Я быстро двинулся по фиолетовой ковровой дорожке, и, подойдя к её месту, положил руки на подлокотник, склонившись над ней.

— Нам надо поговорить, — произнес тихо. — Сейчас.

Голубые глаза Сары грозно сузились, отчего у меня во рту пересохло.

Мой голос прозвучал угрожающе. Я сам для себя выкапывал глубокую яму.

Успокойся, приятель. В животе завязался узел. Не знаю, то ли мне нравилась вся эта драма, то ли я к ней привык. Однако перебранки с Сарой получались у меня лучше всего, поэтому я атаковал её.

Сейчас не время и не место для этого, но какого черта.

— Теперь ты хочешь поговорить, — съязвила она, и я заметил как Эля, капитан команды по кроссу, сидевшая рядом, замерла, наблюдая за нами.

Устремив взгляд вперед, Сара отказывалась даже взглянуть на меня.

— Значит, тебе можно реагировать и действовать без спроса, а я должна бросить все дела, когда ты того требуешь.

Это был не вопрос. Это претензия.

— Малыш…

— Теперь я малыш, — усмехнулась она, посмотрев на Элю. — Забавно получается, не правда ли?

— Из-за чего ты сердишься? Вчерашние события не задумывались тебе во вред.

Я сильнее сжал подлокотники кресла. Мне нравилась её ярость. Всегда. После нашего первого поцелуя на моей кухонной стойке я принадлежал ей.

Но сейчас Сара не злилась, она была сдержанна. Сидела, опустив подбородок, и по-прежнему ни разу не посмотрела на меня.

А вот это мне уже не нравилось.

— Ты ни во что меня не вовлекаешь, — процедила Сара, едва разжимая зубы. — Ничем со мной не делишься, пока не появляется риск меня потерять. Все происходит на твоих условиях… по твоему графику. Я постоянно остаюсь в стороне. Мне приходится прикладывать усилия, чтобы достучаться до тебя.

С каменным лицом она продолжала смотреть вперед.

— Я поговорю с тобой, Кирилл. Только не сейчас. И не в ближайшем будущем. Мне нужно время все обдумать.

— Чтобы прийти к собственным выводам, — упрекнул я.

— Другого выбора нет, ведь я одна стараюсь построить отношения. Ты опозорил меня в коридоре. Снова! Ты бросаешь меня на амбразуру ради собственного развлечения. Ты хоть раз жертвовал собой ради меня? — заявила Сара спокойным тоном.

Воздух, заполнявший и освобождавший легкие, казался густым, каждый вздох давался болезненно. Я не успел толком завоевать её обратно.

Сара сомневалась во мне. Сомневалась в моей привязанности. И как я мог винить её?

С какой стати ей доверять мне? Я говорил, что люблю её. Пытался показать это. Однако ничем не доказал то, что она для меня на первом месте.

Сара видела, как я лапал других девушек.

Она чувствовала боль, снова и снова, когда я нападал на нее, выставлял на посмешище перед всеми.

Видела, как я упивался её слезами и одиночеством.

В данный момент вес последствий всех моих действий свалился мне на плечи, будто гора мусора. Я оказался погребен.

Твою мать.

Почему она вообще решила меня простить?

— Рассаживайтесь по местам, — громко объявил в микрофон мужской голос, вероятнее всего, нашего директора.

Я наконец-то моргнул.

Я постоянно остаюсь в стороне. Мне приходится прикладывать усилия, чтобы достучаться до тебя.

Я многократно повторял себе: Сара – моя. И говорил, что всегда принадлежал ей. Только она этого не чувствовала.

С бешено колотившимся сердцем и туманом в голове, убеждавшим меня не думать о том, что я собирался сделать, прошел вниз по проходу, затем поднялся по лестнице на сцену.

Директор посмотрел на меня, отвернувшись от публики.

Его седеющие русые волосы были зачесаны назад, серый костюм измят. Я не нравился этому мужику, но за годы учебы он многое спускал мне с рук, благодаря Дэвиду и его отцу.

— Вы ведь не собираетесь испортить мой день, верно, Незборецкий? — спросил директор, чуть ли не хныкая, словно смирившись с тем, что я непременно выкину какой-нибудь номер.

Я указал на микрофон у него в руках.

— Можно мне пару минут? У микрофона? — во рту было суше, чем в пустыне, я чертовски нервничал.

Я был главным в этой долбанной школе, однако сейчас меня волновала только одна особа. Останется ли она или уйдет?

Директор посмотрел на меня, словно на двухлетку, только что разрисовавшего стены фломастером.

— Я буду хорошо себя вести, — уверил его. — Это важно. Пожалуйста?

Думаю, “пожалуйста” подкупило директора, потому что он удивленно приподнял брови.

— Не заставь меня пожалеть об этом. У тебя есть три минуты, — после этих слов директор вручил мне микрофон.

Свист и невнятные высказывания проплыли по аудитории, прежде чем все притихли. Мне даже говорить не пришлось, чтобы завладеть их вниманием.

Каждый из присутствующих знал, что я предпочитал не светиться лишний раз. Вступал в разговоры только когда считал нужным, не искал внимания. Именно поэтому данный поступок давался мне чертовски сложно.

Причиной моего головокружения, вероятно, служило то, с какой молниеносной скоростью мое сердце перекачивало кровь, но я вздернул подбородок и стал дышать медленнее.

Нашел взглядом Сару – единственного важного человека в зале – и открылся ей.

— Я убил плюшевого мишку, когда мне было восемь, — произнес невозмутимо.

Парни одобрительно зашумели, в то время как девушки умиленно ахнули.

— Знаю, знаю, — я начал медленно ходить по сцене туда-сюда. — Я уже тогда был гадом, верно?

Люди засмеялись.

— Я искромсал беднягу на куски и выбросил в мусорное ведро. Когда моя мать узнала об этом, она пришла в ужас. Будто следом я начну издеваться над животными или вроде того. Если бы она только знала…

— Дело вот в чем, — я обращался к Саре, но говорил во всеуслышание. — Тот плюшевый медведь был моей любимой игрушкой. Самой любимой в то время. Он был песочного цвета, с коричневыми ушами и лапами. Его звали Генри. Я спал с ним, даже выйдя из допустимого для подобных вещей возраста.

Я стыдливо покачал головой, когда парни прыснули от смеха, а девчонки продолжили умиляться.

— Однажды компания ребят с нашей улицы увидела меня с медведем. Они начали надо мной издеваться. Называли сопляком, малявкой, смотрели на меня как на ненормального. Поэтому я выбросил медведя в мусор. На следующий день попытался похоронить его в коробке на чердаке.

Снова глянул на Сару. Её взгляд был прикован ко мне, она слушала, так что я продолжил.

— Может, если бы я знал, что медведь где-то поблизости, что он не исчез совсем, то смог бы жить без него. Однако такой вариант тоже не сработал. Несколько ночей не получалось уснуть в одиночку, поэтому, чтобы быть сильным без этого глупого животного, я решил уничтожить его. Если игрушку невозможно будет восстановить, то она станет бесполезна для меня. Мне придется справляться одному. Другого выбора не будет.

Сара.

— Поэтому я взял садовые ножницы и разрезал его на кусочки. Отрезал одну лапу. Воспоминания ушли. Другую. Привязанность ушла. Выкинул все в мусор. Слабость… ушла.

Вспомнив, как я чувствовал себя после этого – словно кто-то умер – опустил глаза, мой голос надломился.

— Всю первую ночь я проплакал, — добавил, сделав глубокий вдох, чтобы избавиться от боли, сдавившей гортань. — И лишь спустя пару лет нашел то, что полюбил больше Генри. Я встретил девочку, которая стала моим лучшим другом. До такой степени, что мне хотелось быть рядом с ней даже по ночам. Я тайком пробирался в её комнату, и мы засыпали вместе. Я не так уж нуждался в ней, просто она стала частью меня. Я был дорог кому-то, любим, меня приняли таким, какой я есть.

Мой взгляд сосредоточился на Саре. Она сидела в кресле, не шевелясь.

— Стоило ей только посмотреть на меня, и я замирал на месте, не желая, чтобы мгновение заканчивалось. Знаете, каково это? — я окинул взглядом аудиторию. — День за днем ты радуешься жизни, возможности испытать миллионы моментов любви и счастья, непрерывно соперничающих между собой по силе. Каждый день был лучше предыдущего.