Телефон звонил долго, мучительно замирая и вновь воскресая где-то в складках одеяла. Александра, вырванная звонком из сна, ловила его вслепую, не открывая глаз. Наконец нашла, приложила к уху. Услышала незнакомый мужской голос.

– Да! – ответила она. Села и свободной рукой взъерошила коротко остриженные волосы, слежавшиеся за ночь. Сощурилась, ловя взглядом плывущие со сна предметы обстановки мансарды – умывальник в углу, допотопную, разрозненную мебель, маленькие тусклые окна, в которые неохотно просачивался утренний свет. – Да, слушаю!

– Это Александра Корзухина? – повторил мужчина. Его голос звучал с легким металлическим акцентом.

– Именно она, – подтвердила Александра, спуская босые ноги на обрывок старинного персидского ковра, служивший ей прикроватным ковриком. – С кем я говорю?

– Ох, простите! – засмеялся мужчина. – Забыл представиться. Эдгар Штромм. Вы слышали обо мне когда-нибудь?

Такие вопросы всегда ставили Александру в сложное положение. Сказать, что имя незнакомое? Можно обидеть некую знаменитость, известную в узких кругах. Если сказать обратное, легко попасть впросак в дальнейшем. Окончательно проснувшись, она встала и бросила взгляд на старый огромный фанерный чемодан, занимавший целый угол. Там хранилось наследство, доставшееся ей от покойной подруги Альбины, также торговавшей антиквариатом и живописью, – обширный и подробный архив коллекционеров и художников. «Эдгар Штромм там наверняка есть!» Пауза затягивалась.

– Не слышали! – сам себе ответил мужчина, как показалось Александре, даже с некоторым удовлетворением. – Да и не могли слышать, мы ходим разными дорожками, как говорится! Вы занимаетесь картинами, правильно мне сказали?

– Совершенно верно, – с облегчением ответила Александра, осознав, что собеседник не обиделся на ее неведение. – Но не только картинами. Я берусь за все. Времена нынче…

– Непростые, да, непростые времена, – опять довольно весело поддержал ее Эдгар Штромм. – Иначе, думаю, мы бы не встретились. Я занимаюсь только янтарем. Вы, как я думаю, нет, иначе я бы вас знал.

– Ах, вот что… – протянула Александра. – Действительно, это для меня terra inkognita[1].

– Ну а для меня это вся жизнь. – Теперь голос в телефоне звучал совершенно серьезно, без тени иронии. – Увлекся еще мальчишкой, и вот, дожил до седых волос… Ну, это лирика! Давайте ближе к делу. Я хочу вас ангажировать для одного предприятия. На днях состоится любопытный маленький аукцион. Янтарь, люцит и бакелит. Распродается уникальная коллекция.

– Я… – Александра растерялась. – Мне никогда не приходилось иметь дела с этими материалами…

– Знаю, знаю, – успокоил ее собеседник. – Но это как раз совершенно не важно. Вы будете представлять мои интересы в тех рамках, которые я вам обрисую, и только. Гонорар вас не разочарует. Что скажете?

Александра обвела взглядом мастерскую. Теперь, когда совсем рассвело и переулок под окном был полон звуков вскипающей утренней жизни, было особенно заметно убожество этой огромной чердачной комнаты с низким потолком, дощатыми щелястыми стенами, вздувшимся от сырости полом. Груды хлама по углам, подрамники, свернутые и порванные холсты, ящики с красками, кисти, невесть когда замоченные в большой банке с растворителем… Рабочий стол был удручающе пуст. На нем лежало лишь несколько книг и стояла кружка с недопитым кофе. У Александры уже месяц не было заказов на реставрацию, за это время ей удалось перепродать только небольшую коллекцию оловянных солдатиков, вполне заурядную. Она ничего не зарабатывала, а деньги были нужны, очень нужны. Особняк на Китай-городе, в мансарде которого она жила уже пятнадцать лет, шел под реконструкцию. То, чего так боялись населявшие его художники и скульпторы, произошло: всех выселили вместе со всем рабочим скарбом. Из мастерских уцелела только одна, та, где теперь оставалась Александра. Ее соседи разъехались, найдя себе новые помещения для работы. Александре съезжать было некуда и не на что.

– Давайте встретимся сегодня, – прервал молчание Эдгар Штромм. – Я чувствую, вы сомневаетесь. Не стоит! Я все объясню, и вы поймете, что вам совсем необязательно разбираться в янтаре и старых пластиках, чтобы сотрудничать со мной.

– Я не сомневаюсь! – поспешила заверить Александра. – Просто пытаюсь понять, что я обо всем этом знаю. И понимаю, что не знаю ничего!

Штромм рассмеялся в трубку. Его голос, когда он заговорил, звучал покровительственно:

– Я бы рад тоже ничего об этом не знать, поверьте! Давайте позавтракаем вместе? Я только с самолета и страшно голоден. Не рискую есть в самолетах, знаете ли…

– С удовольствием! – окончательно решилась Александра. – Куда мне подъехать? Где мы встречаемся?

– Никуда ехать не надо! – остановил ее Эдгар Штромм. – Я сижу в кафе, наискосок от вашего дома. Снаружи. Выйдите, посмотрите направо и увидите меня. Жду!

И не успела она опомниться, как разговор прервался. Александра еще несколько секунд смотрела на замолчавший телефон, как будто он мог дать ей недостающие сведения. «Этот Эдгар Штромм знает, где я живу, и не поленился подъехать к дому… Значит, я ему очень нужна». Далее теснились приятные мысли о гонораре, но им очень мешал вопрос, постоянно всплывающий, пока Александра умывалась, нетерпеливо подставляя ладони под тонкую струйку воды (воду на днях должны были отключить), одевалась и с волнением смотрелась перед выходом в зеркало. «Почему именно я?» – спрашивала она себя, запирая дверь мастерской и торопливо спускаясь по лестнице, будя каблуками гулкое эхо, какое живет только в пустых, брошенных домах. «Почему ему нужна именно я?»

Май только начался, и по утрам было еще свежо. Но в кафе наискось от дома Александры уже натянули тенты и поставили столики на улице. Штромма она увидела сразу – он был единственным посетителем. Перед ним стояла чашка кофе, к которой он не прикасался, пристально глядя на подходившую к нему женщину. Когда Александра приблизилась, Эдгар Штромм встал и слегка, как ей показалось – делано учтиво, поклонился.

– Рад видеть. – Он протянул руку, и Александра пожала ее. – И очень рад, что застал вас в Москве.

– Я тоже рада знакомству, – скованно ответила Александра и присела к столу. – Хорошо, если смогу помочь…

К ним вышел официант, Александра ткнула в меню, заказав кофе. Штромм продолжал пристально разглядывать ее, словно оценивая по частям, и это ее очень смущало.

– Кофе, и все? – спросил он. – Так дело не пойдет. Здесь несколько лет назад делали чудесные блинчики. У вас есть блинчики? – обратился Штромм к официанту. Получив положительный ответ, кивнул: – Мне и даме.

Когда официант удалился, Штромм продолжал, сверля Александру взглядом:

– А вот там, за углом, во времена моего детства была пирожковая. Я уж теперь и не знаю, были те пирожки за пять и десять копеек вкусными или нет, но воспоминания остались необыкновенные. Да… Время странная штука, правда? Прошлое всегда кажется нам или прекраснее, чем оно было, или ужаснее… Это еще Зигмунд Фрейд отмечал… И Марсель Пруст.

Александра вздохнула чуть глубже, откинулась на спинку плетеного стула, расправила плечи. Она переставала стесняться собеседника и теперь могла его разглядеть как следует.

Эдгар Штромм выглядел лет на пятьдесят с небольшим. Почему-то, говоря по телефону, Александра представляла его старше. Квадратное загорелое лицо, зачесанные назад седые, яркие до белизны волосы, маленькие голубые глаза, посаженные близко к переносице и словно слегка на разной высоте… Сухой тонкогубый рот, широкие плечи. Несмотря на прохладу и сырость (всю ночь шел дождь), Штромм снял вельветовый пиджак и бросил его на спинку свободного стула, оставшись в рубашке с короткими рукавами. В нем не было ничего неприятного или тревожащего, и все же Александра не могла избавиться от смутной тревоги. Слишком внезапно этот человек ворвался в ее жизнь.