– Экспедицию, сэр? – Ей представились Скотт и Шеклтон, но вряд ли Перри собирается везти ее на Южный полюс.

– Да. Я думал о вас.

– Обо мне? – Она почувствовала, как заливается жаром.

– О том, что ваши обязанности, возможно, не обеспечивают достаточного простора для реализации ваших талантов.

Что это значит? Иногда он доносил свои мысли таким окольным путем, что смысл терялся по дороге.

– Я подумал, что, может быть, нам стоит познакомиться поближе.

Чтобы оценить ее способности к черной магии контршпионажа? Посвящение? Или… да не может быть… совращение?

Для «экспедиции» была затребована машина с водителем (затребована, видимо, у Хартли). Джульетте пришлось встать на несколько часов раньше, чем она рассчитывала. Она зевала весь первый час поездки, а весь второй час думала исключительно о завтраке, который пропустила.

Туман только начал рассеиваться, когда они проехали мимо Виндзора – круглая башня замка, белая и призрачная, едва виднелась сквозь дымку. «Эта Англия», – произнес Перри. Джульетта решила, что сейчас он начнет декламировать Шекспира («…сей остров царственный…»), но вместо этого он повторил: «Эта Англия», сделав ударение на первом слове, будто где-то на свете была еще и другая Англия.

– А может быть, лучше сказать «та Англия». – Он кивнул в сторону удаляющегося Виндзора. – Как вы думаете, стоит за нее драться?

Джульетта не поняла, кого он спрашивает – ее или самого себя, – но сказала:

– Да.

Разве мыслим какой-то другой ответ?

Они доехали до Хэмблдонской долины и переместились из приятно теплого салона автомобиля на стылый берег реки. Помилуйте, еще только апрель, подумала Джульетта. Но Перри, кажется, не чувствовал, какая вокруг погода; впрочем, его многослойные твиды, вероятно, лучше защищали от холода, чем наряд Джульетты – слишком легкое пальто, тонкий свитер и ее лучшая юбка. Не говоря уже о хороших чулках и элегантных туфлях, надетых для любования пейзажами из окон машины, а не для того, чтобы таскаться по этим самым пейзажам. Сельская местность была для нее скорее абстрактным понятием, чем реальностью.

– Выдры, – шепнул он, расстилая на берегу брезентовое полотнище.

– Что-что?

Неужели он сказал «выдры»? Значит, не собирается ее соблазнять.

Время тянулось невыносимо медленно. Невыносимо сыро. Невыносимо холодно. Джульетта задумалась о том, не является ли ожидание выдр частью ее подготовки – например, тренировкой методов наружного наблюдения. А может, это тренировка терпения. Джульетта знала, что ее терпение оставляет желать лучшего. И ей в самом деле показалось, что, сидя на этом берегу и стараясь не дышать – ожидая, когда покажется семейка выдр, – они с Перри выполняют тайное задание.

Когда появилась первая выдра, Перри взглянул на Джульетту и расплылся в радостной улыбке. У него и в самом деле была приятная улыбка, она меняла его внешность, и он превращался в человека, способного испытывать счастье, – обычно он не производил такого впечатления. Джульетта поняла, что эти выдры – в каком-то смысле его подарок ей.

– «Ни рыба ни мясо», – пробормотала она и устыдилась, вспомнив, что в фальстафовском описании выдры есть что-то непристойное, хотя в чем заключалась непристойность – она так и не поняла. Впрочем, Перри не опознал цитату, невзирая на ее потенциальную вульгарность:

– Определенно не рыба. Европейская выдра, Lutra lutra, относится к семейству Mustelidae, куньих, в который входят также хорьки и барсуки.

– Разумеется, – отозвалась Джульетта.

Она впервые видела выдр и их щенков (она знала, что именно так следует называть детенышей выдры – Перри просветил ее). Щенки оказались очаровательными – такие гладкие, игривые. Но это, в конце концов, всего лишь выдры. Может, Перри и задумал их как приношение Джульетте, но она определенно предпочла бы пикник, на который рассчитывала. Когда она случайно заглянула в багажник машины и он оказался пустым, ей пришлось прятать свое разочарование. Может быть, потом они пообедают в пабе. Она представила себе полпинты шенди и пирог с говядиной в пивном соусе, и у нее поднялось настроение.

Однако выдры, которые сначала не торопились появиться, теперь решили устроить представление на весь день. Джульетта очень обрадовалась, когда случайным приступом кашля спугнула выдр – они скользнули в воду и исчезли. Перри нахмурился, но Джульетта не могла бы сказать, кем он недоволен – ею или выдрами.

– Простите, сэр, у меня сенная лихорадка.

У нее не было никакой сенной лихорадки. К сожалению, она отличалась крепким здоровьем. Наверняка ведь уже давно пора обедать? Но нет, когда они вернулись к машине, Перри скомандовал водителю: «Везите нас в Крисмас-Коммон», а там, вместо того чтобы подъехать к долгожданному пабу, они остановились на проселочной дороге рядом с полем. У Джульетты упало сердце, когда Перри сказал водителю:

– Мы пойдем пройдемся и, может, вернемся не скоро.

– Отлично, – отозвался шофер, вынимая из кармана сверток в вощеной бумаге. – Я тогда перекушу пока.

– Идемте, мисс Армстронг, – обратился к ней Перри. – Следуйте за мной.

При нем был бинокль, и Джульетта задалась вопросом, ищет ли он что-то определенное.

– Балобаны, – пояснил он. – Они давно перестали водиться в Британии. Вряд ли мы увидим их снова, но надежда умирает последней.

Балобаны? Это что, птицы такие? По ассоциации Джульетта подумала о барабанах. У нее в животе давно пробили зорю.

Перри приложил ладонь трубкой к уху:

– Вы слышите дятла?

– Вот этот – очень противный – дробный стук?

Джульетта совсем не разбиралась в птицах. Она знала самых простых – голубей, воробьев, – но ее орнитология не простиралась за пределы Лондона. В том, что касалось природы, Джульетта была полнейшей невеждой. Перри, напротив, обожал природу. Балобанов он не обнаружил, но заметил и опознал множество других птиц. Огромное множество.

– В нашем деле нужна хорошая память, – сказал он. Но ведь Джульетте не придется по работе опознавать птиц, правда же? Правда же?

– Смотрите, – шепнул он, пригнувшись и потянув ее вниз. – Зайцы! Боксируют! Самка машет лапами только для видимости. Потрясающе!

Голод и холод давно изгнали из души Джульетты всякую склонность к романтике. Перри уже разглагольствовал о совах и их манере отрыгивать погадку.

– Шерсть мышей и их же кости, – сказал он, напомнив Джульетте о ведьмах из «Макбета».

Она засмеялась и ответила цитатой:

– Пясть лягушки, глаз червяги, шерсть ушана, зуб дворняги…[18]

– Ну… да. – Он явно растерялся от такой аллюзии. – Действительно, в погадках часто находят останки лягушек. А также крыс. Попадаются землеройки. Разные виды можно опознать по форме челюстей.

Джульетта поняла, что Шекспира он не знает совсем.

Он широко шагал впереди, едва ли не вынуждая ее перейти на бег. Она семенила следом, как послушный ретривер. Поднялся холодный ветер – он пробирал до костей и относил в сторону слова Перри, так что Джульетта многого не узнала о брачных обычаях косуль и архитектуре кроличьих нор. Она с тоской думала об аккуратных белых треугольничках сэндвичей в пакете у водителя.

Задумчивый пейзаж, в котором они путешествовали, низкое небо над головой и неровности рельефа под ногами – все это, словно сговорившись, нашептывало Джульетте, что она одна из несчастных Бронте, бредущая по нескончаемым вересковым пустошам за недостижимой целью. В Перри, надо сказать, было что-то от Хитклиффа[19] – предельная серьезность, безжалостное пренебрежение к твоему удобству, манера тебя разглядывать, словно ты – задача, требующая решения. Решит ли он ее, Джульетту? Может быть, она для него недостаточно сложна. (А может, наоборот – слишком сложна.)