Я вышел на фабричный двор. На высоком конторском крыльце стоял, как гусак на дозоре, председатель месткома. Увидев меня, он юркнул в контору. Взойдя на крыльцо, я обернулся - на фабричном дворе стоял мастер и наблюдал за мной, а из дверного притвора густо выглядывали ткачихи.
Директор на этот раз оказался в кабинете. У него сидел председатель месткома да еще двое, про которых директор коротко сказал:
- Наш актив. Знакомьтесь.
Один из актива, высокий прыщеватый парень в фуфайке и в резиновых сапогах, оказался красильщиком, второй - громадный, краснолицый, словно ошпаренный кипятком, в суконном мятом пиджачке и в парусиновых туфлях, был завскладом.
А директор был нарядный, как снегирь: оранжевый джемпер, желтый галстук, пиджак пестрый в клетку и венец этого великолепия - серая зимняя шляпа немецкого фасона с приплюснутой тульей и с простроченными краями. Он встретил меня на пороге и достойно приподнял шляпу.
Говорил больше сам директор: худой, рыжий, с крупным носом и белесыми ресницами, он постоянно распахивал свой пиджак, картинно обнажая оранжевый джемпер.
- Между прочим, в наших местах писатель Куприн побывал. Описывал... Значит, со времен писателя Куприна наши селы полностью изменили свой облик, то есть электрифицированы, радиофицированы и тому подобное. Между прочим, видите напротив дом с мезонином? Фельдшер построил, сам, - он указал в окно.
Дом и в самом деле стоял с мезонином и весьма приличный.
- Интересно! Помните, как в рассказе Куприна фельдшер культурно развлекается? Водку с ландышем пьет, волкам подвывает... Черт-те что!
Актив засмеялся.
- Все изменилось, все! - патетически произнес директор.
- Да, это верно, - сказал завскладом, глядя на свои туфли. - Молодежь у нас хорошая. Все больше в образование идет. Здесь мало кто остается.
- Ну, мы не жалуемся. Рабочих у нас хватает, - сказал директор.
- А с колхозом у вас какие отношения? - спросил я.
- Помогаем. Каждый ткач должен отработать сто трудодней.
- Они что, колхозники?
- Бывшие. А есть которые и с паспортами, - ответил председатель месткома.
- Как им платят за работу в колхозе? Среднемесячный заработок?
- Нет, они на трудодни получают в колхозе, - ответил директор.
- А что платят на трудодни?
- Посчитать можно, - Васютин прикрыл на минуту глаза. - Если считать все со всем, то, пожалуй, по рублю выйдет. Приблизительно...
- А вы поточнее скажите, сколько дали ткачам на трудодень в этом году?
Директор вытянул трубочкой губы:
- Ну, в этом году еще не платили.
- А в прошлом?
- И в прошлом денег не давали...
- А зерно?
- Зерно? Зерно не положено, потому как не колхозники, - оживился директор.
- Так чем же им платят?
- А вот картошку копают - одна десятая часть идет им. Сено дают, торопливо подсказывал председатель месткома. - Усадьбы у них большие. И это в счет.
- Да, да! В этом году залило лесные луга... Так им, знаете, вместо сена болота отдали. Вот они и буркают в них, - засмеялся Васютин. - Частная жилка еще сидит в них, сидит...
- Ого! На себе выносят траву-то... По пояс в воде, - заулыбался председатель месткома. - Пупок готовы надорвать, если для себя. Вот народ!
- Жадность! А ведь у нас зарабатывают помногу - и по семьдесят и по восемьдесят, - сказал Васютин. - Да что ж мы сидим? Пошли к народу! Сами убедитесь. У нас такие передовики, что в счет будущего года работают.
Мы всей гурьбой вышли на крыльцо. И тут нас неожиданно встретила целая толпа ткачей. Они сгрудились перед конторой - больше все бабы. Пелагея Мокеева стояла поодаль, возле забора, рядом с ней покуривал Демушкин. Я сошел вниз, но Васютин и его актив остались на крыльце. Обе группы выжидающе притихли.
- Вы что-то пришли сказать? - обратился я к толпе.
Глядели наверх, на Васютина, меня вроде бы не замечали.
- По скольку часов вы работаете? - спросил я переднюю широколицую женщину в толстой клетчатой шали.
- Она у нас не работает! - крикнул председатель месткома.
Толпа разом зашевелилась, полетели возгласы:
- А сколько она отработала!
- Сколько тику наткала!
- И пенсию не дают!
- Это как рассудить?!
- Не заслужила, - ответил с крыльца директор.
- Это я-то не заслужила! - азартно стукнула себя в грудь женщина в шали. - Бесстыжие глаза твои, Васютин.
- Обманывать государство не надо! - крикнули сверху.
- Вы обманываете государство, вы! - неслось снизу.
- Пустые слова, - сказал Васютин.
- Ах, пустые! А кто нас каждый месяц на работу в колхоз гоняет? Кто?!
- Ну и что? При чем тут государство?
- Вы ему очки втираете, будто сам колхоз справляется.
- Все мы обязаны помогать колхозу.
- А кто платить будет?
- У меня что, частная лавочка?
- А это как, по одиннадцать часов вкалывать?!
- Где это вы по одиннадцать часов вкалываете? - повысил голос директор.
- То ты не знаешь? Здесь, у стана навалтузишься и дома шпули до полуночи мотаешь!
- А я вас не заставляю надомничать. Вы что хотите, чтоб я приказ отдал - в цехе шпули мотать?
- Ну да... Убей нас, убей!
- Что ж мы тогда заработаем?
- И так в колхозе работаем за кукиш...
- Не я же, а вы колхозники! - кричал теперь директор. - Вот и спрашивайте там за работу.
- Не туда гнешь, Васютин. Ты нас тасуешь, как в картежной игре. Вот на что ответь! - грозила пальцем баба в толстой шали.
- Ты уж помалкивай! - набросился на нее директор. - Тебя уволили за воровство? Вот и ступай кричать к своему дому.
- Это я воровка? Пес ты, Васютин, пес! Ты свою подстилку за станки поставил, а Польку Мокееву на шпули перегнал!
- Ты ответишь за такое оскорбление!
- Нет, ты ответь! За что ты бабу обидел? У нее же дите малое!
- Она ему по носу хряпнула.
- Глаза ему выцарапать мало!
- Марфа, хватай его за штанину!
- Бабы! Айда на крыльцо!!!
Ткачихи, крича и размахивая руками, кучно подступили к крыльцу. Васютин побледнел и попятился к дверям.
- Ну что ж, входите... только по одному. Прошу! - он указал на дверь и скрылся в сенях.
В дверях встали тучный завскладом и красильщик в фуфайке.
- Пожалуйста! - любезно приглашал ткачих председатель месткома. Проходите по одной! Значит, показание сделаете. Акт составим, распишетесь. Вот и представитель печати здесь, - кивнул он на меня. - Все честь честью.
