Литмир - Электронная Библиотека

— У меня советников легион, и среди них есть такие, к советам которых я прислушиваюсь побольше вас, — заявил император.

— Я знаю. И знаю, как лишились трона императоры Павел Первый и Петр Третий. Потому и написал книгу, чтобы все люди с немалыми чинами услышали меня.

— И что? — усмехнулся Александр Николаевич, шевельнув длинными усами, сросшимися с бакенбардами. — Предлагаете отобрать у дворян землю и вернуть мужикам? Меня все дворянство не поймет, спросят, зачем тогда делал такую реформу. Много ума не надо на такое. Но если придумаете, как сделать, чтобы волки были сыты, и овцы целы, то я буду рад.

— Я расскажу вам, как наделить крестьян землей, не отбирая ее у помещиков. Только взамен попрошу самим не мешать и другим приказать напечатать все мои следующие произведения, — попросил Лев Николаевич. Император кивнул головой, и писатель продолжил:

— Нужно всех мужиков, кому земли мало, переселять в Сибирь. Объявить, что все переселившиеся будут освобождены от выкупных платежей. От Волги и то ли до Челябинска, то ли до самого Омска в южной Сибири идет очень широкая полоса черноземов не хуже, чем в Малороссии. Зимы там холодные, но русский мужик там выживет, если сразу не душить податями. Еще недурно бы часть выкупных платежей не в руки давать дворянам, а тратить на заводы, фабрики и рудники, и потом выделять имущественную долю помещикам.

— Недурно, недурно, Лев Николаевич. Да только лучше бы вы не рассказывали в книге про хорошие реформы большевиков, а сначала мне. Вы прекрасно сделали, что описали жестокости и ужасы гражданской войны. Да только больно многим понравились дела русских якобинцев. Даже были крестьянские бунты и петиции за то, чтобы не в церкви крестили детей и венчали молодых, а в земских управах. Вы, пожалуйста, поаккуратнее пишите свои романы, а я свое слово сдержу, — попросил Александр Второй.

После приема Толстой отправился в Московский английский клуб. Там, когда зашел писатель, воцарилась тишина. Ее нарушил Константин Леонтьев, известный философ:

— И вы еще смеете после вашего бумагомарательства сюда заходить? Ваша, с позволения сказать, книга "Красная смута" прямое оскорбление для России. Надо же такое предрекать, что будут громить церкви, убивать батюшек, дворян и даже расстрелять царя. Побойтесь бога!

— Пусть бога боятся те батюшки, которые в конце поста ходят с пузом побольше, чем у беременных баб. И откуда вы знаете, может Всевышний решит руками мужиков покарать потерявших стыд попов, — не остался в долгу Толстой.

— Не судите и не судимы будете, — Леонтьев не успокаивался. — Негоже даже допускать мысль о бунте среди мужиков.

— Особенно плохо, что вы провоцируете на убийство священников. Мне стыдно, что мы однофамильцы, — добавил Толстой Дмитрий Андреевич, обер-прокурор Святейшего Правительствующего Синода.

— Я всех предупредил, что мужицкие обиды всем нам могут стоить жизни. Всему дворянству, всей царской семье, — не уступал писатель. — Вон, спросите у Иловайского или Соловьева, чем это может закончиться.

— Да уж наслышаны, и как Емельяна Пугачева головы лишили, и как бунтовщиков двадцать лет назад били, — обломал Льва Николаевича Иловайский, известный историк-консерватор.

— Дмитрий Иванович, вспомните Францию. Если бы Наполеон не напал на Россию, кто знает, может и поныне вся Европа была бы под рукой Наполеонов, — влез в беседу Соловьев. — Сюжет "Красной смуты" имеет много общего с Великой Французской революцией. В книге по сюжету обессиленные Великой войной, во много раз более кровавой, чем Крымская, иноземные войска с белогвардейцами не смогли разбить Красную Россию. Реформы были сделаны по умному, но и неизбежная дурь с перегибами показаны, и жестокости белогвардейцев против быдла. И нищие офицеры-дворяне частью перешли к красным, увидев твердую руку и уверенность в построении державы, погубленной плохим царем. Эти белогвардейцы, которые против большевиков воевали, они ведь воевали за слабую власть, свергнутую красными, а не за монархию. И еще позвали чужие армии на русскую землю, что не делает чести офицерам. Я даже не рискну утверждать, что России стало хуже от революции.

— И вы туда же? — озверел Иловайский и полез драться к Соловьеву.

— А ну успокойтесь, господа историки! — рявкнул Дельвиг, Андрей Иванович. — Мы отстаем от Англии и Франции в технике. Я делаю, что могу, и специально организовал Русское техническое общество, но одних моих усилий мало. Всем нам надо перестать валять дурака, или будет как во Франции в конце прошлого века. Каждый, кто воевал в Крымскую, видел, что англичане и французы превосходят нас в вооружении, и наша промышленность слаба. Вся империя должна бороться, чтобы оставаться великой державой, а то нас еще раз попробуют разгромить.

— Да, так и будет. И чем раньше начнем догонять, тем легче будет нагнать и обогнать. Пока это можно сделать без грабежа дворянства и церкви, — добавил писатель.

— Какого грабежа?! О чем вы говорите?! Это немыслимо и недопустимо! — Иловайский едва не кинулся на Льва Николаевича.

— Я во второй части напишу обо всем. От дальнейшей дискуссии воздержусь. До свиданья, — пошел к выходу писатель.

— Прощайте, вас тут видеть больше не желаем, — ответил Иловайский.

— Не спешите, чует мое сердце, Лев Николаевич еще много любопытного напишет. Лично я узнал много ценного и полезного из романа.

— Что там может быть полезного? — удивился обер-прокурор.

— Снабжение войск по железной дороге, буксировка орудий самоходными повозками, это многого стоит, — возразил будущий инженер-генерал. — И сухопутные броненосцы меня заинтриговали, не говоря уж об аэропланах.

— Оно того стоило, чтобы очернять будущее?

— Полезно, чтобы шевелились, — не уступал Дельвиг.

— Кстати говоря, больно правдоподобно описал войну, — престарелый Меньшиков наконец-то заговорил. — И стихи в начале ладные, как там… "Два века" неплохой, но вот другие… "Белая армия черный барон снова готовят нам царский трон, но от тайги и до британских морей красная армия всех сильней".

— Вы еще скажите, что вам понравилось "Мы разжигаем пожар мировой, церкви и тюрьмы сровняем с землей". И "есть у революции начало, нет у революции конца", — не сдавался Иловайский.

— Да бросьте вы. Это же предупреждение.

Тем временем Лев Николаевич поскакал на лошади домой. Там продолжил написание второй книги, оная была посвящена межвоенной эпохе.

В один прекрасный день, когда Толстой выводил строки стиха, которыми начинал каждую часть, "Мчались танки, ветер подымая, наступала грозная броня. И летели наземь самураи, под напором стали и огня. И летели наземь самураи, под напором стали и огня…", когда в кабинет тихонько зашла жена и сказала:

— Лева, к тебе гость из самой Франции прибыл, специально для этого приехал в Россию.

— Пусть до вечера подождет, как там его…

— Его зовут Жюль Верн.

— Зови сюда немедля, — сам Лев Николаевич упорно соблюдал режим, но внутренний голос Лаптева мысленно покрутил пальцем у виска и посоветовал немедленно встретиться.

В кабинет зашел и поздоровался еще не старый бородатый француз.

— Я тоже немного пишу книги, вот дарю вам "Пять недель на воздушном шаре", "Путешествие к центру Земли", "Путешествие и приключения капитана Гаттераса", "С Земли на Луну" и "Дети капитана Гранта". Все с дарственными подписями. Откровенно говоря, вы меня поразили техническими чудесами книги "Красная смута", — рассказывал французский писатель. — Если бы не она, наша встреча, может, и не состоялась бы.

— Да, я не считаю важным роман "Война и мир". Вторая эпопея важнее. Благодарю вас за книги, вот ответный подарок. Я читал их все. Написаны хорошо, но не все мне по нраву, — тут уж Лев Николаевич доверился Константину Ивановичу. — Позвольте мне быть откровенным.

2
{"b":"656774","o":1}