Конечно, дома у моей жены был персональный компьютер. Так что когда ее друзьям при выполнении домашней работы требовалось воспользоваться компьютером, они приходили к ней домой. Ее папа всегда посылал учителю два мешка риса стоимостью полмиллиона северокорейских вон. Другие учителя всегда завидовали ее классному руководителю. Они часто говорили моей жене: «Ты должна быть в моем классе. Почему ты не перейдешь в мой класс?» С приближением зимы ее семья нанимала слуг, чтобы те готовили для них особое кимчхи. Они следили за тем, чтобы слуги готовили три или четыре вида кимчхи.

Когда ее отец ехал в своем автомобиле, полицейские подходили и говорили: «Уважаемый товарищ, пожалуйста, помогите нам». Это была одна из обычных фраз, которую моя жена слышала, когда была в автомобиле с отцом. Ее отец не просто зарабатывал деньги, он отдавал значительную сумму режиму. Так что к нему относились по-особому и всегда покровительствовали ему. Ее папа все время имел дело с руководителями провинций. Он никогда не тратил время, беседуя с чиновниками более низкого ранга, например мэрами. Он считал это пустой тратой времени.

Во время Чхусока, государственного праздника, северные корейцы идут на могилы своих предков, чтобы отдать им дань уважения. Но семья моей жены, конечно, ехала к могилам на автомобиле с водителем. Жена говорит, что у них в багажнике были полные коробки яблок, груш и северокорейских закусок, таких как «Choco-Pie» и пирожные чалтток. Все члены семьи угощались этой едой.

Ее папа путешествовал в другие страны, например Монголию и Китай. Каждый раз, когда он ездил в Китай, он привозил моей жене разную красивую одежду. Зимой он привозил своей девочке норковые шубы.

Моя жена приехала в Южную Корею два года назад, а ее отец до сих пор живет в Северной Корее. Так что я не буду раскрывать его имени или названия его компании ради его безопасности. Если я раскрою любые из его персональных данных, северокорейские власти смогут его найти. Думаю, вы можете представить, что тогда с ним случится.

Я не встречался с ним, потому что он до сих пор в Северной Корее, а с женой я познакомился здесь (в Южной Корее). Но он все равно мой тесть, благодаря ему моя жена пришла в этот мир, так что я беспокоюсь о его благополучии и каждый день молюсь о его безопасности. Даже если он не имел бы ко мне никакого отношения, я все равно не хотел бы сделать что-то, что сыграло бы против него.

Моя жена поддержала меня, когда я решил рассказать эту историю. Она говорит, что разговоры о ее отце пробудили много воспоминаний и она ужасно скучает по нему. У моей жены есть одно сообщение для ее отца: «Дорогой папа, я живу хорошо на Юге. Я каждый день молюсь за твое здоровье и счастье. Я никогда не перестану это делать. Ты всегда в моих мыслях и молитвах. Да, и теперь у тебя есть внучка! Желаю тебе, чтобы до воссоединения ты был здоров, благополучен и счастлив. Я молюсь за тебя здесь, на Юге».

Как северные корейцы повернули в сторону капитализма?

Д.Т.: Слово «прибыль» в Северной Корее было ругательством, пока она не стала необходимостью. Еще в 1990-х годах говорили, что единственный способ выжить – не повиноваться приказам государства и самому зарабатывать деньги. Северные корейцы запомнили этот урок, и они не смотрят назад. Несмотря на рост маркетизации, Северной Корее до сих пор не хватает технических возможностей для производства товаров, которые могли бы конкурировать с импортными. Все зарубежное ценится выше местных эквивалентов, даже зубная щетка.

Чжи Мин Кан:

Часто говорят, что экономика Северной Кореи – это катастрофа, и до тех пор, пока у власти находятся Кимы, дела не пойдут на лад. Но если бы это было правдой, то почему северокорейский режим до сих пор не рухнул, несмотря на такие периоды, как Великий голод, когда умерли сотни тысяч людей?

Северные корейцы когда-то полностью полагались на свое правительство в том, что касалось еды, потребительских товаров, бытовых приборов и жилья, так что вы, возможно, удивитесь, узнав, что на самом деле голод существенно улучшил нашу возможность искать средства существования и выбирать.

Я помню, что северокорейцы, пережившие Великий голод 1990-х годов, часто говорили что-то вроде: «Идиоты уже ушли. Остались только те, кто смог выжить, самые волевые из северных корейцев, способные пережить голод снова и снова».

Понимаете, это был простодушный народ, который слушался правительство и не пытался разобраться во всем самостоятельно – именно такие первыми умерли от недоедания во время Великого голода. Без продовольственных припасов правительство было неспособно защитить обычных людей, и так как крайняя нищета росла, люди начали ополчаться даже на своих родственников. По существу, северокорейское общество стало холодным, жестоким без сочувствия или сострадания.

В эти тяжелые времена людям пришлось самостоятельно искать способы выживания. В результате, как и следовало ожидать, народ начали привлекать капиталистические идеи – ценности, о которых им никогда не рассказывали, но которые могли означать выживание.

До голода северокорейские рынки были крошечными местами, где фермеры, работавшие на своих принадлежащих коллективам фермах, продавали овощи, мелких животных и рыбу, пойманную ими в реках и прудах. Люди действительно относились к этим местам как к примитивным фермерским рынкам, где было доступно мало товаров. Но затем правительство сократило общественную распределительную систему, наступил голод, и людям пришлось самостоятельно добывать пропитание, и тогда все устремились на рынки и начали продавать свои ценные вещи, чтобы купить еду.

Я помню, что в то время северокорейское телевидение показывало старых членов коммунистических партий из Восточной Европы, которые продавали свои партбилеты и медали на рынках. Целью было вызвать гнев или отвращение у ревностных северокорейских членов партии. Но тогда ситуация в Северной Корее не очень отличалась от той, что была в Восточной Европе, и пока находились покупатели, люди продавали все и что угодно, чем обладали.

Тогда люди даже были рады продать подарки, врученные им такими влиятельными людьми, как Ким Чен Ир. В результате даже мой отец (рьяный член партии) без колебаний продал свой телевизор, хотя тот был подарком от правительства. На рынках появлялись даже часы и телевизоры с выгравированным на них именем основателя государства президента Ким Ир Сена – в хорошие времена о таком даже подумать было невозможно.

Именно в этих условиях в Северной Корее действительно зародился капиталистический рынок, и он быстро распространился по всей стране. В то время как рынок рос, преобладать начали продукты и товары из Китая и Японии, так как северокорейские фабрики закрывались из-за все более ухудшавшейся экономической ситуации.

Когда-то можно было без труда найти зубную пасту и щетки, сделанные в Северной Корее, но после голода эти товары уже вряд ли можно было увидеть на рынках. А если они и обнаруживались, то больше не пользовались особым спросом, так как их теперь считали низкокачественными.

В прошлом люди получали товары на основе пайковой системы. Так, например, если у них заканчивались мыло, зубная паста или зубные щетки, у них не было абсолютно никакой возможности найти новые, пока они их не получали. А если они получали испорченные овощи, у них не было возможности и права выразить недовольство этой проблемой. Но когда появились рынки, Северная Корея кардинально изменилась: вдруг, несмотря на небольшое количество денег, которое у нас было, стало больше выбора.

Удивительно, что жизнь в Северной Корее все еще была трудной, но качество жизни после голода становилось все лучше и лучше. Электроприборы, мебель и потребительские товары становились все более доступными. Более того, даже в центре Пхеньяна (который называли сердцем Социалистического Чосона) появился большой рынок, который стал популярным местом у людей. И хотя правительство позже несколько раз пыталось закрыть рынок, он был настолько востребованным, что все попытки терпели неудачу. В конце концов правительство нашло собственный способ заработать на рынке, сдавая места в аренду торговцам. Я слышал, что доход был значительным.