– Зря я посоветовала зайти в это «Марсово поле», – заметила, Елизавета Петровна, – хотя Генрих отзывался о вас как о почитателе оружия, я вижу, как вы скучаете.

– Отчего ж зря? Было любопытно окунуться в старину, не хватало только лука со стрелами.

– А у вас, в Калькутте, иначе?

– Конечно, иначе. Воины раджи до сих пор со щитами и саблями и есть кавалерия на слонах.

– Как интересно, – обмахнув себя веером, томно произнесла Елизавета Петровна, – никогда не видела слона. Наверно, это очень волнительно…

– Да, это незабываемо. Я вам как-нибудь картинки покажу.

– Вы такой проказник, – подвигаясь ко мне, – хотите меня картинками заинтересовать, а если я соглашусь?

«Ого! Как там его, Табуреткин, Деревяшкин, а, Щепочкин. Как я его понимаю, – подумал я. – Елизавета Петровна это «пушка Дора», ни одна крепость не устоит».

– К сожалению, – меняю тему разговора, – самые важные и красивые картинки сейчас где-то по направлению к Орше.

– Знаете, – произнесла моя собеседница, положив свою руку на мою, – за день перед вашим появлением я молилась. Просила заступничества. Именно поэтому вам повезло, и ваш слуга сбежал, не исполнив самого плохого. Иван Иванович чувствует опасность, как зверь. И если этот Смит сумел его обмануть, то он много хуже зверя.

– Ни капли не сомневаюсь в этом, – немного задумавшись, ответил я. – Елизавета Петровна, насколько я понимаю, мы уже возле Молоховских ворот, как вы смотрите на то, чтобы пройтись по торговым рядам? – и обращаясь к Тимофею:

– Тимофей, посоветуй: нам сразу носильщиков нанять, или торговый люд сам покупки в дом штабс-капитана Пятницкого доставит?

– Лучше нанять, вашблагородие… ярмарка! Люд собрался разный и всякий. – И припарковавшись, тихо добавил: – Даже каторжане.

– Тогда смотри, чтоб к карете никто не подходил.

Мы остановились на импровизированной площадке напротив трактира, где под тенью деревьев стояли штук шесть тарантасов с несколькими бричками, а ближайшая к нам (по-моему, «кукушка») начинала отъезжать. Так что предупреждение излишне, сейф с монетами без большого шума не вырвать, утащить только вместе с ландо, а тут смоляне к разбойникам относятся без жалости; намять бока – это как в мое время просто пожурить. А если учесть, что каждый кучер управляется с кнутом не хуже, чем пятиборец с рапирой, и друг за дружку из профессиональной солидарности вступятся, не задумываясь, то попасться татю на краже – равнозначно остаться калекой. Вообще, за безопасностью горожан местные власти следили строго. В местах больших скоплений народа несли службу наделенные властью люди, обычно это дворники. Они же, по согласованию с городским старостой, блюли порядок и на самой ярмарке. Отвечала за всю систему мероприятий обер-комендантская канцелярия во главе с полицмейстером, и в случае какого-либо курьеза стоило обращаться в Управу благочиния (так она называлась с 1782 года) или к частным приставам. А там как получится: кому в Совестный суд, а кому дальше по инстанции. В принципе, структура городского МВД несла множество функций: начиная от обеспечения тишины и спокойствия, пожарного надзора, присмотра за постоялыми дворами и трактирами и заканчивая исполнением судебных решений и следственно-оперативными мероприятиями. Насколько слаженно и успешно все это действовало, судить не берусь, вопрос риторический. Лишь предположу, что все хорошо, пока несчастье не коснется тебя лично. А уж тогда и процент раскрываемости преступлений и потушенных пожаров, и прочих вещей становится не интересным, ибо, как водится, твое личное горе в этот процент не попало.

Решая свои насущные вопросы, мы задержались в городе еще на три дня, и все благодаря Анастасии Казимировне. Баронесса изволила посетить ателье «Парижское платье» Павла Петровича Головкина, где повстречалась с Елизаветой Петровной на примерке нарядов. Модный в то время стиль ампир сократил количество рабочих часов швей раз в шесть-семь, и если дамский наряд времен Екатерины шили от трех недель и до победного конца, то теперь готовое платье по фигуре можно было получить меньше чем за четыре дня. Полностью поддерживаю это направление моды, по крайней мере, хоть что-то видно, что скрывается под плавными линиями ниспадающей материи. Дамы не были подружками, но общую тему для разговора нашли быстро, а вскоре вспомнили о госте из Калькутты. Итогом этой беседы и моих регулярных наскоков к ростовщику стала договоренность об обязательном посещении двух приемов, один из которых должен был состояться у гражданского губернатора, а второй – у купца третьей гильдии Иллариона Федоровича Малкина. Причем на визите к Малкину чуть ли не в обязательном порядке настаивал управляющий из конторы Анфилатова.

Посещение главы столицы губернии происходило под девизом: скука – спутница однообразия. Это читалось на лицах завсегдатаев и впервые приглашенных гостей вплоть до общего застолья. Разбавленные первыми тостами шутки стали искрометными, и вскоре за столом образовались группы, ведущие беседы на интересующие их темы. И, о боже, все снова погрузилось в скуку, по крайней мере, для меня. Я не участвовал в бою под Прейсш-Эйлалу, Гутштадте, Гейльсберге, Фридланде и других сражениях, через которые прошли многие офицеры; не присутствовал на свадьбах, похоронах, крещении, – нужное подчеркнуть. Тут был свой мир, который по праву можно назвать образованным и духовно взвешенным, но все равно остававшийся провинциальным. Некоторые компании общались исключительно по-французски, кто-то только использовал выражения языка Вольтера, вставляя их совершенно спонтанно, находились и те, кто мешал польскую речь с русской. Одно их все же объединяло: обращаясь друг к другу, они говорили не господин, мистер, сэр, а только месье. Опять-таки, мода. Мне даже Пушкина не надо перефразировать, дабы описать происходящее – поменять только имя.

Сколько меня разделяет с этими людьми? Чуть больше двухсот лет. А какие мы разные – другая эпоха. Казимиру Ивановичу меня так и не представили, как Есипович ни старался, ничего у него не вышло. Не сидеть же, извините, в засаде под туалетом, чтобы поручкаться. Губернатор чеканным шагом прошествовал через середину продолговатого зала, радуясь волне самодовольствия, разглядывая лица и прислушиваясь к звонким именам тех, с кем ему посчастливилось свести дружбу за годы службы в губернии. Естественно, меня среди них не было. Однако была и польза: первый шаг по вхождению в великосветское общество тунеядцев и редких представителей этого болота, для которых честь, справедливость и служба отчизне превыше всего, был сделан. Меня увидели, выслушали, взвесили и признали ограниченно годным. То есть открытием и звездой начала летних приемов я не стал, да и не старался; скандалов не устраивал, громких поступков не совершал, состояний в карты не проигрывал и, когда тихо удалился, никто и не заметил.

А на следующий день мне доставили документы. Анастасия Казимировна свое слово сдержала. Немудрено, при таком-то папе. Прав был Писемский, когда говорил: «Нам решительно все равно, кто царствует во Франции – Филипп или Наполеон, английскую королеву хоть замуж выдавайте за турецкого султана, только чтоб рекрутского набора не было. Но зато очень чувствительно и близко нашему сердцу, кто нами заведывает, кто губернатор наш…». А ведь Казимир Иванович Аш не черствый человек, не какой-нибудь сухарь Диоген в строгом мундире, удалившийся в бочку своего эгоизма. В нем есть человеческое стремление любить себе подобных и делать им добро. Закавыка только в том, кого он считает себе подобным? Все его существование, таким образом, характеризуется комфортной для любого чиновника в любом времени фразой: представлять собой покой, разграфленный по статьям. Аш являл собою подходящее лекарство для докторских нервов – он дерзко и громогласно выражал убежденность, что мир во все времена ведет себя в точности так, как он и предсказывал; а если переубедить собеседника не удавалось, делался саркастичен. Ничто его без особых причин не беспокоит, ничто его не заботит, и это идеально. Для него весь мир составляется из двух величин: его самого и государства, которое исправно дает ему жалованье. Поэтому мир совершенен и жизнь совершенна, пока губернатор, благодаря заботам и подношениями просителей, сохраняет аппетит и здоровье, и пока государство продолжает аккуратно оплачивать его службу. Впрочем, немного и надо, чтобы удовлетворить те доли души и тела, из которых, по всей видимости, состоит его существо. Потребность общения с себе подобными (ведь и бараны общаются между собой) ему практически не нужна. В конце мая, развертывая письмо с очередным посланием и улыбаясь, он говорит: «Вот и Вознесение Господне!» Все соглашаются, и барон доволен и про письмо с неприятностями забыли. В середине ноября он бормочет, посматривая на глянец сапог: «Вот и Рождественский пост на носу!» Если подчиненный чиновник по своему скудоумию с этим не согласен, и сообщает о намечающемся недороде в губернии, и голоде, грозящем превратить зиму в один сплошной пост, Аш замолкает, потому что не любит пререканий. И этого почтенного чередования двух мыслей ему вполне достаточно. Лишь бы подавали вкусную баранью котлету, тем более по две порции, – и он вполне доволен жизнью и готов воздать хвалу богу и императору. Однако Бог им судья, этим губернаторам. Меня заинтересовал документ.