Он немного остыл, и был готов разговаривать. Перешли в его комнату, он развалился с ботинками на кровати, я устроился рядом в кресле, немного полегчало. И я раздумал удирать, может, чем-то помогу ему?.. Вины не чувствовал, но все-таки замешан в его делах. Хотя непонятно, при чем тут пластика лица... Но он мне не был безразличен, я восхищался его картинами. Оказывается, теперь не пишет...

Он помолчал, и нехотя признался:

- Может и не операция... Но что-то изменилось. Так что, давай, верни все как было, а там посмотрим.

***

Может, вины я и не чувствовал, но был сильно смущен.

- Это невозможно... И что, собственно, вы хотите вернуть, сломанный нос?..

Он через силу улыбнулся, я видел, ему кисло.

- Нос, может, и не надо, а все остальное... что ты там нахимичил, я же не знаю...

Мне стало жаль его.

- Обратно не получится, - говорю, - поплывем еще куда-то, исход непредсказуем.

- Я писал, а теперь не могу...

Это было выше моего понимания, я молчал. Непонятно, почему так получилось.

- Что-то сломалось или лопнуло во мне, вот и поставь обратно. Я старался, учился, почему не рисую?..

Я не знал, но решил понять.

- Кто вас учил?..

- Сначала жена, потом знакомый ее, художник, лучше его здесь нет. Все было хорошо, даже заказ дали, президента напиши...

- И написали?..

- А как же...

Он потянулся и вытащил из-под кровати пакет.

- Смотри!

***

Если дали заказ, значит не все хорошо. Таким как он, ничего не дают.

Несколько поясных портретов маслом. Один и тот же мужик, жирная туша, рожа тупая, свинячьи глазки... Тщательный рисунок, поверх него раскрашено в телесные оттенки. Поросеночек ничего себе... Я чуть не засмеялся, настолько это было дико, тяжеловесно - и достоверно! Настоящий примитив, сильный и честный. Но если смотреть глазами заказчиков, из тех кругов, это ужасно.

- И что сказали?..

- Чуть не побили, вытолкали в шею. Угрожали... говорят, ты против независимости, политику нашли...

Он был подавлен, просто убит горем. Он так хотел написать настоящую картину!..

- Одно время я даже застрелить тебя хотел, - говорит, протягивает руку, достает из-под подушки большой блестящий пистолет. - Это все твои штучки с лицом...

Подержал в руке и положил обратно.

- Потом одумался, сам виноват. Начал учиться.

Что я мог сказать - "при чем тут я?.." Молчал. Чувствовал свою вину. Не за лицо, конечно, а за то, что бросил его, забыл. Получил от него то, что хотел, и равнодушно отбросил. А он темный... нет, не дурак, просто темный человек, запутался вконец.

- Я вот что решил, - он говорит, - отдай мои картины. У меня сколько-то ранних осталось, и больше ничего, кроме разной чепухи. Не получается. Из-за лица!.. Сам себя перестал узнавать, оттого и живопись застыла. У меня планы были. Приехал с деньгами, женился, писал день и ночь... А они - "ничего не умеешь..." Взялся, учился, мучился, все по-другому... и снова ничего... И я решил построить музей, повесить здесь свои картины, которые написал.

И делает широкий жест вокруг себя. Это здание и есть музей, оказывается. Неплохо задумано. Внизу хранилище, жилье, выше галереи вокруг здания, свет льется из больших окон, и сверху... вокруг тишина...

- Здесь все картины будут. С теми, что у тебя, штук сорок наберется, а там посмотрим. Лицо вернешь, может, снова начну. Вот когда пожалел, сколько роздал, продал... И что теперь? - картин мало, на музей денег не хватает. Грязь помогает, но на такую махину... знаешь, сколько еще нужно?.. Без крыши пропаду, как польет... пленка не защитит. Заказал, а расплатиться не могу.

Отдать ему картины?.. Он с ума сошел, не отдам.

- Я должен подумать, - говорю. Не хотел ссориться с ним, но уступать не собирался.

- Поживи у меня, посмотри, как я тут делаю дела, зарабатываю деньги на музей. Уверен, что поможешь.

Я по-прежнему сидел в кресле, он лежал, пистолет торчал из-под подушки толстой блестящей рукояткой. Он небрежно сунул его туда, и, кажется, забыл о нем. Внезапно я наклонился и быстрым движением взял оружие. Он недооценил длину моих рук и быстроту пальцев, я ведь привык всю жизнь хватать инстументы из рук сестры, моментальное движение.

Он даже не пошевелился. Я поднес пистолет к лампе, вытащил магазин. Это был обычный газовый пистолет. Я молча положил его на место. Он усмехнулся:

- Шутка, я не злодей. Но насчет картин не шучу, отдай, операция не удалась.

-Пока что не вижу, нормальный нос, и лицо...

-Ну, ты понимаешь, о чем я...

-Не понимаю. Я ничего не обещал.

Он помолчал, потом нехотя признал:

- Пожалуй... Но прошу, помоги мне.

- Попробую... посмотрю... чем могу...

***

Как я могу обещать, если не понимаю, что происходит с ним?..

Ну, покопался слегка в уголках губ, кое-какие мышцы потрогал... Что это могло изменить, кроме улыбки? При чем здесь лицо, слушает каждого встречного-поперечного, берется писать президента, хряка этого... Но он не поймет, какой смысл говорить...

- Попробуй, привыкни к лицу. Красивый малый, что тебе надо, это же только - лицо!..

Его передернуло от отвращения, вздохнул:

-Это совсем не я...

-Разве лучше было с поломанным носом?..

Он помолчал, потом говорит:

Давай, я тебе лучше покажу, я ведь много писал сначала, года полтора-два...

Мы пошли в соседнюю комнату, пустую, пол застелен серой грубой бумагой, на ней лежат холсты, я насчитал двадцать и сбился со счету. Стал смотреть то, что он вытаскивал из кучи и бросал передо мной.

Нет, не по-старому он писал, другая живопись. В ней не было той обезоруживающей искренности и простоты, которые я особенно ценю, но это было сильно и свежо. Интересное начало... Только не доведено... ни одной завершенной вещи!.. Среди эскизов что-то промелькнуло, я тут же протянул руку и вытащил, похоже, единственную законченную картинку. Натюморт, похожий на тот, что у меня висит... Только в том покой, грусть, тихое достоинство, а здесь... Почти те же вещи, клочок с рисунком... но не домашние, надежные, а выброшенные морем на мокрый песок... столетний уклад безжалостно вывернут наизнанку... На рисунке женский портрет, по-моему он хотел изобразить Мону Лизу... большое блюдо, гроздь винограда, рядом какие-то мелкие вещи... Совершенно неуравновешенная композиция, но каким-то чудом сложилась в законченную вещь.

Хотя состояние крайней неустойчивости меня не оставляло.

Я смотрел на морской берег с разбросанными по нему домашними вещами, посудой, рисунком - и видел полное крушение. Если раньше - неустойчивость и предчувствие беды, то теперь разлом, разрыв и пропадай все пропадом!.. Если раньше только тревога, то теперь беда уже свершилась, он идет за ней и записывает последствия... Но как держится эта сползающая в море куча?..

Крошечное белое пятнышко, которое я сначала принял за далекий фонарь в самом темном углу. Оно уравновешивало изображение на грани крушения. Получилось. Он нащупывал свой путь.

***

- Ничего не получалось. Я мучился. Никогда раньше не мучился из-за картинок, всегда радостно было, интересно... И никто не берет, даже на выставку - смеются, головами качают... Вид у них... сам знаешь, индюки... Обидно. Жена сказала, тебе бы поучиться у настоящих...

- Кто жена?

- Классный художник, знает, что говорит.

Я не стал спорить, еще наслушаюсь этой чепухи.

- Вот этот натюрморт на морском берегу... куплю.

- Двести баксов.

Я молча вытащил деньги, заплатил, отложил картину.

Больше не нашел ничего, незавершенные вещи. На грани равновесия, оттого и не мог закончить. Тяжелая задача, понятно, что мучился. Зато достойная, пан или пропал... При чем здесь портрет президента?.. Хочет понравиться, стать, как все?.. Но ничего, нужного им, не умеет...

- Эти давно написаны?..

- В самом начале. Начинал легко, а закончить - никак... Бросил, надо было жить. Потом музей решили строить. И тут умирает жена...