Два дня где-то в лесу, чтобы привести мысли в порядок и привыкнуть к новому себе — достаточно для начала.
Чужое тело было странным: более лёгким, более ловким, более гибким. Своя одежда была в крови, но другой не было. Дом встречал ночной тишиной, а своя комната непривычным порядком и до жути знакомым щелчком предохранителя. Реборн явно ждал его — её, надо запомнить — и сейчас оглядывал со знакомым недовольством и глухой злостью.
Тсуне нужно было время, которого не было, чтобы привыкнуть. Тсуне нужно было различать этого Реборна, который кажется и не знал о таком прекрасном проклятии Аркобалено, и своего Реборна, который остался в другом мире и наверняка даже на похоронах назвал бы его Никчёмным. Тсуна отчего-то нервно рассмеялся, надеясь, что это спишут на истерику.
— И что это было? — вопрос был вкрадчивым, неправильно спокойным и сочивший злостью перемешанной с ядом. Тсуна смог лишь плюхнуться на кровать, находясь под прицелом лучшего киллера, и не мог выбросить из головы Иетсуну, которая всегда хотела сказать: пожалуйста, стреляй.
— Мне надо было подумать, — уклончиво сообщает Тсуна, радуясь, что почти не надо натягивать маску безразличия. — Догадываюсь, что сказали врачи, но это была лишь досадная случайность от переизбытка тренировок и незаживших ран, — он пожимает плечами, чуть улыбаясь, будто извиняясь.
Дуло пистолета всё ещё направлено на него, а взгляд стал цепким, настороженным и уже не скрывал своего раздражения. Реборн всем своим нутром чувствовал, что что-то было не так. Конкретно не так. Но Иетсуна лишь вновь пожала плечами, без капли страха, которого не было и раньше, но…
— Завтра у тебя выходной, — неожиданно произнёс киллер, резко поднимаясь на ноги, даже не пнув и не дав подзатыльника. Реборн уходит так стремительно, что Тсуна уже пожалел, что не взял себя в руки с самого начала. Сказывалась треклятая бессонница, вернувшаяся боль в теле и множество бессвязных мыслей.
…у неё были яркие-яркие голубые глаза.
Тсуна старался меняться постепенно, чтобы не шокировать особо кого-то резким преображением и отдалившись от не-своих Хранителей. В этом мире они были ему чужими, они оттолкнули эту девочку, не разглядели в ней отчаявшегося человека, не помогли, когда следовало. Никто из десятка человек, что были самыми близкими ему людьми в том мире — бросили в этом нуждавшуюся в понимании девочку.
Тсуна плюнул бы на этот бой Колец с высокой колокольни, раз уж тот через три дня, но Реборн смотрит уж больно подозрительно. А улыбка сама натягивается на губы, прикрывая глаза от полуденного солнца. Ностальгия какая по километровым скалам и реке возле неё. Сбегать от репетитора ещё никогда не было так опасно и необходимо одновременно — ему не нужны тренировки, но это не объяснишь без демонстрации, а этого лучше избежать до самой крайней точки.
Тсуна осваивается в женском теле, не шарахается от зеркала и с печалью смотрит на множество шрамов на коже, зная откуда появился каждый. Пламя хлещется через край, отчего голубые глаза иногда становятся оранжевыми — никогда ещё Тсуна не видел у себя такого сходства с Примо Вонголой.
========== Часть 3 ==========
Иетсуна кажется всем другим человеком: она просит называть её «Тсуной»; улыбается непривычно много и кажется сильной. Отчего-то рядом с ней становится не по себе, чувствуется пламя, которое слегка давит, будто прощупывает, примеривается, проверяет на прочность. Тсунаёши сглатывает от своих мыслей, вспоминая, что через день Конфликт Колец, и он должен будет уговорить сестру отдать право наследования Занзасу. Так будет лучше, так будет спокойней, возможно, обойдется без драк — ведь все Хранители с ним согласились, несмотря на молчаливость и мрачность Реборна.
В тот-самый-день всё пошло наперекосяк. Тсуна пришла одна, без поддержки и какого-либо оружия, в одних старых кроссовках, джинсах, белой рубашке и жилетке. Она улыбается так, словно ей открыты все секреты мира, а в голубых глазах отражается неприкрытая насмешка. Присутствовала едва ли не вся верхушка мафиозного мира, а она так легко и беззаботно бросила в сторону босса Варии коробку со словами, что ей это добро и даром не сдалось. Ошеломляющая пауза длилась недолго, Занзас разъярился едва ли не моментально, желая уничтожить наглую мелочь перед собой — Тсуна улыбалась так, словно этого и добивалась.
Наверное, именно тогда Тсунаёши понял, что такое Небо и какими силами оно обладает. Тсуна вызвала в сражение всех варийцев и уложила их на лопатки за шесть минут, три из которых потратила на Занзаса. Земля, бетон, казалось сам воздух — плавились под их атаками, от жара пламени, а потом резко превращающегося в лёд. Если бы Тсунаёши изучал мифологию, то сравнил бы свою сестру с валькириями, но на ум упорно лезли ассоциация с демонами Ада, воздающими за грехи. Тсуна улыбалась в перепалках, улыбалась пока ждала, что противник оклемается, улыбалась замершим судьям, которых чуть не поджарило пламенем ярости — и была предельно серьёзна во время боя.
Интуиция слабо подсказывала, что Тсуна злится. Что она мстит. Что её пламя способно пробраться через защитные барьеры, хоть те даже не треснули.
Тсуна смотрит на поверженных врагов долгие десять секунд, пламя с рук исчезло, но глаза продолжают выдавать сильнейший гнев. Маска равнодушия едва не трещит по швам, когда она оборачивается к зрителям. Казалось, что Тсуна в шаге от того, чтобы научиться испепелять кого-то взглядом.
Губы вновь трогает улыбка — хищная, острая, предупреждающая. Тсуна говорит не много, лишь о том, что она отказывается от всякого титула, не советует угрожать родственникам и, лично для отца, увижу в радиусе километра — убью. Тсуна уходит своим шагом, ровно и спокойно, лениво махнув рукой то ли на прощание, то ли чтобы разморозить лёд. Тсуна точно знает, что Занзас как глава Вонголы, попортит жизнь всем вместо неё.
Она останавливается через квартал и устало прислоняется к стене в свете мигающего фонаря.
— Долго за мной будешь идти? — Тсуна переводит взгляд на репетитора, который мистическим образом выходит из темноты.
Чёрные глаза смотрят пристально, без ярких эмоций, с немым вопросом. Привычно и знакомо — если бы не тело и обстоятельства, можно подумать, что дома. Тсуна вновь улыбается, по-настоящему и извиняюще. Да, это не его-её репетитор, но такая необходимая деталь для новой картины мира. Расставаться всегда было тяжело. Тсуна полагал, что его еще просто не накрыло осознание собственной смерти, лишь из-за чего-то невозможно знакомого.
Тсуна уверен на девяносто пять процентов, что его-её сейчас пошлют и ударят коленом в живот.
— Пойдёшь? — звучит слишком ребячески и Тсуна заглядывает в знакомые глаза снизу-вверх, утягивая за собой невозможной яркостью глаз.
========== Часть 4 ==========
Тсуне снова шестнадцать, она уже относится к своему телу, как к родному, привыкнув обращаться самой к себе в женской форме. Тсуна тянет затёкшие от сна мышцы и жмурится от долгого сна. Запах кофе с кухни безумно тянет встать с нагретой постели, закутавшись в чужую рубашку и не думать как до этого дошло.
На задворках сознания всё ещё остались чисто ученические чувства к наставнику, возможно, хорошему другу — и они никак не хотели соседствовать с чувствами к тому же человеку. Или не тому же? И если задуматься ещё больше, то виновато тело, что его потянуло на мужской пол, или он сам не имел предрассудков, будучи мужчиной? Тсуна искренне старалась их разделять, как и свою жизнь на огромные буквы «До» и «После», ещё больше, чем раньше во времена её реальных четырнадцати лет. По сути ей сейчас тридцать шесть лет, если считать его прошлую жизнь; или пятьдесят, если всё суммировать, так как жизнь Савады Иетсуны она буквально прожила по воспоминаниям.
Ох, лучше не думать об этом.
Тсуна останавливается на пороге, прислоняясь к косяку плечом, наслаждаясь миролюбивой картиной, где Реборн читает газету, пьёт кофе и не ворует ничей завтрак. За него это делает Леон. Тсуна усмехается, привлекая тем самым внимание, и проходит внутрь, игнорируя леденящий холод кафельного пола. Она наслаждается первым глотком ароматного напитка и замечает скользящий по ней взгляд.
