— Одевайся, идём завтракать!

Смущаясь собственной немощности — он ненавидел проявлять свои болезни и слабости, они были для других обузой — Том ответил, что ему потребуется её помощь, потому что сам он ни натянуть штаны, ни надеть и застегнуть рубашку одной левой рукой не сможет. Его стесняла его беспомощность и нагота, и Норин, подмяв губы и фыркнув, сообщила:

— Ради всего святого, я видела твою голую задницу в «Багровом пике».

Том почувствовал, что его лицо вспыхнуло краской, а сердце взволнованно пропустило удар.

— Я… искренне сожалею, — выдавил он и заставил себя засмеяться.

— Зря. Отличная задница.

Он чувствовал себя комфортно, обсуждая и снимая собственные голые сцены, он находил это естественной частью творчества, и считал, что пропорциональность обнаженности мужчины и женщины в кадре должна была быть равной, не ставящей женщину в уязвимое положение большей открытости. Том комфортно воспринимал себя голым на экране, его даже не слишком смущало, что таким его видели и собственная мама и сёстры. Но почему-то факт того, что таким его видела Норин, пробуждал в нём неуютное беспокойство. Словно это было толчком из той темной зоны запрещенного, в которую они избегали ступать. Они никогда не говорили о сексе в жизни или его изображении в актёрстве, как не говорили и о домыслах об их романе — это находилось за границами их обоюдного комфорта. И уж тем более они никогда не раздевались друг перед другом в жизни. Том весьма галантно избегал даже прикасаться к Джойс где-то помимо её рук, плеч и спины, ну и ещё шелковистых румяных щек.

Он весь напрягся, когда неловко левой рукой стянул с себя пижаму и втискивался в джинсы. Ему было не управиться с пуговицей и молнией ширинки, и когда там оказались руки Норин, он забыл дышать. Её холодные даже в жарком гавайском климате пальцы неосторожно задели низ живота и там, в узкой редкой полоске волос, ведущей от пупка вниз, отзываясь на это прикосновение, родился тяжелый шар пламени. Том едва удержался, чтобы не вздрогнуть и не выдохнуть шумно. Он плотно сжал губы, изнутри закусывая щеку, и упёр взгляд в прибрежную бирюзовую гладь океана, пытаясь отвлечься.

Затем очень медленно и осторожно Норин надела на него рубашку, мягко опуская легкую ткань на его плечо и ювелирно продевая неподвижную правую руку в рукав. Её забота, к удивлению Хиддлстона, не заставляла его чувствовать себя жалким, скорее благодарным и смятенным. Когда, застегнув крайнюю пуговицу и поправив воротник, Норин подняла глаза и улыбнулась, Том рассмотрел в её вязком янтарном взгляде что-то, чего там не было ещё несколько минут назад. Возбуждение?

Эта находка оказалась очень волнительной. Том заглядывал Джойс в глаза, когда они спустились в фойе и вышли из отеля, когда двинулись вниз по улице в направлении пляжа, и их окружали отдыхающие прохожие: в купальниках, шляпах и кепках, с надувными кругами и матрацами в руках, подпоясанные полотенцами и со шпагами сложенных пляжных зонтов. Он всматривался в её лицо, чутко наблюдал за движениями и прислушивался к звучанию голоса, когда они вошли в ресторан и, сев за предложенный столик на тенистой террасе, сделали заказ. Тот же горячий отблеск в медовых глазах больше не повторился, и Хиддлстон почти преуспел в убеждении себя, что ему померещилось. Но вечером, в ванной своего номера смочив под краном чистое, оставленное горничной полотенце и растирая им тело, он мысленно вернулся к близкому, поднятому на него обжигающему взгляду, и внизу живота сладостно потянуло.

***

Четверг, 14 января 2016 года

Лондон

Пасть неразобранного чемодана была распахнута, он стоял поперек прохода в гостевую спальню. Из него Норин успела достать только увесистую статуэтку «Золотого глобуса», и теперь этот отблескивающий шар, венчающий светлую мраморную глыбу, стоял посередине журнального столика. Рядом с ним возвышались бутылка вина и три опрокинутых вверх ножками бокала, с которых на бумажную салфетку стекали капли воды.

Беспересадочный рейс из Лос-Анджелеса сел в Лондоне всего несколько часов назад, уши Норин всё ещё были немного заложены. Она была уставшей, словно разобранной на мелкие, хаотично перемешавшиеся детали. Её организм был настроен на калифорнийское время и там, в отличие от полуденного Лондона, было ранее утро. В 5:38 утра по времени западного побережья США началась прямая трансляция объявления номинантов на премию «Оскар», и первые её минуты Норин пропустила, пытаясь проснуться под холодным душем. Венди, встречавшая её в аэропорту — и изначально настоявшая на том, чтобы посмотреть объявление целиком и вместе — заколотила в дверь ванной и прокричала:

— Вылезай!

Теперь Джойс сидела, укутавшись в банный халат, натянув его глубокий капюшон на мокрую голову и подсунув под нос горячую кружку ароматного кофе. В воскресенье в Беверли-Хиллз состоялось вручение премии «Золотой глобус», и тот, что стоял перед Норин, она получила за своё исполнение главной женской роли в фильме «Сестра», чего ни она, ни Уэсли Осборн Колдуэлл, ни Джошуа О`Риордан не могли ожидать. Узнав в декабре о том, что она номинирована, Джойс восприняла само это событие как большую похвалу и, по привычке последних лет принимая приглашение и собираясь на церемонию, даже не задумывалась над тем, что может победить. Но статуэтка оказалась у неё, в Британской академии кино Джош подцепил говор о том, что в феврале Норин достанется и БАФТА, а так, агент и Венди пришли к выводу, что Джойс будет номинирована и на «Оскар».

Потому телевизор был включен на полную громкость, запылившаяся за долгое отсутствие Норин посуда была заново вымыта и накрыта на скромный праздничный стол, к которому они купили вино и заказали пиццу.

Когда она оказалась номинированной на «Оскар» пять лет назад, всё было иначе. Норин было двадцать четыре, она понятия не имела о том, во что ввязалась, всё ещё горячо грезила о режиссёрстве и воспринимала актерство лишь коротким промежуточным этапом, а потому и номинацию, и проигрыш восприняла совершенно неэмоционально. Куда более важной наградой она считала саму возможность поработать с Мартином Скорсезе. В «Судьбах и фуриях» она сыграла сложную, многоярусную в своей психологии и поведении девушку с непростой историей, которая зрителям запомнилась двуличной и меркантильной стервой, а критики отметили глубину и проработанность её образа. Тот проект был большим, дорогостоящим и длительным.

Фильм «Сестра» был отснят за месяц, смонтирован и выпущен в прокат — за десять месяцев. С момента, когда Норин впервые услышала от Джоша о самой идее, до сегодня, когда Джош сражался с винной пробкой и неясным пятном отражался в первой полученной за фильм премии, прошло меньше двух лет, и эта стремительность кружила голову сильнее, чем джетлаг. «Сестра» оказалась очень сложной и требовательной. Норин пришлось переступить через своё естество и пробудить внутри искреннюю романтическую симпатию к женщине, показать настолько откровенное интимное влечение к ней, что порой весь процесс казался настоящим и оттого пугающим. Ей пришлось утопить себя в густом черном болоте непроглядной депрессии своего персонажа. Не говоря уже о массиве теоретической работы, которую нужно было выполнить, чтобы изучить всю доступную информацию об одной из самых закрытых религиозных общин. В несвойственной ей эгоистичной манере Норин считала, что за весь вложенный труд и силы была достойна номинации или даже самого «Оскара», но одновременно с этим отказывалась верить в саму возможность такого.

Гильермо Дель Торо объявлял претендентов в категории документальных короткометражек, когда во входную дверь позвонили. Венди, сидевшая на полу на коленях и сосредоточено нарезавшая сыр кубиками, спохватилась с места.

— Наверное, пицца, — сказала она и выбежала в коридор. Оттуда послышался щелчок отпираемого замка, затем тихий мужской голос, стук захлопнувшейся двери и раздосадованное: — Ну и кусок говна!

Джошуа, отпустив наполовину ввинченный в пробку штопор, хрюкнул, давясь смехом, и возразил: