Он столько раз бывал на свадьбах, — сестер, друзей, знакомых — много раз видел волнение на лицах женихов, ожидающих у алтаря своих невест, и ему всегда было любопытно, отчего те так беспокоились. Страх ошибиться в клятвах или неправильно исполнить молитву, надеть кольцо не на тот палец под десятками взглядов? Сейчас у него был ответ. В чем-то его отец был прав — вступая в брак, Тому предстояло взять на себя ответственность, но состояла она не в материальном. Он менял жизнь, не только свою, а — в первую очередь — жизнь Норин. Он всё радикально изменял, смещал прежде надежно расставленные в ней приоритеты, вторгался в течение её существования, нарушал её траекторию, сдвигал орбиту вращения Джойс, и с этого дня впредь — особенно если что-то пойдет не так — он будет нести за неё ответственность. И это ужасало бесконечностью возможных ошибок и тяжестью их последствий. Сегодня Том присваивал Норин себе, получал на неё официальное разрешение, заверенное печатью обязательство. Он боялся не забыть клятву или наступить на подол платья, он боялся, что сегодня изменит жизнь Норин в худшую сторону, чем та могла бы быть, не встреть они друг друга и не окажись сегодня во дворе этой усадьбы. И с этим страхом ему предстояло жить, помнить о нём и, руководствуясь им, каждый день бороться за то, чтобы этот страх оказался напрасным, и их совместный путь был лучшим из возможных.

— Отлично выглядишь, — вторгся в его мысли тихий голос. Том моргнул, разгоняя стянувшийся вокруг сознания туман, и увидел Венди, поравнявшуюся с ним и шагнувшую к своему месту у арки.

— Спасибо. Ты тоже, — ответил Хиддлстон и обернулся обратно в проход. Он подмигнул прошествовавшей мимо него племяннице и поднял взгляд на Норин. Вблизи он различил под тенью фаты черты её лица и увидел играющую на губах улыбку.

— Привет, — весело сказал он и подморгнул ей, а затем повернулся к её отцу. — Спасибо, сэр.

— Береги её, Том, — ответил тот, пожимая протянутую ему руку. Он наклонился к дочери, прижался к её щеке сквозь тонкую прозрачную ткань, и отступил.

— Непременно, сэр, — пообещал Хиддлстон.

Норин передала свой букет сестре и остановилась перед ним. Музыка затихла, ведущий поблагодарил всех присутствующих, пригласил присоединиться к нему в молитве, а затем предложил всем сесть. Когда Том подхватил пальцами край фаты, Джойс тихо выговорила:

— Ты уверен? Это твой последний шанс сбежать.

— Ох уж эти твои шуточки.

— Осторожно. Ты сейчас женишься на этом несвоевременном и сомнительном юморе.

Хиддлстон хмыкнул, поднял фату и приблизился к выглянувшему из-под неё лицу. Норин удивленно взглянула на него, и в её янтарных глазах заплясали огоньки цветочной арки.

— Прости, но тебе от меня уже не избавиться. А если сама думаешь бежать, — он отыскал её руку и сжал её холодные тонкие пальцы. — То поздно.

Он поцеловал её в лоб и отступил.

— Сегодня мы все собрались здесь, — заговорил ведущий. — Чтобы стать свидетелями того, как два любящих сердца скрепляют себя узами брака. Прежде чем Томас Вильям и Норин Мэриэнн произнесут друг другу свои клятвы и обменяются кольцами, я должен попросить того, кто знает, почему эти двое не могут перед Богом и людьми сочетаться в браке, назвать эти причины сейчас.

Запало недолгое молчание, в котором вдруг низко и утробно зазвучала струна виолончели. Гости захихикали и обернулись на музыкантов.

— Это не считается! — выкрикнул кто-то, и смех усилился.

Ведущий улыбнулся и, сверившись с брошюрой в своей руке, снова заговорил:

— Томас Вильям, по доброй воле и с чистым сердцем хочешь ли ты взять Норин Мэриэнн в свои жены? Обещаешь ли ты любить её и заботиться о ней, уважать и оберегать её, хранить ей верность в здравии и болезни, в богатстве и бедности до конца своих дней?

Том удобнее перехватил руку Джойс и почувствовал, что у него вспотели ладони, а по пальцам побежал колючий ток.

— Да, обещаю.

— Норин Мэриэнн, по собственному желанию и с честными помыслами хочешь ли ты взять Томаса Вильяма в свои мужья? Клянешься ли ты любить его и заботиться о нём, уважать его и оберегать, быть ему верной в здравии и болезни, в богатстве и бедности пока смерть не разлучит вас?

— Клянусь, — хрипло ответила она и коротко хохотнула звучанию собственного голоса. Том перехватил её взгляд и улыбнулся.

— Родные и близкие Томаса Вильяма и Норин Мэриэнн, собравшиеся здесь сегодня, обещаете ли вы уважать и любить семью, которая сейчас родится, оберегать их, помогать им советом и делом?

Гости ответили вразнобой. Ведущий кивнул.

— Прошу жениха и невесту произнести друг другу свои клятвы и обменяться кольцами, как символом своей бесконечной любви.

Хиддлстон повернулся к Норин и взял её за обе руки, переминая под пальцами кожу, ощущая пугливый рисунок вен и остроту костяшек. Он заглянул ей в лицо — широко распахнутые глаза, сочные губы, тонкая бронзовая прядь повисла вдоль виска — и заговорил:

— Двадцать первое ноября 2013-го года, помнишь? Тогда в Лондоне было дождливо и ветрено, а ты была в зеленом платье и с обнаженными ногами. Мы познакомились в тот вечер. Я помню, как нас представили друг другу, какие яркие у тебя были губы, какой открытой была улыбка и как пахли твои волосы. И я помню, как впервые сел рядом с тобой, как отчётливо рассмотрел тогда твою красоту: внутреннюю и, конечно, внешнюю. Я начал влюбляться уже тогда. В твою милую и немного застенчивую, но всё же уверенность в себе. В твой заливистый смех, темный, хлесткий юмор и мягкие холодные руки — помнишь, я держал их несколько минут, пытаясь согреть, и это были первые несколько минут нашего знакомства? И тогда я отчаянно захотел завоевать твоё сердце, заполучить всю тебя.

В её глазах задрожала влага и собралась каплями слёз на ресницах. Она сжимала губы, пытаясь улыбнуться и не расплакаться, а Том заворожено наблюдал за крохотной тенистой ямкой над её вздернутой верхней губой и как-то отвлеченно подумал: два-один в пользу счастливых слёз в противовес горьким рыданиям. Хиддлстон видел Норин плачущей в третий раз в жизни, и каждый раз он был этому причиной, но дважды в этих слезах не было боли, и он намеревался значительно увеличить этот разрыв.

— Я помню, как мы впервые встретились только вдвоём — в конце мая 2014-го в Лос-Анджелесе. Очень экспериментальный Шекспир, один на двоих кусок пирога и ночной город у подножия голливудских холмов. Моё сердце выпрыгивало из груди и пылало под кожей там, где ты случайно ко мне прикасалась. В моей голове путались вопросы и эмоции. Тогда время ненадолго будто застыло, и всё, чего я хотел, была ты. Ты и я — мы вместе. В тот вечер мы говорили так долго и столь о многом, что я понял: мы совпадаем. Наши рваные кровоточащие края идеально совпадали, утоляя боль друг друга; я нашёл в тебе недостающие и потерянные детали себя и я понимал, что ты искала во мне, и знал, что во мне это есть искренне, неподдельно, и я был готов делиться. Между тем вечером и сегодня долгие четыре года, и многое так разительно изменилось, но главное остаётся прежним: я люблю тебя, я нуждаюсь в тебе, я мечтаю о тебе и не могу поверить собственному счастью сейчас смотреть тебе в глаза и называть тебя своей женой.

***

Норин заглянула в свой бокал и задумчиво взболтнула его содержимое. На дне игристого белого вина осела ягода, вокруг неё плясали крохотные пузырьки и вспыхивали отражения огней. Это был третий бокал шампанского за вечер, и Джойс ощущала странное головокружение. Казалось, она могла споткнуться и упасть или оттолкнуться от земли и парить в воздухе. Она держалась за локоть Джоша, пока они прогуливались по двору, отходя от заполняющего шатер веселья: музыка, нестройные голоса, хором подпевающие мелодии, смех, топот ног, хлопки в ладоши. Уже смеркалось, небо стремительно тускнело, в траве оживали сверчки, вокруг столбов деревьев завернулись светящиеся теплыми огоньками гирлянды — Норин жадно рассматривала окружающую их красоту и вполуха слушала агента.

— Нет, ну, а на что он рассчитывал? — Джошуа О`Риордан допивал не первую свою порцию виски, и его южноамериканский акцент с каждым глотком всё усиливался.