Домой вернулись за полночь. Софья в ресторан не пошла, сказавшись больной; но выглянула из комнаты, услышав голоса в прихожей. Осипов сразу прошел в свой кабинет и закрылся. Софья помогла Насте раздеться; набрала полную ванную и нежно терла худые девичьи плечи. Настя говорила и говорила; сбиваясь и перескакивая с детали на деталь, она подробно описывала прошедший вечер; и ресторан, и гостей, и публику; особенно реакцию посетителей на ее танцы; конечно, не упустила завистливые взгляды присутствующих дам. Софья выглядела уставшей, в комнату провожать не стала и поцеловала на сон у порога. В темноте девушка сняла легкий халат и осталась в тонкой шелковой сорочке, сохранившейся от матери; откинула край покрывала и только тут заметила мужскую фигуру напротив окна, Осипов неподвижно сидел у письменного стола. Перед ним стояла бутылка коньяка и две полные до краев рюмки. Он наклонился вперед, властно взял ее за руку и посадил на колени. Она онемела от неожиданности и молча выпила до дна.

– Настя, я взрослый для тебя, это ни отнять ни прибавить. Вот что скажу…Выходи за меня замуж. Это все решит и все сделает проще. Вам без меня не выжить, никто не защитит лучше; документы отца я хорошо припрятал. Не дай бог, кто увидит… но выкинуть пока нельзя, в этой стране что угодно еще может случиться. Ты не бойся, Анастасия. Пока я рядом, все у тебя будет хорошо. Живешь, как птичка, и дальше так же будешь жить, я мешать не стану.

Он замолчал, помедлил полсекунды, а потом наклонился и поцеловал. Настя ощутила резкую настойчивость и совсем не юношеские, жесткие мужские губы, почувствовала горячую мужскую ладонь на груди. По телу прошла молния. Настя застыла, не в силах пошевелиться. Через минуту Осипов резко отстранился, подхватил ее на руки и положил в постель, потом поспешно открыл дверь и вернулся в свою комнату. Прошло несколько минут; Настя услышала звук женских ног – Софья потихоньку вышла из гостиной и прокралась в свою комнату.

Всю ночь Анастасия провела в метаниях; он другой, от него не пахнет свежестью леса и парным молоком, а только запах табака с чем-то еще, непонятным и волнующим. Губы у него тонкие и напряженные; в глазах нет восторга и восхищения, одно лишь странное, будоражащее напряжение, то ли холод, то ли ярость.

Все позади, да-да; детство ушло безвозвратно. Больше нет ни матери, ни отца, ни любимой дачи в Парголово; нет прислуги и большого коричневого экипажа около парадной. Осталась одна только Софья, оттого осталась, что нет у нее других детей кроме Насти, и не будет уже никогда. Как повернется жизнь двух слабых женщин, если Осипов покинет их дом? Кто будет возить ее на занятия, покупать одежду и вкусные пирожные в кондитерской на Гороховой? Настя промучилась почти до рассвета, не находя покоя и места; почти уже забывшись тревожным сном, она вдруг вспомнила, как дрожало ее девичье тело тогда, деревенским летом, в прохладном тумане. Теперь же – острое желание дойти до конца и узнать наконец главный секрет. Она выросла; пришло время – к возможности стать взрослой приложится еще многое; добавится практически все, что нужно ей в жизни. Она будет танцевать, она будет летать по воздуху в прекрасном платье, люди станут ей рукоплескать; она никогда не состарится, она всегда будет красивой, и продлится все это тысячу лет.

Где грань между пороком и чувствами, Отец наш? Где грань между супружеством, заключенным двумя людьми на небесах, и проституцией во имя выживания или продления рода человеческого? Я знаю, неоднозначность не Твой конек, в Твоих книгах нет места сомнению. Но Ты слушаешь меня, я чувствую это, Ты слышишь.

Брак зарегистрировали очень быстро, празднование прошло скромно. Настя, так любившая красивые наряды, хорошо ощущала неловкость момента и не стала просить о пышной церемонии и свадебном платье. Накануне регистрации она постучала в комнату Софьи и попросила ее присутствовать в ЗАГСе и ресторане; больше всего она боялась, что Софья примет решение уйти из дома. Детский голос дрожал, слова и мысли путались.

– Софья, моя любимая Софьюшка, не уезжай только, прошу тебя. Оставайся со мной навсегда.

Софья обняла ее и в очередной раз расплакалась.

– Разве можно бросить круглую сироту, Настенька?

В ночь после свадьбы она стала взрослой, тайны больше не было; послевкусие оказалось неоднозначным. Самое важное открытие состоялось; ночь – э то женская власть над мужчиной. Грубое дыхание, напряженное мужское тело и животный стон в конце – как будто в руки попала запретная книга, где написан главный секрет. Это открытие будоражило, Настя мысленно возвращалась к ночным картинкам и вспоминала каждый крошечный момент. Теперь она знала, постель – это тоже танец, чем ярче платье и пластичнее движения – тем больше оваций.

Несколько недель прошли хорошо и ровно, Настя ездила на занятия хореографией и даже довольно быстро освоила пуанты; она сделала неутешительный вывод: в свое время из нее вышла бы неплохая балерина. Муж ни в чем не отказывал, а также не забывал про Софью и ее гораздо более скромные нужды; на няньке висело хозяйство, к тому же Софья Игнатьевна продолжала работать в школе.

Буквально через пару месяцев после свадьбы случилось событие, совершенно не входившее в планы Анастасии, – беременность. На излете своих восемнадцати лет Настя родила сына Алексея, а в тысяча девятьсот двадцать девятом – дочь Катерину. Дети родились крепкие, с хорошим здоровьем; черноволосые и красивые. Настя гордилась своим потомством и восторгалась их маленькими детскими успехами при каждом случае. Семья получилась идеальной – муж заботился обо всем необходимом и даже позволял использовать служебную машину. После рождения второго ребенка Софье пришлось оставить работу – в конце концов, Анастасия не выдержала длительной отсидки дома и выразила желание окончить свое образование при любых обстоятельствах.

Наконец-то она вернулась в жизнь; радостное возбуждение захлестнуло и возродило уже почти забытые эмоции – за порогом института играла музыка и творился танец, божественный и яркий. Настасья снова расправила крылья; уже не детские, а крепкие, уверенные в своей женственности крылья взрослой женщины. Ее танец стал другим, движения уверенные и наполненные эротикой; ее взгляд то обещал что-то, то отталкивал с пренебрежением красивой барышни.

Едва закончился последний курс, как снова Настя ощутила утреннюю тошноту и целую неделю ходила в печали. Она оказалась самой молодой мамой из всех женщин, с кем была знакома; тем более, большинство семей ее круга ограничивалось двумя детьми. Одна знакомая шепотом подсказала адрес сведущей в «таких делах» дамы на Василеостровском проспекте, но Настя испугалась и не пошла, наслушавшись ужасных историй про страшную и мучительную смерть. Сделать такое – совершить убийство и взять тяжкий грех на душу; что скажет она на небесах, когда предстанет перед судом Божьим?

Через пару недель ей пришлось признаться в своем интересном положении главному хореографу кафедры; он ставил грандиозную композицию к празднованию годовщины октябрьской революции. Понимая всю серьезность такого мероприятия, Настя сильно переживала, ведь ей предложили главную партию. Вместо головокружительного триумфа Анастасию Сергеевну ожидало новое заточение на неопределенный срок. Как же печальна женская участь, подумала она тогда и вспомнила почему-то страшного гнома, который поселился в комнате матери во время ее болезни. Теперь Настя знала наверняка – все эти склянки и настойки, которые приносили модные доктора, все они на самом деле были совсем не лекарства, а заколдованные страшным гномом несчастные женщины, которые вышли замуж, нарожали детей, а потом заболели и были превращены в бесцветную стеклянную колбу.

Послушай внимательно, друг мой, прислушайся к этой адской какофонии – они верили в Бога, магию и в коммунизм одновременно. Список Твоих долгов перед человечеством неизмерим, и самый страшный грех, за который рано или поздно придется платить, – ложь во имя рабства. Много тысяч лет лжи с целью порабощения свободы мысли. Четвертое десятилетие двадцатого века, друг мой; пройдет буквально несколько лет, и женщины огромной страны станут отправлять своих детей на смерть во имя одного из самых жесточайших обманов человечества – патриотизма.