– Видимо, спорят по нашему поводу, – предположил Джеймс.

Эль промолчала.

В голове мелькнула мысль: а если эти люди собирались убить Глена, выстрелили ему в голову, приняли за мертвого, а через несколько часов вернулись и обнаружили, что он жив и на ногах. Да еще с идиотами-супругами, остановившимися оказать помощь. Теперь у них еще два свидетеля, и их необходимо убрать. Они в бешенстве, ругаются между собой. Джеймс сообразил, что сам во всем виноват: вовлек жену в ситуацию, из которой не способен выпутаться. В ушах снова зазвучали слова отца: «Будь вежлив, обходителен, но планируй убить всех и каждого, кого…»

Водительская дверца с треском распахнулась. Секунду-другую вопил трэш-металл, затем водитель ткнул в кнопку «стоп» своего плеера. Вылез из машины и замер, уперев руки в бока, волосы под поношенной кепкой клуба лос-анджелесских «Лейкерс» сбились комом. Он был широк в плечах, грудь колесом, с прищуром задиры, в черной футболке с надписью: «Я вас всех имел!»

Тишина.

– Спасибо, что остановились. – Задохнувшийся от каменной пыли Джеймс понял, что если бы этот герой собирался их убить, он бы уже принялся за дело. – С нами раненый, он нуждается…

– Я остановился не ради вас, – заявил водитель.

– Что?

Скрипнув, открылась пассажирская дверца, из салона вышла девушка лет двадцати с волосами цвета темного меда. Она повесила на плечо сумку, в которой свободно бы уместился автомобильный аккумулятор. Зато из одежды на ней было совсем немного.

– Оставайся в машине! – рявкнул водитель.

– Мне нужно размять ноги.

– Я сказал, сиди в машине с сестрой, Сара. – Он вытер нос и при этом продемонстрировал татуировку льва на внутренней стороне бицепса. – Мы не знаем этих людей…

– В таком случае зачем вы остановились? – спросил Джеймс.

Водитель нагнулся в салон и дернул тросик замка капота.

– Так зачем вы остановились?

– В тот момент, когда я увидел вашу троицу… – Водитель облизал обветренные губы и приблизился к «акуре». У него была своеобразная речь, особенный деревенский выговор. Он произносил слова одновременно слишком быстро и слишком медленно, будто пытался воспроизвести манеру Клинта Иствуда. – Когда я поднялся на холм и оказался от вас в сотне футов, то потерял управление и стал перегреваться. Такое впечатление, что полетел ремень. – Словно выбрав момент, машина выплюнула облако белого дыма.

У Эль округлились глаза. Неужели? Джеймс посмотрел поверх ее плеча на свою «тойоту», на то, что в суматохе раньше не заметил. Десять минут назад, когда он с глупым видом таращился на истекающий жидкостями мотор, он стоял вплотную к бамперу. Теперь же с расстояния разглядел на решетке радиатора две отметины другого цвета. Прячущиеся в тени дырочки размером с десятицентовую монету. И третью, на нижней кромке бампера, где остались зазубренные края алюминия. Похоже на…

– Нас обстреляли. – Он произнес это бесстрастно, будто пошутил.

Водитель моргнул.

Девушка Сара, казалось, хотела что-то сказать, но вдруг ее лицо исказилось, словно надулись защечные мешки бурундучка, и она извергла сквозь зубы горячую кровь.

Тэпп передернул затвор, выбросив золотистую гильзу. Вверх, назад, вперед, вниз, подал новый патрон в патронник и запер затвор. Плавное действие было еще безукоризненнее, благодаря совершенству лишенной трения конструкции и десятилетиям мускульной памяти. Иногда он тренировался с воображаемым затвором во сне.

Тэпп провел языком по коренным зубам и сделал очередной отмеренный вдох, каждый из которых отмечался в его подсознании. На каждый вдох приходилось ровно двенадцать ударов сердца. Уильям Тэпп прекрасно знал свой часовой механизм: между ударами сердца во время естественной респираторной паузы наступал золотой период покоя, и в эти мгновения его сверхчеловеческий дар, помимо нервов и мускулов, давил на спусковой крючок. Говоря словами пораженного свидетеля из гравийного карьера в Вайоминге, он просто заставляет пулю лететь.

Он демон, этот Уильям Тэпп.

Тэпп пользовался винтовкой финского производства, приспособленной под признанный во всем мире эффективным патрон лапуа «магнум-338». Оливковый композитный приклад. Затвор и ствольная коробка черные, кованые. Поворот затвора на шестьдесят градусов, движения плавные. Свободно вывешенный, хромированный ствол. Спусковой крючок с двойной ступенью хода, регулируемый по длине и углу наклона. Магазин на десять патронов, снаряжаемый боеприпасами собственного изготовления, размером с сигару, блестящими на солнце, как ракеты. Над всем этим возвышался луковицеобразный оптический прицел; такое затемненное, маслянистое на вид стекло было бы достойно любой обсерватории НАСА.

Инструменты аккуратно разложены вокруг. Справа на треноге оптическая труба, портативный баллистический компьютер, везерометр и блокнот с пришпиленным механическим карандашом. Слева лазерный дальномер, два полных, аккуратно сложенных рифленых магазина и шесть запасных коробок с самостоятельно снаряженными патронами в скелетообразных прозрачных лентах. За спиной полуприсыпанный комплект на непредвиденный случай с запасной оптикой, блестящим пистолетом с патронами кольцевого воспламенения. И конечно, кофр с едой и энергетическими напитками.

Сначала он решил, что промахнулся.

Потаскушка Макги[3] в прицеле покачнулась, едва заметно дернулась, словно ее юбку поколебал порыв ветра. В немом смущении посмотрела туда-сюда, а остальные прекратили разговор и повернулись к ней. Тихое жужжание она, наверное, приняла за полет шмеля, невинно упавшего в двадцати метрах дальше по дороге.

«Я промахнулся…»

Сердце сдавило. Тэпп опустил голову и со свистом выпустил воздух через две дыры в передних зубах. Свалить не на что – ни на ветер, ни на изменение скорости цели. Мазок – ясно как Божий день – и при том позорный, поскольку девушка стояла неподвижно. Большинство целей на официальных соревнованиях меньше, чем эта глупая стерва. Он должен был попасть в нее с закрытыми глазами и не из снайперской винтовки, а из рогатки. Первый легкий, по его меркам, выстрел за день, и он дал маху.

Потаскушка Макги повалилась, и Тэпп вздохнул с облегчением. Ударилась о землю и осталась лежать в позе зародыша. Грохнулась посередине дороги между желтой «тойотой» и красной «акурой», и Тэпп различил расползающийся под ней темный язычок. Судя по тому, за что она схватилась руками – почему они все так делают? – он угодил чуть ниже и правее желудка. Роковое попадание для внутренних органов и кровеносной системы, можно сказать, выворот кишок (ха!). Кто это сказал, что каламбуры – низшая форма юмора?

«Так я попал?» Попал.

Остальные смотрели, разинув от ужаса рты – в безмолвной панике, оцепенело отступив, сжав кулаки. Замысловатые механизмы человеческого организма выворачивались наизнанку и выплескивались наружу – дрожью, потливостью, внезапной слабостью. Обычная реакция – на нее-то и рассчитывал Тэпп – давала время подготовиться к следующему выстрелу.

Четыре цели. Точнее, четыре с половиной, с учетом парк-рейнджера из Монтаны. С кого начать?

Тэпп выбрал брюнетку из «тойоты» и взял в перекрестье прицела. Она стояла в нескольких шагах от моторного отсека машины рядом с мужем, держа его под руку. Тэпп подумал, что если угодит ей в корпус, то раскинет широкий красный покров на весь капот и решетку радиатора. Это всегда приятно. Ничего нет лучше вида вывалившихся внутренностей Джона Кеннеди после попадания в спину…

Они побежали.

Ничего страшного. Тэпп повел прицелом вслед за ними…

Но не просто побежали. Бегут все. Никто не выдерживает. Но не так, как эти – с ясным сознанием того, что делают.

Муж с женой повернули к желтой «тойоте»; женщина, словно бегунья через барьер, перепрыгнула через капот и, кувыркнувшись, скрылась за автомобилем. Оба оказались вне зоны видимости, прижавшись к корпусу под пологом кремовой пыли. Тэпп посмотрел влево: болельщик «Лейкерс» был около «акуры» и тащил из нее уцелевшую девушку. Та успела перебраться с заднего сиденья и находилась у водительской дверцы, где Тэпп ее не видел.