— Не совсем, — Кайдо чуть улыбнулся — наверное, совсем как Рей — и посмотрел на друга в упор. — Я здраво рассудил, что только мы с тобой толком помним что-то и понимаем, в чем дело. Ты же астролог, в конце концов.
— А еще я до сих пор умею картошку чистить так, чтобы кожура была тонкой-тонкой, — насмешливо заметил Нефрит. — Ты смотри, сколько времени утекло, а оно как вбито.
— Любовь к совершенству и все такое, — поддержал Жадеит.
Они рассмеялись, и стало как будто проще.
— Но все-таки, — Нефрит прочистил горло и склонил голову к плечу. В глазах его плясали смешинки. — Почему я, а не Энд и не кто-то из ребят? Почему именно я один? Из меня сомнительного качества помощник.
— Ты видел, как они смотрят? — ухмыльнулся Жадеит. — Цоизит только Амели глазами и пожирает, принц наш занят исключительно прекрасной Селенити, а Кунцит… ох, Кун, дать бы ему затрещину, ведь самый рассудительный из нас всех, а память ему как отшибло. Только ты и остаешься. Кобель кобелем, а держишься хорошо.
— Да память всем отшибло, — не согласился Неф и выщелкнул из пачки еще одну сигарету, будя в парне едва преодолимое желание выбить ее у него из рук. — А касательно кобелей… уж кто бы тут говорил что. Ты бы себя со стороны увидел — такое ощущение, что Рейана — божество, которому ты поклоняешься.
Кайдо — ну наконец-то хватило сил вернуться к этому имени — покладисто кивнул, надеясь, что его лицо не изменило цвета. Было бы очень странно, если бы он, взрослый человек, смутился столь очевидного факта.
— А так и есть, — нарочито беспечно подтвердил он. — Но заметь, не только я смотрю на свою любимую женщину как на богиню.
— Мако еще не женщина, — светским тоном поправил Нефрит и завел глаза. — Не уходи от темы. Что ты замышляешь, если позвал только меня сегодня?
Жадеит пропустил его похабное уточнение мимо ушей и поборол в себе двойственное желание — обнять друга и отвесить ему затрещину. Вместо этого он сказал:
— Мы с Рей решили, нам требуется ритуал. А еще — надо отловить меченую живность наших замечательных подруг и допросить на предмет происходящего.
Нефрит прикрыл рот ладонью, тут же выплюнув сигарету и, кажется, повредив тлеющим ее концом кожу, и хрюкнул от смеха.
— Живность? — спросил он, успокоившись. — Ритуал? Мы в двадцатом веке, Такаяма Кайдо, очнись.
— Я знаю, что говорю, — как можно более убедительным тоном заметил Жадеит, ужасно устав называть себя чуждым именем, принадлежавшим ему всего два неполных десятка лет. — Живность — это жрецы, Нефрит. Кошка Селенити — это приставленная к ней когда-то Сереной Луна, первая фрейлина. А белый кот — Артемис, помощник Минории как верховной сенши. И видел бы ты…
— Да знаю я, как эта меченая живность смотрит на нас на всех, — перебил Нефрит и затянулся помятой сигаретой, не став ее выбрасывать. — Просто я до сих пор не могу поверить до конца в то, что это не сон. Я знаком с Мако уже три недели, но все это время никак не могу понять…
— Мы преклонили колени перед Эндимионом, когда тому было пятнадцать лет, — не дожидаясь конца тирады, выпалил Жадеит и сам удивился своей горячности. — Это случилось осенью, и в этот день разразилась гроза — гром, ливень и молнии. Мы клялись быть верны ему до последнего вздоха, прикрывать его спину от чужих предательских ножей и никогда не иметь своих. За месяц до этого отчаянный принц-волчонок подобрал меня в замызганной подворотне с гноящимися глазами, — он вновь посмотрел на настороженно замершего друга в упор. — Теперь ты уверен?
Нефрит впервые за все это время широко и искренне улыбнулся.
— Теперь — бесспорно.
Комментарий к Act 8
**Арей** — форма имени Арес. Арес — греческий бог войны и военной мощи. В римском пантеоне богов аналогом ему является бог Марс, тоже, естественно, бог войны.
========== Act 9 ==========
***
Син* не верил себе. Он всегда очень критично относился к своим ощущениям, и это не раз его выручало. Это важное качество — самокритичность — привил ему отчим-европеец, тогда как мать-азиатка наградила его лишь своей фамилией и восточным разрезом глаз, совершенно странно смотрящимся со смуглой кожей и похожей на седину платиной в волосах.
Иногда парень напоминал самому себе темного эльфа (тогда как его брат был светлым, да уж), и, как видно, именно это впоследствии привлекло к нему внимание Чиба Мамору, когда братья Сайто переехали после смерти отца Клауса в Японию.
Шутка ли — Син с детства учил японский язык, как и его единоутробный брат, но до этого на родине матери они ни разу не были, и это, вкупе с необычной внешностью, явно делало их теми самыми «бака-гайдзинами», за которых тут числили немногих иностранцев.
Япония была страной дорогой и довольно чопорной, и братья жили лишь тем, что им капали на счет в банке проценты с доли в компании, которую они унаследовали от покойного родителя.
Однако это все история. Син был уверен, брату неважно, где и как они живут, пока он имеет возможность как губка поглощать новые знания и делиться ими с окружающими в своей неповторимой нахальной манере — Клаус по большей части не считался с японским этикетом, любил лапать малознакомых людей, громко разговаривал и частенько бывал наказан за всякие пакости, омрачающие его репутацию одного из лучших учеников школы.
Правда, Син заметил, в последнее время брат притих и стал использовать суффикс «сан» в большинстве разговоров по телефону. Может, это обусловливалось тем, что он влюбился в хорошенького мышонка, который учится с ним в одном классе, а может — знакомством с новыми людьми, кто тут скажет.
Однако Мидзуно Ами определенно благотворно влияла на его воспитание.
Впрочем, Сину сейчас было вовсе не до своего сумасбродного братца. Он очень любил Клауса и очень пекся о нем, разумеется, тот ведь был теперь единственным его родственником, однако…
Однако теперь у него были свои проблемы.
Нет, конечно, проблемы у него начались еще на пути в Японию — в виде горячечных сновидений о войне и фантомных болей в местах ранений, которых у него никогда не было. Просто по приезде в Токио этих проблем стало куда больше.
Хотя как сказать — проблем… Просто в том университете, в который перевелся учиться, Син встретил своего сюзерена, за которого — и против которого — воевал в своих сновидениях. У этого человека были внимательные синие-синие глаза, ускользающая улыбка и настороженные движения.
Син ничего не говорил брату — только всматривался в него теперь очень пристально. В зеленющие глаза и пышную рыжую шевелюру, в нахальную улыбку и текучие движения. Клаус напоминал ему каждой своей чертой сумасбродного мальчишку, которого он взялся учить по просьбе их отцов, потому как тот из всех наследников был самым младшим.
Вот только до приезда в Японию Син считал, что все это просто сны.
Что ж, после встречи с принцем Эндимионом все стало совсем иначе.
***
— Сайто-кун! Погоди! — его очаровательная фея, считающая сейлор-воинов похожими на гяру и только что легко преодолевшая целый квартал за полминуты, замерла рядом и засияла глазами, удивительно похожая на лунную принцессу — и настолько же удивительно другая.
Син замер, рассматривая девушку и борясь с желанием протянуть руку и мягко скользнуть ладонью по ее щеке. Не только фантомная боль была ему напоминанием о сновидениях, но еще и ужасно сильное желание прикоснуться к возлюбленной фее.
С которой познакомился всего пару недель назад, но которую знал, кажется, уже целое тысячелетие.
— Я же просил звать меня по имени, — вместо того, чтобы дать себе волю, недовольно заметил он. — Ну мы же оба с тобой из Европы, в конце концов…
— Только после того, как ты назовешь меня Миной! — звонко расхохоталась фея и поправила лямку висящей на своем плече сумки. — Потому что мне тоже не нравится это холодное и бездушное «Айно-сан». Нельзя требовать от девушки невозможного, знаешь ли, — голос ее ласково вильнул и взлетел вверх новым смешком.
