Парень похлопал себя по тощей ляжке, собака неуверенно вильнула хвостом, но подходить не стала.

– Что смотришь?! Боишься, съедим тебя? Не переживай! Скорее, ты – нас! – он тоскливо огляделся. – Все-таки Валек злой в работе-то. Особенно, если выпьет. Вон, целую траншею выкопал! А что здесь найдешь?! Разве что зубы китайцев, которые Великую Стену строили…

Он зло крякнул и потянул спящего товарища за лодыжки. Тяжелый! Но делать нечего: не бросать же! На том месте, где только что лежало Валькино туловище, что-то неожиданно блеснуло.

Он нагнулся: монетка?.. орденок?.. Может, и золото… Лиса какая-то. То ли улыбается, то ли грязь налипла… Неужели что-то стоящее попалось?! Да вряд ли! Не прет им с Вальком! Как сначала не пошло′, так и продолжается! Возвращаться надо! Назад в цивилизацию!

Парень небрежно сунул находку в карман и, подцепив друга за шиворот, снова поволок его в сторону палатки.

2 ГЛАВА

ТРЕЗВЫЙ РАСЧЕТ. О том, что когда что-то хочется делать – не значит, что это делать можно

Ночью было немного душновато. Полночь оказалась незатейливо загадочна и кристально честна перед обывателями. Даже сноп ярко-желтых искр с некоторым красным оттенком, выбитый столбом изо лба искателя золота и приключений, не мог нарушить ее лирического настроения и таинственности, если б не тяжелый запах, исходящий от грубо наваленной на окраине города кучи навоза и мерно окутывающий ближайшие окрестности и канавы. Кто и когда навалил эту гору коровьего дерьма, было большой загадкой и неразрешимым ребусом для всех законопослушных обывателей.

Не удивлялись горю только представители местной фауны: желтые мухи и королевский пудель с благозвучным именем "Блудоход", забравшийся в самый центр погреть свои старые собачьи кости.

Встретившийся со столбом Никанор тоже уже ни чему не удивлялся. Он просто забыл, как это делать. Поэтому, не обременяя свое сознание этим чувством, просто сидел и пускал слюни.

В самом центре исторической, феноменальной кучи стояли, вежливо обняв друг друга, дабы не рухнуть без памяти от целебной вони, два местных авантюриста и мечтателя.

Первый, судя по резиновым сапогам и прическе, был старшим в тандеме. Джинсовая пара, кожаные краги, дабы ненароком не замарать свои руки, и высокие, по пояс, болотные сапоги.

Впрочем, последние не спасали от желтых мух, стойкого запаха и идиотского нытья напарника, который вцепился мертвой хваткой в железную палку транспаранта, на полотнище которого отсвечивали ярко-красные, зовущие в неизведанную даль, буквы: "НАПЛЮЙТЕ НА ВСЕ, МОНГОЛ И ТАТАРИН. ЛЕТИМ НА ЛУНУ, КАК ЖОРА ГАГАРИН…" Почему вдруг Гагарин – Жора, почему плевать на все должны потомки Чингисхана, прохиндеи объяснить не могли. Они и сами этого не понимали до конца.

У стильного хлопца было звучное емкое имя Эдуард. Впрочем, на Эдварда, Эдичку и Эда он тоже незамедлительно отзывался в зависимости от настроения и авантюры, под какое имя она исполнялась. Образованием Эдвард похвастать не мог. Но был начитан и беспредельно нагл. А также имел твердое убеждение, что его авантюры и бредовые идеи должен поддерживать весь мир.

Мозг его просто вскипал от всевозможных идей и новаторских проектов, от строительства пирамидальных туалетов, поддерживающих связь с параллельными мирами, до продажи огородов на близлежащих планетах, исключая, конечно же, Луну. А всё потому, что там уже все давно было продано другими не менее озорными авантюристами. Но народ, окружающий Эдварда, был отчасти поумневшим, пропустившим через свою жизнь таких деятелей, как граф Калиостро, Мавроди, не хотел спонсировать ни строительство телемоста через океан, ни копать метро в соседнюю деревню. Поэтому все идеи обогащения за счет патриотизма и просвещенности местного населения так и остались в голове, отложенные до более подходящего случая.

Второй же прохвост был зрел. То есть находился уже в таком возрасте, когда кроссворды и домино заменяли вино и женщин, а милый диван принимал формы хозяина и не выпихивал его на дождливую улицу в поисках желанных приключений на свою задницу.

Именовали сего старца Адриян. В тутошнем миру и за пределами его просто Зуля. Худой, почти двухметрового роста. С козлиной бороденкой и чапаевскими усами. Длинными, почти до колен, руками и ярко-голубыми очень умными глазами.

Образования Зуля имел аж четыре, и до определенного момента работу, и не очень умную, но красавицу жену.

Но однажды, как все знают, всему хорошему наступает конец. Настал такой период и в жизнь Зули. Завод, где вырабатывал свой стаж четырежды одаренный Адриян, в одночасье стал никому не нужен. Назвали это все иноземным словом. "Конверсия" и обязали сие предприятие, чтобы сотрудники не потеряли драгоценный опыт и сноровку, выпускать пока сугубо мирную продукцию, а то и вовсе шумовки для слива макарон да вилки с ложками. Но коллектив, иногда задумывающийся о решении даже теоремы Пуанкаре, восстал и отказался променять свои знания на резиновые изделия. И ушел весь, хлопнув дверью. Кто подался в продавцы, кому посчастливилось стать дворником, и иные просто отправились работать грузчиками.

В миру талантов и конкуренции Зулиного опыта хватило только на разгрузку огурцов. Но земля не остановилась. Жена его по-прежнему любила и лелеяла. Правда почивать стала отдельно. Да и местный водопроводчик к ним зачастил с маниакальным упорством починять трубы и батареи в ее спальне.

Когда вагоны с солеными огурцами в стране закончились, а вместе с ними и прибыль от работы, женушка в присутствии неугомонного сантехника объявила, что в стране, включая их квартиру, намечается технологический прорыв по ремонту теплотрасс. Поэтому на время этого прорыва Адрияну лучше съехать куда-нибудь. Вот так Зуля и оказался в этой куче дерьма, в самом ее центре.

Мужика, врезавшегося в столб, проходимцы не знали. А вот санитара-добровольца, хлопотавшего рядом, узнали сразу же. Гриб-Папирус собственной персоной, работник каланчи и пожарного шланга.

Знали и о том, что за беспрерывный трудовой подвиг, совершенный в своей жизни, и за бессменное дежурство на пожарной каланче более полувека, он представлен к награде. А мэр городка, незабвенный Глеб Егорович, в паре со своей секретаршей, Клавдией, эту награду ему и посулили. Правда где ее взять не додумались.

Хотели сначала значок нацепить юбилейный «Восемьсот лет Мухосранску», но передумали. Извлекли медаль "Мать-героиня третьей степени", но тоже отложили до лучших времен. А уж знак почетного донора вообще ни туда, ни сюда.

Выручила Клавдия. У нее на днях два знакомых археолога перед следующей экспедицией отдыхали. Так они ей какую-то медальку оставили в счет уплаты за уют и самогон. С мордой веселой лисы. Сказали старая медаль. Ценная. Но им не нужна почему то.

Вот ее-то и решили сбагрить деду. А чтобы тот излишне не придрался к награде, решили обставить всё торжественно. Ну, с водкой салатами и артистами музыкального, и не только, жанра. Для последних даже выписали шест из Турции, с нержавейками и стразами от Сваровски.

В общем, ждали… Деда. Лауреата.

3 глава

Товарищество бредовых идей

Утренние сборы на торжественное награждение по случаю беспрерывной и бескомпромиссной службы на пожарной каланче вывели б из себя даже самого спокойного человека. То костюм не подходит, то челюсть отказывается вставляться в рот как надо, то приблудный Никанор не желает подниматься с постели, где ему тепло и комфортно.

Это вывело бы любого. Но не жену Гриба-Папируса. Она повидала столько, что троим Грибам хватило бы с лихвой. Поэтому вопрос был решен быстро и без колебаний. Короткий удар по печени сходу решил всё: и проблемы с одеждой, и с челюстью, и с ленивым дурачком Никанором.

– А чего этого с собой берем? – с недоумением задал вопрос огнеборец, неприязненно окидывая взглядом пускающего пузыри друга.