Семнадцатое сеноставня

Приграничный городок Заленс

Дилли

– Ой, Дилли… кажется, к тебе гость…

В растерянном голосе Соны, белошвейки из соседнего салона, отчетливо слышались изумление и зависть. Едкая, зеленая и древняя как мир женская зависть к подружке, которой внезапно сказочно повезло.

– Семнадцать, восемнадцать… – Дилли невозмутимо досчитала до двадцати, аккуратно ссыпала пилюли в коробочку, запечатала, наклеила руководство и подала сверточек Соне:

– С вас десять серебрушек.

И лишь получив монеты и заперев кассу, перевела взор на следующего клиента. Вернее, на огромный сноп полевых цветов, над которым наливалось жаркой обидой круглое, губастое и носастое лицо колбасника.

– Добрый день, господин Шульт. У вас праздник? – Ее кроткий голосок звучал по обыкновению мягко и приветливо, и это подействовало на хозяина колбасной лавки как большая кружка холодной мятной настойки.

– Это у вас праздник, дорогая Дилли, – объявил он, высокомерно задрав нос. – Я решил сделать вам предложение. Не благодарите, я не глуп и сам прекрасно понимаю, как вы счастливы. У меня вам не придется столько работать, и ваше доброе имя будет надежно защищено. Я, конечно, отлично знаю, что у вас нет ни приданого, ни фамильных украшений, и не собираюсь вас за это упрекать. Зато вы скромная и приветливая девушка, и вполне достаточно, если будете помогать за прилавком. Не каждый день, разумеется, только в праздничные. У меня большой дом, и его нужно содержать в чистоте.

– Благодарю вас за доверие, – проникновенно произнесла Дилли и поднесла к глазам белоснежный платочек. – Я так тронута. Сколько времени у меня есть на раздумья?

– Да чего ж тут думать?! – искренне изумился колбасник. – Запирай свою лавчонку, и идем в храм! Жрец Парвентий весьма уважает копченые гусиные колбаски, прихвачу корзинку – и он сразу проведет для нас обряд единения. Через три дня ярмарка, как раз успеешь вникнуть в дела.

– Простите, уважаемый господин Шульт! – В голосе тоненькой, какой-то бесцветно-бледной девицы неопределенного возраста звенели оскорбленное достоинство и обида. – Но вы не подумали, что скажут обо мне люди! О нас! Если я сейчас бегом побегу с вами в храм, как нашкодившая дебютантка! Та же ваша соседка, булочница Онесса! И белошвейка Сона, которая вас тут видела! Нет уж. Оставляйте ваш букет и гордо идите домой, сообщая всем, что я как разумная девушка попросила два дня на раздумья.

– Но Дилли! – взревел Шульт, уже распределивший на ярмарочные дни задания для всех своих работников, и молодая, аккуратная жена очень удачно вписалась в его планы.

– Ни слова больше! – остановил его гневный взгляд невесты. – Если кто-то скажет, что этого много, поясните, что изначально я просила пятицу, но вы же умеете уговаривать? К тому же я не собираюсь идти в храм в старом платье. И не волнуйтесь, новое я куплю за свои, некрасиво тратить деньги жениха, пока не проведен обряд.

– Ну да, – пробормотал колбасник, сраженный здравомыслием Дилли, втиснул ей в руки свой веник и, важно задрав голову, отправился восвояси.

– Проклятье… – шипела Дилли, разбирая пучок цветов на букетики и выставляя их на подоконнике. – И принесла же его нелегкая, вот приспичило! А я ведь так надеялась пережить тут зиму! Придется менять планы…

Это было не так-то просто, хотя она всегда заранее готовила пути отступления. Ну или побега, если честно. Дилли сразу знала, что поживет на новом месте годик-полтора и помчится дальше, как улетающий от зимы яркий листок. Зато не было ни слез, ни боли, ни особого разочарования, хотя от жизни в этом маленьком приграничном городке Дилли втайне ждала намного большего.

И ничего тут не поделать, девушки всегда живут надеждами, независимо от того, как они выглядят и какие секреты прячут в рукаве. И ведунья тоже была не против замужества, пусть бы жених и не вызывал пресловутой дрожи в коленях.

Ну хотя бы не был противен до глубины души, не пах чесноком и застаревшим свиным салом и не ковырял в ухе толстым волосатым пальцем! Но раз уж так случилось, нужно воспользоваться вырванной у колбасника форой и запутать следы как можно надежнее.

Лавку Дилли закрыла пораньше и шла в снятую комнатушку с пышным букетом в одной руке и неизменной сумкой – в другой. Волнуя знакомых горожан загадочно-мечтательным видом и рассеянной улыбкой, абсолютно не замечая понимающих и заинтересованных взглядов. Пусть думают, будто она их не видит и не ведает, кто просто завидует, а кто еще и злорадствует, доподлинно зная, как несладко придется молодой жене в зажиточном доме.

Дома она прежде всего вытащила изо всех карманов и из искусно сплетенного из ромашек туеска, который даже вблизи трудно было отличить от простого букета, все свои самые ценные пилюли и мази, а также провизорский инструмент и весы.

Сначала наскоро перекусила, затем быстро переоделась и умело сложила свой багаж. Только самые новые и ценные вещи, остальное раскладывая так, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что хозяйка ушла ненадолго и скоро вернется.

И на минуту замерла в задумчивости. Теперь предстояло самое трудное: забрать свое имущество так, чтобы никто ничего не заподозрил раньше времени. Разумеется, вынести незаметно пару сундуков и саквояж не удастся никому, но разве обязательно тащить их с собой?

Девушка покосилась на потемневшие от времени, сильно потертые, но крепкие еще сундучки и сокрушенно вздохнула, признавая неизбежность их потери. Зато можно будет сложить в них все то, что она изначально брать не собиралась. Разумеется, кроме особого невзрачного, бесформенного, поношенного платья, скрывающего любую женщину от мужских взоров надежнее самого сильного наговора. Хотя ей отвод глаз без надобности: ведуньи обходятся своими силами, к тому же магические вещички и зелья очень дороги.

Черкнув записку хозяину постоялого двора, Дилли отправила ее с хозяйским сынишкой и принялась переупаковывать багаж. Вскоре заполненные старьем сундучки заняли свое место, а перед дверью появились два тючка, в которых любой мог без труда опознать свернутые валиком пуховую подушку и одеяло. И только Дилли было известно, что это лишь выцветшие верхние чехлы, набитые ее теплой одеждой. Где-то в серединке, надежно замотанные, прятались обувь и ценные вещицы, а все остальное уместилось в саквояже.

Громоздкий подсвечник, купленный из-за высоты подставки, пришлось оставить. Зато, оглядев в последний раз комнату, в которой прожила с прошлой осени, Дилли с удовольствием признала, что даже сама не заподозрила бы, что временная хозяйка собирается покинуть ее навсегда.

– Дилли! – постучав, заглянула в дверь хозяйка дома, слегка увядшая дама в домашнем капоте и папильотках. – Там прибыл Джис на коляске, ты куда-то едешь?

– Да, дорогая госпожа Лота, моя жизнь резко изменилась, – с искренней печалью сообщила Дилли. – Господин Шульт сделал мне предложение. Я взяла на раздумье два дня, но на самом деле намерена согласиться. Вы же понимаете, что это очень достойная партия?

– Несомненно, – убежденно кивнула Лота, и сама мечтавшая заполучить в полное распоряжение кладовые колбасника. – Но у меня нет денег вернуть за квартиру…

– Пусть это будет оплатой за вашу доброту, – вздохнула Дилли, страстно мечтая поскорее уйти. – Присмотрите, чтобы никто сюда не входил, пока не вернусь. Мне нужно купить платье для свадьбы и заодно отдать поменять наперники, сама я не рискну этим заниматься, весь дом будет в пуху.

– Какое разумное решение, – с энтузиазмом подтвердила Лота, пропуская выходившую постоялицу, легко несущую в одной руке тюк с якобы подушкой, а в другой – саквояж и скрученное одеяло. – А лавку ты так и будешь арендовать?

– Пока не решила, – с сомнением призналась ведунья, забрасывая на сиденье тюки, и устроилась рядом, с удобством на них облокотившись. – Жених считает, что мне проще будет иногда помогать ему в делах.