– Очень сильно невозможно, – говорил он, закатывая лисьи глаза, и заливисто хохотал, так, что были видны все зубы. И теперь жена «очень сильно невозможно» ненавидела Алексея.

Первые месяцы после потери оба, отупев от горя, еще как-то могли находиться друг рядом с другом, хотя в общей постели откатывались к краям, стараясь не прикасаться к враждебной территории, а потом нарыв прорвался. Что происходило тогда, Алексей вспоминать не любил, но и забыть никак не получалось.

Наверное, виной стал разговор, во время которого жена ровным тоном сказала нечто ужасное, и он, не дождавшись, пока она закончит фразу, ударил ее по лицу, да так, что едва не свалил на пол, с трудом подавив желание подняться и начать пинать жену ногами. Ольга, держась рукой за пылающую щеку и неприятно клокоча горлом, смеялась до тех пор, пока Алексей в бешенстве не выбежал прочь.

Самое ужасное – он знал, что жена лжет, а выплеснутые ему в лицо слова по определению не могут быть правдой, ведь он разговаривал с врачами. Тем не менее, зная правду, Алексей не мог ни простить, ни забыть, и, вероятно, именно тогда зародился этот пульсирующий ком неприязни и желание поставить точку.

Ее поставила Ольга.

Однажды, придя домой, Алексей споткнулся о непонятный ком тряпья, бросился вперед, думая, что в квартире воры, и обнаружил жену, которая с остервенением выкидывала из шкафов вещи, не заботясь о том, что от резких движений трещат швы и отлетают пуговицы. Ольга исподлобья взглянула на мужа и одним движением сбросила с полки его майки, сложенные аккуратной стопочкой.

– Я тебя ненавижу, – сказала тогда жена. – Господи, как же я тебя ненавижу!

Алексей тупо смотрел на кучу барахла и думал: куда деться? К кому идти? Но оказалось, что жена не выставляла его, а уходила сама. Алексей целых пять минут стоял у окна, наблюдая, как Ольга перетаскивает свой скарб в такси, но так и не вышел помочь.

Они подали на развод, однако в день суда почему-то синхронно не явились на заседание, словно страшась разрубить последнюю связывающую их ниточку. Не сговариваясь, переехали в соседний город. А потом снова настал февраль, и кто-то из них – Алексей не помнил, кто именно, – стал инициатором поездки на родину, к серой плите с мальчишеским фото в круглой виньетке.

Сегодняшняя поездка должна была стать третьей по счету.

– Леш, а давай вместе поедем? – предложила вдруг Лика, и он тут же насторожился.

– С чего вдруг?

– А что такого? – возмутилась она. – У нас, в конце концов, серьезные отношения. И я вполне понимаю, что ты чувствуешь.

– Лика, ты не можешь меня понять, – оборвал он. – Потому давай эту тему больше не поднимать, хорошо? Ты наберешь меня, наконец?

– Хочешь сказать, я такая бессердечная? – возмутилась Лика. – Ты вспомни, как я рыдала, когда сдох Пуся.

Алексей вздохнул и, не разуваясь, прошел в гостиную, взял трубку городского телефона и набрал номер своего мобильного. Вскоре из прихожей послышалось знакомое пиликанье, приглушенное, но отчетливое. Лика вышла из кухни и встала на пороге, хмуря брови. Алексей мягко отодвинул ее в сторону.

Пуся… Нашла с чем сравнить.

Как только Анжелика переехала к нему, она притащила с собой клетку с уморительным, но невероятно вонючим хомяком, практически без остановки крутившимся в своем пластмассовом колесе. Пуся принимался терзать прутья клетки с раннего утра, требуя еды, и частенько заниматься им приходилось именно Алексею. Прожив в новом доме около полугода, хомяк скончался, и Анжелика тогда действительно проплакала несколько часов, а потом хотела пулей лететь в зоомагазин за другим питомцем, но Алексей решительно воспротивился.

Держа в руках трубку, он обшарил взглядом прихожую. Откуда доносится звук?

Телефон вместе с ключами обнаружился в кармане Ликиной курточки. Алексей мог дать голову на отсечение, что сам он даже вдребезги пьяный не засунул бы ключи от машины в ее куртку. Лика наблюдала за ним с невинным лицом.

– Леш, пойми, это неправильно. У тебя тяжелая ситуация. И вообще, все эти поездки с твоей бывшей… Ты всегда возвращаешься злым, усталым, на меня не обращаешь внимания. Я думаю, что дружеское плечо в такой день совсем не повредит. Во всяком случае, она не станет на тебя нападать в моем присутствии.

Он поморщился.

Лика, посещавшая какие-то курсы психологов, иногда выражалась столь вычурно и фальшиво, что хотелось дать ей в зубы, но приходилось сдерживаться и напоминать себе, что девочка, по большому счету, не виновата, что получила теперешнее образование с его непонятными ЕГЭ и прочими тестированиями, заменившими привычные экзамены. Упомянутая Ликой Ольга, даже плюясь ядовитым сарказмом, кстати, разговаривала совершенно иначе. Интонации, во всяком случае, были вполне искренними.

– Она на меня и так не нападает, – холодно сказал Алексей, безотчетно защищая бывшую.

Лике это сразу не понравилось. Она скривилась и даже одну бровь подняла, думая, что такая мимика делает ее похожей на Анджелину Джоли. Та тоже все время бровями дергает и загадочно улыбается.

– Да ла-адно? Так уж и не нападает?

– Вот тебе и ладно.

– А почему ты тогда возвращаешься аж зеленый от злости?

– Лика, чего ты добиваешься, а? – раздраженно спросил Алексей. – Чтобы я никуда не поехал? Или чтобы взял тебя с собой и потом всю дорогу разнимал двух бешеных кошек? Я что, плохо тебя знаю? Если вас свести вместе, пыль до потолка полетит. Ты же непременно скажешь какую-нибудь гадость.

– Конечно, скажу, – не моргнув глазом ответила Лика с неким самодовольством. – Например, что ей давным-давно пора дать тебе развод. А тебе – давно его попросить. Но ты же, блин, такой деликатный! Охренеть просто какой.

– Перестань.

– Что перестать? Ты так трепетно оберегаешь чувства своей бывшей, что не хочешь подумать ни о себе, ни обо мне. Между прочим, ты тоже потерял ребенка. Но разве она это понимает? Нет, она думает только о себе и не хочет тебя отпустить. Вцепилась, как бультерьер, и держит.

– Никто меня не держит, – сурово сказал Алексей. – Просто не было случая поговорить.

– Ну так поговори сегодня! – запальчиво крикнула Лика. – Докажи, что ты мужик, в конце концов. Или тебе слабо? Тогда я поговорю.

– Представляю себе! – усмехнулся он.

– Нет, даже не представляешь, – неожиданно серьезно ответила Лика.

От ее тона явственно повеяло угрозой, но Алексею было наплевать. Он торопливо натянул короткую дубленку, похлопал себя по карманам, проверяя, не оставил ли ключи на этот раз, и, притянув Лику к себе, чмокнул в тугую щеку. От ее волос пахло ванилью и чем-то цветочным. Алексей с удовольствием втянул ноздрями привычный запах, но Лика начала брыкаться, пришлось ее выпустить.

– Все, малыш, я помчался.

– Давай-давай, – презрительно бросила Лика. – Не удивляйся, если к твоему возвращению меня тут не будет.

– Не выдумывай.

– Я и не выдумываю. Я сказала, ты услышал.

– Вот и не выдумывай. Приеду – поговорим, обещаю, – строго сказал Алексей и на секунду замер у двери, ожидая, что она все же подойдет и поцелует его на прощание. Но Лика не сдвинулась с места. Едва заметно вздохнув, Алексей вышел из квартиры, чувствуя, как ноет в животе от нехорошего предчувствия.

От злости Лике хотелось кричать, но она молча стояла у двери еще пару минут, сохраняя на лице приятную улыбку, и только когда во дворе зафырчала отъезжающая машина, с силой пнула пуфик и направилась в гостиную. Там она забралась на диван с ногами и, прикрыв их скомканным пледом, мрачно уставилась в пустой экран телевизора.

Все шло совсем не так. Не по плану. А планы у Лики всегда были наполеоновскими.

Она родилась в маленьком райцентре и, едва закончив школу, бросила опостылевший дом с огородом в шесть соток и мальвами в палисаднике. Без всякого сожаления рассталась с кавалером в спортивных штанах, сплевывающим через щербину в зубах и посасывающим пиво из банки. С кавалером Лика таскалась, скорее, от безысходности, потому что лучшего варианта все равно не было. Они совершенно друг другу не подходили. Слишком уж простецким был парень рядом с ней, утонченной, изящной, как ей нравилось о себе думать.