найти немедленно. А где я их возьму? Кстати, в Киеве наши ребята сегодня уже пошерстили, Ирины нет. К вашей квартире и к ее театру я постового поставил. Пока ничего…
– Наверное, Ирине нужна охрана… Хотя у нас же нет Ирины… Может, я должен написать заявление о пропаже? – не слушающимся голосом спросил Морской. – Или что сделать? Что правильно делать в такой ситуации?
– Что правильно, я вам сейчас поясню. Я потому вас и разыскиваю, чтобы правильно, – удивил Николай. – Но прежде расскажите, когда и при каких обстоятельствах вы прощались с Ириной.
Морской сосредоточился и начал говорить. Про то, как Ирина попросила проконтролировать грузчиков, водителя, носильщиков и доставку вещей в вагон. Про то, как не смог отказать. Про то, как зашел в вагон и не без сладкого злорадства удостоверился, что вещи забили все купе и половину коридора. Как даже не успел войти в купе и тут же наткнулся на сбежавшую из вагона-ресторана Ирину, у которой разболелась голова. Как вознамерился спокойненько сбежать, но не смог, потому что появилась проводница и разразился скандал. Про то, как ждал в тамбуре, пока Ирина перекладывала вещи, попутно перебив половину увозимой с собой посуды. Потом толкал мешок с книгами к выходу из вагона…
– Выходит, что в последний раз вы видели Ирину в купе вагона? – уточнил Николай.
– Точнее, в коридоре. В купе нельзя было зайти из-за вещей. Ирина просочилась туда чудом, и мне совсем не нравилась идея лезть следом. Но мы почти до момента моего ухода из поезда переговаривались…
– Уверены, что говорили с настоящей Ириной, а не с подделкой?
– Разумеется, – немного даже обиделся Морской. – Мы достаточно лет прожили вместе, чтобы я мог отличить, с кем ругаюсь. Даже если не принимать во внимание голос и интонации, по смыслу фраз я точно могу ручаться, что говорил с Ириной. Никто другой не умеет так виртуозно выворачивать ситуацию, что все кругом, выходит, виноваты. Я – что, обнаружив, как много получилось вещей, не приказал грузчикам оставить половину из них дома. Проводница – что где-то пропадала и не сразу сообщила, что часть вещей нужно выгрузить. Организаторы переезда – что, сказав «брать только личное и необходимое», не объяснили, что предполагается ограничение по количеству и размеру сумок… Ее соседи по новой квартире – что сказали, будто любят книги, и вот Ирина решила для них все привезти…
– Понятно, – перебил Николай, – теперь о главном. Вы ведь должны были сегодня провести экскурсию по городу для группы французских литераторов?
– Да, должен, – честно подтвердил Морской. – В последнее время наша секция краеведов-любителей стала популярна. Мы проводим экскурсии. В том числе для зарубежных гостей. Особо важные делегации сопровождаю я лично. Все с разрешения и под кураторством ваших коллег из «иностранного» отдела, разумеется.
– Да-да, я знаю, – заверил Коля. – Мы уже опросили куратора. Он рассказал, что Луи Арагон от вас в восторге, а мадам Бувье, хоть из-за своих больных ног даже отстала один раз от экскурсии и чуть не заблудилась в подземельях под зданием ломбарда, кричит, что повесится, если им назначат другого экскурсовода.
– Мадам очень экстравагантна, – попытался оправдаться Морской.
– В общем, – продолжил Коля, – раз должны провести экскурсию – проведите. – Тут он замялся и начал как-то неуверенно пояснять: – Мне нужно присмотреться к этой группе. Разговорите их, создайте непринужденную атмосферу. Я пойду с вами. Отдел контроля за иностранцами в курсе. На сегодняшней встрече вместо обычного их представителя буду я.
– Но как все это связано с исчезновением Ирины?
– Это нам и надлежит узнать. Понимаете, в личных вещах нашего неопознанного трупа была одна любопытная книженция. Автор – мадам Анита Бувье. На книге автограф: «Милене с любовью и пожеланиями удачи от автора». И надо же, совпадение: мадам Бувье как раз сейчас находится в Харькове в составе писательской делегации. А вы – ее экскурсовод.
– Ого! – оживился Морской, будто напав на след. – А вы ведь знаете, что с мадам Бувье путешествует некая Милена Иссен. Все зовут ее Милочка, но по документам она как раз Милена.
– В точку! – обрадовался Николай, но тут же снова скис. – Только Игнат Павлович говорит, что это ничего не доказывает. Мало ли на свете Милен, и мало ли кому французская писательница могла подписать книгу. Аргументов недостаточно, чтобы допрашивать уважаемых иностранных гостей, а сами о пропаже они не заявляли. Выходит, это или не их труп, или их, но они что-то скрывают…
– Или они просто еще не заметили пропажу, – перебил Морской. – Они люди странные. Чтоб вы понимали, мадам Бувье и ее Милена ходят в плащах с птичьими головами…
– Я знаю. Потому и не прошу вас опознать труп на фото. Вы ведь все равно не знаете, как выглядит Милена. И никто у нас не знает. У нас нет ни одного фото, а запрашивать те снимки, что делали московские газетчики, Игнат Павлович боится – нарвемся на скандал.
– Международный?
– Хуже! Внутриведомственный! – искренне воскликнул Коля. – Это ж, выходит, мы подозреваем иностранный отдел в том, что они упустили свой объект, позволили ему сесть в наш поезд и там стать жертвой убийства! Поэтому пока решено шума не поднимать, а просто пойти и присмотреться к этим нашим иностранным товарищам. На предмет, во-первых, наличия отсутствия в их рядах гражданки Милены, во-вторых, возможного подозрительного поведения. И вот только если первое и второе совпадет, тогда Игнат Павлович разрешит мне задавать иностранцам вопросы и будоражить их известием об убийстве. Причем, – тут Коля вздохнул особенно тяжело, – устные описания от московских товарищей, которые видели Милену еще без птичьей паранджи… Да, – признался он, перебивая сам себя, – я звонил, но спрашивал как бы про другое, надеюсь, ничем себя не выдал… Так вот, устные описания гласят, что гражданка Иссен запомнилась им как девушка тихая, скромная, красивая, высокая, стройная, с выкрашенными в блестящий медный цвет волосами… Такая вот компаньонка…
– Не понимаю, – перебил Морской.
– Что? Компаньонка – это такая одновременно и медсестра, и помощница, и домработница, и поверенная секретов, – кинулся объяснять Коля.
