Ну кому ещё было выяснять судьбу добываек, как не Кейт?

Много лет спустя, будучи уже совсем взрослой, она записала их историю для своих четверых детей, собрав её по крупицам, как собирают материал для исторических или биографических книг. Кое-что она помнила сама, кое-что ей рассказали другие, а кое-что – лучше уж сразу признаться в этом – просто придумала. Самой примечательной находкой, подтверждающей рассказ Кейт, была крошечная старомодная записная книжечка с золотым обрезом, найденная ею в доме лесника в поместье Стаддингтонов неподалёку от Лейтон-Баззарда в Бедфордшире.

Старый Том Доброу, лесник, всегда был противником записи истории добываек на бумаге, но, поскольку он давным-давно умер и лежал тихо и спокойно в могиле, а дети Кейт росли вовсе не тихими и далеко не спокойными, она решила, что, если б остался в живых, наверное, преодолел бы своё предубеждение, понял её и простил. Так или иначе, но по некотором размышлении Кейт решила рискнуть.

Когда она была ещё девочкой и жила с родителями в Лондоне, кров разделяла с ними одна старая дама (думаю, их дальняя родственница), миссис Мей. Долгими зимними вечерами они сидели перед камином, и миссис Мей учила Кейт вышивать тамбуром. Именно тогда она впервые и рассказала девочке о добывайках.

В ту пору Кейт и в голову не приходило сомневаться, что они существуют на свете – эти маленькие человечки, как две капли воды похожие на настоящих людей, – и живут, никому не видимые, под полом и за деревянной обшивкой стен в некоторых тихих старых домах. Лишь позднее Кейт стали одолевать сомнения. (И совсем напрасно, как вы узнаете из последующих глав. Ей предстояло узнать о куда более диковинных вещах и куда более непредвиденных и необычайных событиях, чем те, что могла себе представить миссис Мей.)

Всё, что миссис Мей поведала Кейт о добывайках, было рассказано с чужих слов. Старая дама созналась – и даже приложила немало трудов, чтобы убедить в этом Кейт, – что сама никогда в жизни не видела ни одного добывайки, а узнала об этом народце из вторых рук, от младшего брата, мальчика, обладавшего на редкость живой фантазией и – как это всем было известно – привычкой дразнить сестёр. Да, решила Кейт, раздумывая об этом на досуге, хочешь – верь, хочешь – нет.

И сказать по правде, почти целый год, после того как миссис Мей впервые рассказала ей о добывайках, Кейт скорее склонялась к тому, чтобы не верить: иные увлечения отодвинули добываек на задний план. За этот год она перешла в другую школу, завела новых подруг, получила в подарок собаку, начала кататься на коньках и научилась ездить на велосипеде, поэтому у неё и в мыслях не было никаких добываек, когда однажды утром за завтраком ранней весной миссис Мей протянула ей через стол письмо, сказав при этом (Кейт и внимания не обратила, как взволнованно звучит её обычно спокойный голос):

– Я думаю, Кейт, это тебя заинтересует.

Письмо ничуть её не заинтересовало. Кейт дважды перечитала его, но так ничегошеньки и не поняла. Написано оно было поверенным из фирмы «Джобсон, Тринг и Зловрединг»; в нём было полно длинных слов вроде «завещание» или «наследование», и даже слова среднего размера соединялись друг с другом таким странным образом, что казались Кейт совершенно бессмысленными (что, например, могло означать «нежилое жильё»? Сколько ни думай, смысла тут не найдёшь). А уж имён там было! И Стаддингтон, и Доброу, и Эмберфорс, и Поклинтон, и целое семейство по фамилии Усопшие, которая почему-то писалась с маленького «у».

– Большое спасибо, – вежливо сказала Кейт, возвращая письмо.

– Я подумала, может быть… – сказала миссис Мей (и тут наконец Кейт заметила, что щёки старой дамы порозовели, словно от смущения), – может быть, ты захочешь поехать со мной.

– Поехать… куда? – спросила Кейт с недоумевающим видом.

– Кейт, милочка! – воскликнула миссис Мей. – Зачем же я показывала тебе письмо? В Лейтон-Баззард, естественно.

Лейтон-Баззард? Много лет спустя, когда описывала эту сцену своим детям, Кейт говорила, что при этих словах сердце её быстро-быстро забилось ещё раньше, чем до сознания дошёл их смысл. «Лейтон-Баззард… знакомое название… Да, так называется небольшой городок где-то… где-то, кажется, в Бедфордшире».

– Туда, где был дом моей двоюродной бабушки, тёти Софи, – подсказала ей миссис Мей. – Туда, где, по словам моего брата, он видел добываек. – И не успела Кейт прийти в себя от изумления, миссис Мей добавила деловым тоном: – Мне оставили по завещанию небольшой домик в поместье Стаддингтонов – том самом, где стоит большой дом, и… – Тут она ещё сильней покраснела, словно то, что хотела сказать, казалось ей самой почти чудом. – И триста пятьдесят фунтов. Хватит на полный ремонт.

Кейт молчала и, прижав стиснутые руки к груди, словно стараясь сдержать неистовые удары сердца, во все глаза смотрела на миссис Мей.

– А мы увидим этот дом? – спросила она наконец охрипшим вдруг голосом.

– Конечно, потому-то мы и едем туда.

– Я хочу сказать – большой дом, дом тёти Софи?

– А, Фэрбанкс-Холл, как его раньше называли? – У миссис Мей был немного озадаченный вид. – Не знаю: возможно, нам и удастся туда попасть, – всё зависит от того, кто там сейчас живёт.

– Всё равно, – продолжила Кейт, стараясь взять себя в руки. – Даже если мы не попадём внутрь, вы ведь можете показать мне решётку под кухней и склон, где гуляла Арриэтта, а если приоткроют хоть самую чуточку входную дверь, место, где стояли часы? Просто быстренько ткнёте пальцем… – И так как миссис Мей всё ещё колебалась, Кейт вдруг горячо добавила: – Вы же сами верили в них, разве нет? Или это была, – её голос дрогнул, прервался, – просто сказка?

– Ну и что из того? – быстро проговорила миссис Мей. – Ведь это была хорошая сказка. Не понимай всё буквально, девочка, и не теряй способности верить в чудеса. В конце концов всё, в чём сами мы не участвовали, о чём нам рассказывали, кажется сказкой. Единственное, что мы можем в таких случаях, – это быть внимательными, смотреть на вещи непредвзято и тщательно просеивать факты.

«Тщательно просеивать факты? Что ж, как раз фактов-то, – подумала Кейт, немного успокаиваясь, – предостаточно». Ещё до того, как миссис Мей впервые заговорила о добывайках, Кейт подозревала, что они существуют. Как иначе объяснить постоянное и непостижимое исчезновение всевозможных мелких предметов? И пропадали не только французские булавки, иголки, карандаши, промокашки, спичечные коробки и тому подобные вещи. Как ни мало прожила на свете, Кейт уже успела заметить, что стоит не заглядывать в ящик комода несколько дней, как, открыв его, обязательно чего-нибудь недосчитаешься: лучшего носового платка, единственной длинной иглы, сердоликового сердечка, счастливой монетки… «Но я точно знаю, что положила её в этот ящик!» Сколько раз она сама произносила эти слова, сколько раз слышала их от других! А уж что до чердака… «Я абсолютно уверена, – чуть не плача, говорила ей мама ещё на прошлой неделе, стоя на коленях перед открытым сундуком и безуспешно пытаясь найти там пряжки от туфель, – что положила их в эту коробку вместе с веером из страусовых перьев. Они были завёрнуты в лоскут чёрного сатина, и я сунула их сюда, возле ручки…» И то же самое с ящичками от секретера, со швейными шкатулками, коробочками для пуговиц. В баночке с заваркой всегда оказывалось меньше чая, чем накануне вечером, куда-то исчезал рис, если уж об этом зашла речь, и кусковой сахар. Да, решила Кейт, фактов у неё хоть отбавляй, только как их просеять?