Литмир - Электронная Библиотека

Плохо помню дорогу. Только тундру, холмы. Грибов ещё не было, но он сказал, что их здесь множество. В прямом смысле на каждом шагу. И грибы большущие. Шляпки по 20 см в диаметре. Я удивилась, но потом и другие рассказывали, что грибы в тундре огромные и их много. Их никто не собирает. Некому.

«А раньше? Ели грибы»?

«Не помню, чтоб ели. Никто не собирал».

Потом значительно позже мне кто-то из саамов сказал про грибы пренебрежительно: «Ааа, пустая, оленья еда». И как-то читая о составе грибов, о том, что они не усваиваются и практически бесполезны для человеческого организма, я подумала, может, раньше понимали это и поэтому не ели. Конечно, сейчас все саамы любят и радуются жареной картошечке с грибами. И маринованным и супчику с грибами. Но тогда и хранить негде было. Даже если сушить, то, думаю, всё бы сгнило долгой зимой.

Еще он рассказывал, что каждому при рождении поют его собственную песню. Он мне напевал свою. Совсем маленький кусочек помню. А еще дарят оленя.

«А где твой олень», – спросила я.

«Не знаю. Был в стаде. Потом куда-то делся».

А детям в китке (люльке) давали в руки нож. Поиграться.

«Папа! Ведь ребёнок может порезаться»!

«Может. И будет знать, что нож это опасно».

Это потом повлияло на моё отношение с детьми. Не обязательно со своими. Если какой-то малыш резался, обжигался, я говорила: «Ай, горячо! Или опасно (айяйка, боболька)»! Это не значит, что не жаль ребёнка. Это защита его на будущие похожие ситуации, быстрому предупреждению.

Потом мы дошли до Варзино.

Мой папа – саам - _2.jpg

Варзино! Сколько потом в жизни я слышала это название, произносимое с любовь и болью! Мы прошли мимо кладбища. Узнать его было сложно. Папа сказал, что его перерывали археологи и что никто особо не задумывался куда и в какую могилу потом складывать кости и чьи они. Я спросила:

«Как это!? Почему так»?

Но он сказал:

«А кому жаловаться будешь»?

Мой папа – саам - _3.jpg

Памятный знак, загадочно погибшей в 1554 году в Варзинском заливе экспедиции.

Похожая ситуация была и у экостровских саамов с островом Могильным на озере Имандра. Папа варзинский с побережья Баренцева моря, а на Имандре жили экостровские саамы. Интересно, что, хотя, я родилась в районе экостровских саамов, я еще считаюсь варзинской. А следующее поколение уже экостровские. Такое соотношение местности и людей я встречала и у других народов.

Страх перед умершими существовал всегда. Считалось, что через воду неспокойные души пройти не могут. Поэтому так же и у других народов часто делали кладбище на островах. На острове Могильном на Имандре саамы расположили кладбище. Но он приглянулся для строительства дороги. С одной стороны к острову сделали насыпь, а с другой построили мост. Так прямо по кладбищу прошла дорога. Считается и утверждали, что делали перезахоронение. Но никто не знает куда, а жители города по соседству говорили, что в озере плавали гробы. Их просто скидывали в воду.

Такое пренебрежительное отношение было не только к мёртвым саамам. Помню папа рассказывал как люди просто уходили в тундру и не возвращались.

«Как это? – спрашивала я папу. – И никто не находил»?

«А кто будет искать? Кому пойдёшь жаловаться? Несколько офицеров сказали лопарю давай лодку и поехали! И куда он денется? А вернуться без него и скажут мол не знаем, ушёл он от нас».

Мне казалось тогда это странным, но я просто принимала это как ситуацию, которая была. Так было далеко не единожды и все считали нормой. У меня был случай. Подходит ко мне знакомый пацанёнок с интерната. Я тогда училась в университете и летом работала на рынке, в палатке. Он говорит мне, что там мужик к нему пристаёт. Я говорю, что вон милиционер, иди скажи ему об этом. На что он мне говорит:

«Кому мы нужны? Кто за нас защитит? Все знают что за нас некому заступаться». Очень похожая ситуация. Незащищённость! Мы все под Богом ходим, но здесь ты в любой момент ждёшь чего-то плохого. Постоянно напряжен, в стрессе. Я спрашивала, и ко мне обращались сородичи с таким же вопросом – мучает ли это необъяснимое чувство тревоги? Оно не с того ни с сего подкатывается. Сейчас я знаю что папа жил с этим напряжением всегда. Но несмотря на это, продолжал радоваться жизни.

Потом мы дошли до залива. Там были остатки от домой. Видны пороги от входов и контур из брёвен. Всё заросшее травой. Даже тогда я заметила, что домик был маленький – 2 на 3. Сказала это папе. На что он мне ответил, что здесь могло жить еще и две семьи. Но в основном, семья вот так вот и ела и спала в одной комнатке малюсенькой. Он рассказал что немного помнит своего деда, хотя был совсем маленький. Проснулся однажды, а дед умер.

«А я, – говорит папа , – не понимаю, ползаю по нему»…

Про заросшие травой основания домов в Варзино мне ещё рассказывали бывшие жительницы этого села. Те, которые в детстве были вынуждены покинуть свои дома. Они каждый год, в течение многих лет и даже десятилетий приезжают на этот суровый кусочек земли. Здесь ничего нет, кроме уже не видимых могил и оснований домов, заросших травой. Они берут с собой палатки и провизию на две-три недели, удочки и радуются тому, что снова на своей земле, на любимой землице. Раньше теплоход заходил сюда раза три за лето. Сейчас наша уважаемая старейшина из Варзино Нина Елисеевна договаривается на уровне вышестоящего начальства, чтоб теплоход заходил хотя бы дважды – привёз и увёз людей. Спасибо, что нам идут на встречу. Приезжающим варзинцам от 60 и за 80. С ними дети и внуки. Иногда, они садятся на эти оставшиеся от домов порожки и плачут. Ведь здесь было хорошо! Хотя, природа суровая. Даже летом опасно и холодно. Могут и медведи появиться, а бежать некуда. Но это любимое место, родина, место силы. Они ходят на могилы предков, ставят цветы, поминают всех-всех. И за тех, кто уже не может помянуть тоже поминают. Я была там всего один раз. Мечтаю побывать снова. Это место как будто зовёт.

Мой папа – саам - _4.jpg

Лагерь, который каждое лето разбивают жители села Варзино на том месте, где оно когда-то находилось. С погодой повезло.

Когда-то это было богатое село. Молоко, овцы, рыба, мясо. Пограничники приходили меняться продуктами. Приносили свои сухпайки и меняли на мясо и рыбу. Село 100 человек и даже священник был.

Там видны скалы и залив. Саамские дети лазили по этим скалам и собирали гагачьи яйца. Страшно. Они могли сорваться и погибнуть. Хотя, так везде было. Например в России. Дети ходили в лес за ягодами, за грибами. А там и змеи, и кабаны, и медведи. Но еда это вопрос выживания. Дети лазают по скалам легче. Сорвётся взрослый кормилец и всей семье будет хуже. Опять же взрослые на взрослой работе. Жизнь в тундре сурова. Пища стоит на одном их главных мест. Может поэтому я так люблю еду! И папа очень любил. И сёстры и племянницы. Мы просто фанаты еды.

Мой папа – саам - _2.jpg

Варзино.

По этому заливу папа с другом, еще совсем маленькие, зимой, играя, по снегу ползли домой. А, может, уже просто опасно было идти по льду. Их издалека увидел охотник и принял за тюленей. Как он обрадовался! Побежал за ружьём, уже вскинул прицеливаясь, но в последний момент что-то его остановило. Как он потом их ругал!

2
{"b":"655956","o":1}