«Спасибо, ты меня очень утешил», — язвительно ответил Андрей.

«А я здесь не для того, чтобы тебя утешать. Я всего лишь называю вещи своими именами.»

Внезапно Андрей услышал впереди шум. Это был звук, настолько хорошо знакомый каждому горожанину, что обычно сознание даже не фиксирует его — звук автомобильного мотора. Как видно, шоссе было уже совсем рядом.

Андрей рванулся изо всех сил. Левой-правой-левой-правой…

— Эй! — кричал он. — Эй, на помощь! На помощь!

Впереди между деревьями замелькал свет фар. Совсем близко, метров двадцать.

— Помогите!!! — кричал Андрей, надрывая горло. Он уже понял, что ему не успеть, но по-прежнему извивался и отталкивался руками.

Шум достиг кульминационной точки и стал удаляться.

Когда Андрей выполз на шоссе, он еще успел увидеть вдалеке красные звездочки задних фонарей машины.

Сулакшин со стоном уронил голову на руки. Слезы катились по его лицу, падая и тут же замерзая на холодном асфальте.

Ему не хватило пары минут, может, даже меньше… Если бы он тогда не остановился для молитвы… Впрочем, ему все равно была нужна передышка.

«Ну что ж, до шоссе ты добрался, — резюмировал Юрий. — Теперь разворачивайся направо и двигай к Силикатам.»

Однако это было проще сказать, чем сделать. У Андрея болели руки, плечи, спина — в общем, все мышцы в той части тела, что еще сохраняла чувствительность. Последний отчаянный рывок окончательно его обессилил.

«Может, просто подождать следующую машину?» — робко подумал он.

«Следующей машины может не быть еще много часов. Не забывай, что в эту ночь люди празднуют, а наутро будут трезветь и отсыпаться.»

Андрей продолжал лежать.

«Ты все понял?» — осведомился Юрий.

«Да понял я, понял… Сейчас, только с силами соберусь.»

«Собирайся, только быстрее. Здесь сейчас где-то минус десять, не самая подходящая погода, чтобы загорать. Помни, кстати, про пальцы, нос и уши.»

Андрей глубоко вздохнул (ребра в очередной раз напомнили о себе) и, стиснув зубы, пополз по обочине в сторону Силикатов.

Теперь ползти было труднее — сказывалось все вместе: полученные травмы, усталость и переохлаждение организма. После попыток докричаться до машины у него саднило и першило в горле, и это ощущение не проходило. Несколько раз Андрей разражался сухим, не приносящим облегчения кашлем. Горячий пульс стучал в висках, отдаваясь тупой болью. Глаза слезились не переставая.

Ле…ввв…ой… Пра…ввв…ой… Ле… Его рука уперлась во что-то твердое и холодное, вроде палки, но вместе с тем как будто покрытое мехом. Андрей поднял голову и увидел собаку — одну из бесчисленных жертв двойного предательства человека, который сначала вышвыривает своих друзей на улицу, а потом давит машинами. Этого крупного рыжего пса не раскатало в коврик, как многих его сородичей — должно быть, его отбросило ударом; так или иначе, после наезда он был еще жив. У него хватило сил доползти до обочины, где он и издох. Вот уж воистину — издох, как собака. Из оскаленной пасти тянулись черные сосульки замерзшей крови. На месте правого глаза зияла рваная дыра — вряд ли результат столкновения, скорее, успела постараться ворона.

Андрей брезгливо отдернул руку от промерзшей собачьей лапы. К горлу снова начала подниматься тошнота.

«Он, как я, — подумал Андрей. — Так же полз с перебитой спиной… и я так же сдохну здесь на обочине.»

«Без банальных метафор, конечно, не можешь обойтись? — поинтересовался Юрий. — Тоже мне, князь Андрей Болконский, созерцающий засохший дуб! Сулакшин твоя фамилия. Обползай эту дохлятину и двигайся дальше.»

И Андрей двинулся. Кусая губы, кашляя и периодически постанывая, он полз и полз вдоль черного ночного шоссе, бесконечного, как сама смерть. Мысли его начинали путаться, в голове проносились бессвязные обрывки фраз, как это бывает при засыпании, в какие-то моменты он даже переставал понимать, где он и что с ним — но руки по-прежнему поочередно выдвигались вперед, упирались в смерзшийся снег и тянули за собой тяжелое непослушное тело. Абстрактные понятия, такие как «Новый год» или «медицина», таяли и уходили, оставались простые сущности, понятные первой сигнальной системе — боль, холод, тьма, свет…

Андрей не сразу понял, что видит свет. Какое-то время он лишь тупо смотрел на него, как загипнотизированный. Свет. Приближается. Два глаза. Фары. Машина!

Сознание щелчком встало на место. Автомобиль был еще довольно далеко, но ехал быстро, не ожидая каких-либо помех на прямой и пустынной дороге. Андрею следовало поскорее переползти на встречную полосу, чтобы не остаться не замеченным — и чтобы у водителя было время затормозить. Не хватало еще попасть под ту самую машину, которая должна его спасти.

Андрей быстро, как только мог, пополз через дорогу. Грубый наждак асфальта немедленно принялся драть его одежду и кожу измученных рук, но Андрей не обращал на это внимания. Боль, холод и слабость отступили, во всем мире осталась только узкая полоса асфальта и мчащийся навстречу автомобиль.

Андрей переполз разделительную линию и остановился, чтобы не лезть под колеса. Одной рукой он упирался в шоссе, а другой размахивал — как ему казалось, высоко, хотя на самом деле на уровне головы. Фары ослепили его — стало быть, он попал в полосу света, и водитель не мог его не увидеть. Действительно, визгнули тормоза, и машина стала сбрасывать скорость. Но, как видно, водитель заметил его все же слишком поздно и не смог полностью остановиться, а вынужден был объехать. Андрей устало опустил вторую руку. Дело сделано. Сейчас машина окончательно остановится где-то позади него, хлопнет дверца, послышатся торопливые шаги…

Двигатель снова взревел, набирая обороты. Звук быстро удалялся. Андрей, не веря ушам своим, повернул голову. Автомобиль мчался прочь еще быстрее, чем раньше.

«Он уехал, — тупо подумал Сулакшин. — Уехал.»

«Как видишь», — согласился Юрий.

«Может, он поехал за помощью?» — Андрей попытался ухватиться за надежду.

«За помощью! Не смеши меня! Бросил тебя подыхать на морозе, чтобы поехать за помощью!»

«Но почему? Почему он не остановился?»

«Мир состоит не из добрых самаритян, как ты мог уже не раз убедиться, — усмехнулся Юрий. — Ему — или ей, это могла быть и женщина — короче, тому, кто за рулем, совершенно ни к чему лишние проблемы. Везти тебя в больницу, давать показания милиции, а вдруг ты еще умрешь по дороге… И вообще, откуда этому человеку знать, что ты действительно нуждаешься в помощи, а не сообщник бандитов, желающих завладеть его машиной? Тачка-то классная была, между прочим. „Ауди“, если я не ошибаюсь.»

Андрей попытался ползти к противоположной обочине. Асфальт ободрал ему локоть через дыру в пиджаке и рубашке. Головная боль охватила уже лоб и затылок, откуда-то изнутри волнами накатывала дурнота. Сулакшин закрыл глаза и повалился на асфальт.

«Эй, эй! Разлегся! Ты покамест не в Силикатах. Поднимайся и ползи вперед.»

«Не могу», — ответил Андрей, не открывая глаз.

«Можешь. Просто не хочешь.»

«Сил совсем нет. У меня, наверное, температура.»

«Если не будешь шевелиться, у тебя скоро будет температура минус десять. Ползи.»

«Дай мне немного отдохнуть.»

«Знаем мы эти отмазки. Ты сейчас уснешь и уже не проснешься. Ползи. Ну? Ни за что не поверю, что ты не можешь просто передвинуть вперед левую руку. Это пустяковое усилие. Вот так. А теперь напряги бицепс. Помогай себе правой рукой, отталкивайся! Вот видишь, а говоришь — не можешь. Теперь правую руку вперед…»

Кое-как, продирая новые дыры в одежде и ссадины на коже, Андрей добрался до обочины.

«Все, теперь ты уже не на асфальте. Теперь будет легче. Не останавливайся. Отдыхать будешь потом.»

Теперь эпизодическими были уже не моменты забытья, а моменты прояснения сознания. Несколько раз Андрей приходил в себя, обнаружив, что сползает в канаву или, напротив, вновь обдирает локти об асфальт. В ушах монотонно пищало, словно кто-то забыл выключить телевизор, когда кончились передачи. Перед глазами плавали пятна преимущественно темно-красных оттенков. Этюд в багровых тонах… штанах… малиновые штаны — два раза «Ку!»… Элементарно, Ватсон! Ватсон, Ватсон, ты могуч, ты гоняешь стаи туч… Есть ли у вас план, мистер Фикс? Пошел отсюда, наркоман проклятый… Почему так холодно? Кажется, ему снится, что он ползет по снегу… «Не снится! Нельзя спать!» — прорвалось откуда-то издалека, из другого мира. А почему нельзя? Почему, собственно, благородному дону… Бум!