Папа Яна редко отвечал на его звонки. После пустого звонка, не оставляя сообщения, Ян использовал оставшееся время на телефоне, чтобы позвонить бывшим подружкам. Я быстро проходил мимо, когда он вел грязные разговоры по телефону с какой-нибудь цыпочкой.
Заткнувшись.
Ночью я иногда видел сны о Джанне. В одном сне мы были пойманы. Как тогда, когда нас чуть не сцапали но в моем сне мы все же были схвачены и арестованы полицейскими. Джанна и я сидели на обочине, в наручниках, но смеялись над собой, пока не появилась огнедышащая Джулия, буквально.
В другом сне мы снова были в Лас-Вегасе, но на этот раз, чтобы пожениться. Самым странным было то, что Хейли оказалась человеком, проводившим свадьбу, и была одета в костюм Элвиса. Во сне Хейли просто сияла, весело признав, что она ошибалась насчет того, что Джанна не останется со мной.
Я проснулся, чувствуя смешанные эмоции. Однажды, я женюсь на Джанне, хотя мы еще и не готовы к браку. Однако, я чертовски уверен, что Хейли не будет приглашена.
Кошмары были чудовищными.
Один, когда я плакал на похоронах Джанны, заставлял меня просыпаться в панике, взволнованным, в поисках выхода для своей агрессии. Возникал соблазн стащить Яна с верхней койки только для того, чтобы хоть кого-то ударить. Другой кошмар был о том, что я освободился, но вот она – она влюбилась в другого.
В ту ночь я уже не смог заснуть. Джанна была удивительной. Другие ребята будут ошиваться рядом, а я даже знать не буду.
После урока валеологии настала моя очередь посещать психолога. Поскольку налогоплательщики щедро заплатили за мою терапию, я полагал, что эти деньги должны быть отработаны. Мой психолог устанет слушать о том, какая все же Джулия сука, к тому времени как я выйду отсюда. Может быть, она походатайствует о досрочном освобождении перед судьей, чтобы избавиться от меня.
Я встречался с психологом по программе индивидуальной терапии три раза в неделю по понедельникам, средам и четвергам. Плюс групповая терапия раз в неделю по пятницам.
Слава Богу, у Яна групповая терапия в другой день. Мне достаточно его нытья, которое я слышал в нашей камере и в столовой.
Психолог настаивала на обсуждении моих родителей, их семейных проблем до развода, и о влиянии развода на меня. Это стало утомлять после нашего второго сеанса.
Я из разбитой семьи, бедный я. Попал в большие неприятности, потому что рядом со мной не было отца, пока я рос. Фигня. Я оскорбился, когда терапевт выбрала этот путь: это словно сказать, что моя мама не была хорошей матерью-одиночкой. Откровенная неправда.
Я сам сделал все свои ошибки. Мои родители были намного лучше, чем у большинства детей, находящихся в этом месте. Они никогда не обращались со мной плохо, даже когда я плохо себя вел.
Каждый сеанс, мы говорили о нападении Джоша на Джанну. Кроме того, о том, что в результате это привело к моему собственному нападению на Джоша, стало совершенно очевидно, что этот инцидент еще питает мою внутреннюю злобу.
Я не был уверен, что смог бы удержаться от его убийства, если бы увидел. Смог бы я держать себя в руках и не преследовать его после того, как он освободится?
Я не горел желанием разговаривать о Джанне. То, что мы имели, что имеем, личное. Эти воспоминания были драгоценными, не для других, не для анализа.
Спустя целый месяц без писем от Джанны, не имея ее нового номера мобильного, сегодня я раскрылся своему психологу, д-ру Эрике Адлер. Мои эмоции были бурными, я был озабочен будущим наших отношений.
Чувствуя неловкость от того, что раскрыл свои чувства, я спешил убраться оттуда, как только сеанс закончился, и охранник проводил меня обратно к блоку камер. Ян сидел на общей площадке, и выглядел угрюмым. Может быть, и его сеанс прошел не совсем уж хорошо. Это почти заставило меня чувствовать себя виноватым относительно моих комментариев по поводу «проблем с папочкой», которые я высказал ранее.
— Эй, парень. — я упал в кресло напротив него.
— Я голоден. — пробормотал Ян сердито. — Ненавижу, как они заставляют нас ждать, пока не проверят всех, прежде чем мы сможем пойти на ужин.
Постукивая правой ногой, я тоже испытывал острое желание поесть. Мои простые белые теннисные туфли даже удобные, если бы не такие одинаковые. Когда нам впервые выдали обувь, Ян жаловался, что это обувь для бедных. Я смеялся и сказал ему, что здесь нет брендовых ботинок для богатых мальчиков.
По крайней мере, здесь нас хорошо кормили. Местная еда была лучше, чем в государственных школах. Выглядело так, словно штат Колорадо пытался этим компенсировать отнятую у нас свободу.
После обеда, мы могли остаться в камере или выйти на улицу. Несмотря на крытый спортзал, который предпочитали большинство заключенных, я обычно играл в баскетбол на улице даже в холод, потому что наслаждался чувством свободы.
Делая вид, что по-прежнему контролирую свою жизнь, я сохранял здравомыслие. С теплой курткой в рабочем стиле, что нам давали носить, все было не так плохо.
В выходные дни, мы имели возможность выходить, в тренажерный зал или посмотреть фильмы в общей комнате.
Поскольку фильмы, как правило, имели рейтинг PG и редко PG-13, чтобы разбавить общую скуку, то я обычно отказывался и зависал в другом месте.
Разнос Яна «в одно кольцо» стало моим новым любимым времяпрепровождением.
Ян работал, чтобы держать себя в форме, но имел нулевой талант на площадке.
— Получай! — вопил я, закладывая еще один мяч в корзину.
Ян чертыхался, хмурясь от отчаяния.
— Я устал от этой игры.
Отстукивая мяч, я кружил вокруг него.
— Неужели больше, чем твоя задница может выдержать?
– Дай мне футбольный мяч, и я заставлю тебе рыдать на траве. — хвастался он.
Я усмехнулся, проведя баскетбольный мяч между своих ног, прежде чем погладить пупырчатую кожу. Потом бросил мяч в кольцо через всю площадку, заставив его отскочить от щита, но не попал.
— Футбол отстой.
Холодный ноябрьский вечер казался мне освежающим. Бег по площадке после баскетбола заставил мою кровь заструиться по жилам. Наше время почти вышло, и я с нетерпением ждал момента узнать, получил ли сегодня какую-нибудь почту.
Сотрудники вскрывали и изучили письма, прежде чем вечером передать резидентам.
Когда настало время вернуться в блок камер, мы вошли внутрь. Было несколько ванных комнат с душем в коридоре, где мы мылись по одному. Иной раз возникала путаница, но если заключенные не мылись бы отдельно, то присутствовал бы риск домогательств.
В руководстве, что нам дали, сексуальный выпад в сторону другого заключенного или сотрудника именовался плохим прикосновением.
Когда подошла моя очередь принять душ, я спешил помыться, зная о времени и желании большинства сделать то же самое.
Прежде, чем мы были заперты в наших камерах на ночь, персонал проверил наличие оружия. Мы выстроились у стены и несколько охранников осматривали нас, один охранник кричал: «Штаны!» - каждый из нас хватался за штанины и поднимал их выше лодыжек.
Через минуту, охранник орал: «Обувь!» - сняв ее, мы переворачивали туфли, а потом стучали ими друг о друга.
Хлопающие звуки раздавались несколько секунд, пока охранники не считали, что достаточно. Я опустил туфли и пригладил свои влажные волосы.
Охранник держал стопку писем и назвал имена нескольких заключенных, в том числе Яна и мое. Когда он сказал.
— Калеб Моррисон!
Я двинулся вперед, чтобы взять протянутое мне письмо.
Перевернув его, увидел, что оно от моей девушки.
Наконец-то!
Охранник запер нас в нашей камере, и Ян взобрался на койку, издав драматический вздох.
— Теперь ты можешь перестать ныть, как маленькая сучка.
Проигнорировав его, я лег на нижнюю койку. Ян улегся наверху, и послышался шелест бумаги. Он не упомянул, от кого ему пришло письмо, и хотя я не хотел этого, но все же был немного заинтригован.
