Я прогуляюсь к реке". Она спустилась по ступенькам, немного подождала внизу, не оборачиваясь, а потом в одиночестве побрела через лужайку. Робин Уэбстер не обратил на нее внимания. Дайана вышла в библиотеку поставить новую пластинку. "Вы должны оставить меня в покое,- сказала я Робину.- Я не хочу причинять никаких неприятностей. Пожалуйста, идите!" И я кивнула в ту сторону, где мелькало белое платье Эвелин. Уэбстер проследил за моим взглядом. Я никогда не видела ни на чьем лице такого презрения, какое появилось на его лице в этот момент. "Она не знает разницы между хозяйкой мужчины и любовницей мужчины и должна ее усвоить",- сказал он. Я отшатнулась, и его поведение сразу же изменилось. "Вы считаете меня отвратительным,- жалобно произнес он.- Какой ужас! Меньше всего на свете я хотел бы вызывать у вас отвращение!" Его глаза скользнули по мне с головы до ног, словно составляя опись меня и моей одежды. "Скажите только слово,добавил Робин с неожиданной страстью,- и я уступлю другому этот танец и последую за Эвелин".
Но я не собиралась попадаться в ловушку. Если бы я сказала ему это, то... как бы лучше выразиться?., установила бы между нами какие-то отношения и даже стала в какой-то мере ему обязанной. Он мог бы заявить: "Когда вы велели мне пожертвовать собой, я подчинился. А теперь, когда я прошу о мелочи, вы мне отказываете". Поэтому я быстро ответила: "У меня нет ни малейшего желания вмешиваться, а вы и так слишком часто со мной танцевали. Терпеть не могу бросаться в глаза. Доброй ночи!"
Я подошла к Дайане и сказала ей, что устала и хочу лечь. Несколько секунд она недоуменно смотрела на меня, словно не понимая, кто я и откуда взялась. Потом ее лицо прояснилась, и она ответила: "Я поднимусь с тобой, Джойс, и посмотрю, есть ли у тебя все необходимое. Очень рада, что ты смогла выкроить время и навестить меня здесь".
Дайана взяла меня под руку, а Робин Уэбстер, стоящий рядом и, несомненно, опасающийся, что я его выдам, обратился ко мне слащавым голосом опереточного любовника: "Но ведь вы вернетесь? Я буду ждать вас здесь. Это чудесный вальс. Штраус написал его для вас и меня!"
Проводив меня в мою комнату, Дайана окинула ее беглым взглядом, сказала: "Да, я вижу, что у тебя все есть", и в следующую минуту побежала вниз.
Я действительно устала и, будучи здоровой девушкой, должна была бы сразу же заснуть и проснуться только утром, когда Марианна принесет мне кофе. Но я прибыла в Шато-Сювлак с определенной целью, и то, что я увидела вечером, не принесло мне облегчения - напротив. Дайана была не похожа на себя, мосье де Мирандоль не вызывал симпатии, а Робин Уэбстер был просто невыносим. У меня создалось впечатление, что против Дайаны что-то планировалось и мое присутствие мешало этому плану.
Очевидно, я заснула, размышляя об этих проблемах, но спала так беспокойно, что меня разбудило бормотанье голосов под окном. Луна уже взошла, и в комнате было так светло, что я могла посмотреть на часы, не зажигая ночник. Было начало первого. Граммофон уже выключили, и я не слышала никаких звуков, кроме шепота и бормотанья на террасе, причем, если кто-то чуть повышал голос, тут же раздавалось: "Ш-ш!" Потом я услышала свое имя.
"Она пробудет здесь две недели и прямо отсюда отправится в Америку".
Я не могла не узнать высокий тонкий голос мосье де Мирандоля, как и четкое произношение Робина Уэбстера, который ответил: "Ее уберут с пути. Дайана специально поместила ее в комнату наверху". И сразу же послышалось очередное "ш-ш!".
Я села в кровати. Уберут с пути? С какого именно? Я напрягла слух, но голоса звучали тихо, и, кроме "ш-ш!", я ничего не могла разобрать.
Больше я не могла этого выносить. Не думая о хороших манерах, я соскользнула с кровати, подползла на четвереньках к окну, осторожно приподняла голову и посмотрела вниз. На краю террасы, не совсем под моим окном, а чуть правее, напротив окна гостиной, стояли в лунном свете три человека - мосье де Мирандоль, Робин Уэбстер и Эвелин Девениш. Хотя граммофон уже смолк, в гостиной еще горел свет, и Эвелин внимательно наблюдала за ее открытой дверью. Она стояла спиной к саду и время от времени издавала предупреждающее шипение. К счастью, мое окно ее не интересовало. В гостиной время от времени кто-то подходил к стеклянной двери, а я, несомненно, считалась крепко спящей.
"В среду или в пятницу,- сказал Робин Уэбстер.- Чем скорее, тем лучше".
"Тогда в среду через две недели,- отозвался мосье де Мирандоль.Понадобится время, чтобы дать знать нужным людям. К этому сроку я сумею все устроить".
Но его голос звучал неуверенно. Для меня было очевидно, что мосье де Мирандоль встревожен. Дело, в чем бы оно ни заключалось, получило слишком большую огласку, а это было опасно. Люди, прослышавшие об этом, могли настаивать на своем участии. Де Мирандоль упрекал Эвелин Девениш, что она чересчур много болтала в Бордо и что какая-то "affreuse" {Ужасная (фр.)} женщина навязала ей себя буквально силой. Эвелин оправдывалась. Я услышала фамилию Коризо - тогда де Мирандоль пожал плечами с видом светского льва и четко произнес своим писклявым голосом: "А, Жанна Коризо! Это другое дело не возражаю. Но старуха!"
"Ведь все будут замаскированы",- настаивала Эвелин.
"Кроме меня",- сказал Робин Уэбстер.
"И меня, поскольку использован мой дом",- подхватил де Мирандоль.
"Ш-ш! Она идет!" - зашипела Эвелин Девениш.
"Тогда я ухожу,- заявил Робин Уэбстер.- Доброй ночи".
У меня создалось впечатление, что он ухватился за предлог, чтобы улизнуть. Когда Робин повернулся и зашагал по террасе в сторону рощи и своего шале, прозвучала фраза, которая все мне объяснила. Я могла бы сотню лет слушать намеки и никогда не добраться до истины. А теперь она вспыхнула у меня перед глазами таким ужасным, слепящим пламенем, что я сползла на пол и забилась в угол.
"Доброй ночи, дружище Гибур",- с писклявым смешком отозвался де Мирандоль. Робин Уэбстер тихо засмеялся, обернувшись - его лицо, освещенное луной, внезапно приобрело хитрое выражение. "Пожалуйста, тише!" - шепотом взмолилась Эвелин Девениш и впервые посмотрела вверх, на мое окно. Тогда я испугалась и соскользнула на пол, молясь, чтобы она меня не увидела. Я утешала себя мыслью, что в любом случае она должна быть уверена, что я ничего не поняла из слов де Мирандоля.