Стоя на холме над замком и ежась то ли от холодного ветра, то ли от этих сладких и мучительных воспоминаний, Том, как никогда прежде, был уверен, что принял абсолютно правильное решение относительно Лохмора. Пришло время расстаться с призраками прошлого, раз и навсегда.

Он проехал под массивной аркой из известняка, сложенной еще в Средние века и отмечавшей въезд в поместье, и дальше – по длинной подъездной аллее, которая шла среди леса, где под дубами и каштанами свободно бродили олени. Он ехал и вспоминал, с каким нетерпением каждый год ждал летних каникул и поездки в Лохмор, где он чувствовал себя защищенным от тягостного чувства ущербности, которое окрашивало его школьные дни.

Его младшие сестры, Китти и Фрэн, иногда привозили домой друзей, чтобы удовлетворить любопытство родителей и доказать им, что их дети «социально активны и успешны». Том тоже так делал и по тем же самым причинам, хотя на самом деле ему хотелось с головой погрузиться в жизнь замка, забыв на время весь остальной мир. Он водил трактор, возил сено, даже доил коров. Он часами крутился вокруг Джека Кейси, главного конюха Лохмора, учась ухаживать за лошадьми, и еще дольше – на кухне у его жены Мэри. Он поедал ее пышные ароматные булочки, а потом, к его собственному удивлению, попытался печь сам. Мэри Кейси очень переживала, что скажет на это его отец, и, как со временем выяснилось, небезосновательно, но пока Тому удавалось держать свои кулинарные экзерсисы в тайне.

А потом однажды летом к Джеку и Мэри приехала их внучка Сиара, и в Лохмор будто ворвался поток свежего воздуха. Веселая, искренняя, иногда неосознанно нахальная, она имела обыкновение ко всему подходить критически. Впервые Том почувствовал, что жизнь может быть другой…

В комнате для завтраков был разожжен камин, и по бледно-розовым обоям плясали тени. Перед камином, как и раньше, стояла низкая скамеечка для ног, на которой лежала стопка деловых и научных журналов, которые его отец выписывал сразу на три адреса – в Бэйнсворт-Холл, поместье в две тысячи акров в Сассексе, где постоянно жила семья, в замок Лохмор и в Гленкор – их охотничий домик в Шотландии.

Он опустил Сиару на диван перед камином. Это он сделал напрасно – потому что тут же вспомнил, как однажды застал ее в этой комнате за уборкой, сгреб в охапку, утащил, хихикающую, на этот диван, и они целовались, пока дух не захватило.

Он тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и попытался сосредоточиться на женщине, которую видел перед собой, а не на девушке, которая жила в его воспоминаниях.

– Что-нибудь болит?

Сиара тут же поднялась и встала за диваном, будто прячась за ним от Тома.

– Только мое самолюбие, – сказала она.

Том не ответил, и они просто стояли и смотрели друг на друга, только треск и шипение горящих в камине поленьев нарушали тишину темной комнаты. Сиара обхватила плечи руками, будто желая быть от него еще дальше, еще надежней защититься от него.

– Как жизнь? – спросила она наконец.

Она и раньше так делала: задавала ему самые простые вопросы, которые почему-то ставили Тома в тупик. Что ему сказать о двенадцати прошедших годах?

– Хорошо. Как ты?

Она наклонила голову, каштановые волосы вспыхнули яркой медью, подсвеченные огнем камина.

– Да, тоже хорошо.

Раздался осторожный стук в дверь, и в комнату вошел Стивен, неся поднос с серебряным чайным прибором и одной фарфоровой чашкой. За ним прошмыгнул терьер и кинулся к Сиаре.

– Гром, – позвал его Том, но пес не обратил на него никакого внимания – он поставил обе передние лапки на ногу Сиары, царапая коготками ткань ее джинсов, и восторженно завертел хвостом.

– Привет, малыш! – Сиара наклонилась и потрепала собаку по загривку.

Стивен поставил на стол поднос, на котором, кроме чайника и молочника, стояла серебряная этажерка, на нижнем ярусе которой лежали тонкие треугольные сэндвичи, на среднем – мясные пироги, а на верхнем – маленькие пирожные, и нерешительно взглянул на Сиару. Та была полностью занята собакой, поэтому Стивен откашлялся, чтобы привлечь ее внимание, и сказал:

– Сиара, если тебе лучше, на кухне накрыли чай.

Сиара кивнула, еще раз погладила пса на прощание и пошла за Стивеном, но Том остановил ее:

– Выпей чаю здесь, со мной.

Стивен постарался скрыть свое удивление, и ему это почти удалось. Он помог Тому снять пальто и спросил:

– Прикажете увести вашу собаку, сэр?

– Его зовут Гром, и он может остаться здесь.

Когда Стивен вышел, Сиара указала на дверь.

– Я лучше пойду.

– Почему?

– Прислуге не положено пить чай с герцогом.

– Не путай меня с моими родителями. Мне плевать на то, что положено, и на прочий протокол. Сядь и выпей чаю.

Сиара собиралась возразить, но потом только пожала плечами, подошла к столу, налила себе немного молока в невесомую фарфоровую чашку и добавила чаю. А Том никогда не пил чай с молоком – но почему она до сих пор это помнит?

Он жестом предложил ей сесть на диван, а сам оседлал стул. Терьер улегся рядом, положив морду ему на ботинок.

– Почему ты назвал его Громом?

– Я не называл. Это собака моей бывшей девушки, когда она решила вернуться домой в Японию, я уговорил ее оставить Грома мне.

Сиара ничего не сказала в ответ. Она хотела поскорее допить чай и уйти отсюда.

Том пристально смотрел на нее, будто все еще не мог поверить, что сидит рядом с ней, спустя столько лет.

Когда-то они были так близки. Сиара была первым человеком, который спросил, чего он хочет в жизни, кто видел за его титулом его самого. Это Сиара поощряла его увлечение кулинарией, именно она заставила его отправить резюме в лондонские рестораны, которые брали стажеров. Она была первым человеком, который поверил в него. Первым человеком, который помог ему увидеть, кто он на самом деле, а не то, кем он обязан быть.

Но еще она была первым человеком, который разбил его сердце; на самом деле она была единственным человеком, который это сделал. После Сиары он стал гораздо осторожнее в отношениях с женщинами.

– Как твои старики, уже на пенсии?

Сиара улыбнулась.

– Да, вернулись в графство Голуэй. Они купили дом в Ренвиле, рядом с морем. Им там нравится, но они скучают по Лохмору. Дедушка особенно. Он скучает по лошадям, по друзьям. Они проработали здесь больше пятидесяти лет, так что переезд дался им нелегко.

Том понимал их. Когда-то он любил Лохмор больше, чем любое другое место на земле. Но из-за того, что случилось между ним и Сиарой, эта любовь превратилась в боль и стыд.

Но вот Сиара спокойно здесь работает. Значит ли это, что ей удалось покончить с прошлым и похоронить воспоминания?

– Поэтому ты вернулась сюда? Тоже скучаешь? Сиара пожала плечами.

– Я изучала садоводство, ландшафтный дизайн, увлеклась охраной природы. Знаешь, сколько редких видов ирландских растений в Лохморе? Вот я и подала заявку, когда весной открылась вакансия. Ты помнишь Шона? Главного садовника? – Когда Том кивнул, она продолжила: – На собеседовании я рассказала ему, что хочу заниматься выявлением и сохранением редких и находящихся под угрозой исчезновения растений, которые тут есть. К счастью, он заинтересовался моим проектом.

– Помнишь, как мы в лесу…

Он слишком поздно понял, что сказал.

Сиара вздрогнула и отвернулась к камину.

Вспоминала ли она их последнее лето вместе, когда им обоим было по восемнадцать, когда стало ясно, что их связывает нечто большее, чем флирт и дружба? Все началось с поцелуя в Лохморском лесу, июльской ночью, когда они лежали в своей лощине, глядя на звезды.

То лето было диким и опьяняющим. И неповторимым. Они занимались любовью. Они были первыми друг у друга.

Когда лето подошло к концу, он уехал на учебу в Лондон (его взяли на обучение в один из мишленовских ресторанов), а Сиара – изучать садоводство в Дублине. Но расставаться они не собирались и договорились проводить каникулы вместе. Было слишком рано строить планы на будущее, но Том твердо решил, что они обязательно будут вместе.