Вот и все. Снисходительное отношение и барские замашки, которыми награждали меня всю жизнь, брошены мне прямо в лицо человеком, который все это воплощает. Мне требуется вся моя сдержанность, чтобы не обхватить пальцами ее шею и не сжать — просто чтобы услышать, как она умоляет меня остановиться. Я ненормальный? Возможно, но это желание осталось со мной со дня похорон сестры, когда я обхватывал руками металлические прутья, притворяясь, что это бледная кожа Шайло.

Тогда я хотел услышать ее мольбы. И того же хочу сейчас.

Но в комнате, забитой несовершеннолетними мальчиками, пристально наблюдающими за нами, я отступаю назад и стискиваю челюсть. Вместо желаемого я бросаю какое-то ругательство и опрокидываю никому не мешавшую полупустую банку «Кока-Колы» на пол.

Заметив расширенные глаза Шайло, игнорирую прилив крови к моему члену и разворачиваюсь, чтобы уйти, но она хватает меня за руку и дергает с удивительной силой. Ее серые глаза потемнели, а губы сжаты. Я знаю, что из ее рта вот-вот полыхнёт огонь, но он все равно выглядит соблазнительно. Я бы сказал, трахабельно.

Господи, эта женщина может остановить дорожное движение взглядом или убить покойника.

Я вырываюсь из ее хватки.

— Проблемы?

— Ты собираешься за собой убирать? — И глазами указывает на липкую газированную лужу.

— Нет.

— Это ты устроил беспорядок, а не я.

Я смеюсь.

— Это у тебя в руке швабра, а не у меня.

Подняв взгляд, она тычет пальцем в мою грудь.

— Я здесь целый час все убирала. Ты сделал это нарочно, придурок! Убирай за собой сам. Я не рабыня!

В груди что-то закипает, уничтожая всю мою сдержанность. Я держал себя в узде до сего момента, но как только Шайло бросает швабру под мои ноги и разворачивается, чтобы свалить нахрен, что-то внутри меня щелкает.

Негодование берет надо мной верх, и, откинув ногу назад, я пинаю банку. Пока внимание Шайло поглощено дурацким куском металла, скользящим по полу, я обхватываю ладонью её шею и сжимаю пальцы. Она испуганно вздрагивает и сосредотачивает свое внимание на моем лице — именно там, где оно мне нужно. В ее глазах мелькает удивительная смесь гнева и отвращения, когда я прижимаюсь ртом к ее губам.

Я наслаждаюсь этим, готовый уничтожить ее мир.

Ошеломленная поначалу, она быстро приходит в себя и сопротивляется. Тем не менее, ее рот приветствует мое вторжение, не смотря на борьбу ее кулаков. Я углубляю поцелуй, не в силах остановиться.

Сжимаю ее волосы, желая притянуть девушку ближе. Желая большего. Ее губы ни на что не похожи. Такого я не испытывал годами — смесь фейерверка и обречения на адские муки, пробивающая мою грудную клетку. Поцелуй становится интенсивнее, обрушая защиту Шайло — ее губы приоткрываются на встречу с моим языком.

Затем до меня доносятся шепотки и тихий смех. Я вспоминаю, где нахожусь и кто за нами наблюдает.

Вашу ж мать!

Шайло склоняет чашу весов в свою пользу.

Снова.

Похоть затмила мою ненависть.

Снова.

— Звездочка, — шепчу я, отрывая рот и опуская губы к ее уху. Наши щеки соприкасаются, как шелк с наждачной бумагой.

Ей требуется несколько минут, чтобы найти свой голос.

— Да?

Я хочу, чтобы она взбесилась, поэтому выжидаю несколько секунд, прежде чем скользнуть большим пальцем по мягкому углублению у основания ее горла.

— Пока ты в этих стенах, ты моя рабыня. Ты будешь делать то, что я хочу, когда хочу, как хочу и где хочу. Тебе ясно?

— Кэри…

При виде ее опухших от моего поцелуя губ, возмущенный умник, которого я знал всю свою жизнь, исчезает, его заставила уйти женщина, которую до недавнего момента я не видел долгое время. Та, которая опустила голову, когда я назвал ее пустышкой. Та, кто наконец-то ощутила каково это — чувствовать запах страха.

То, как она реагирует на мою власть, делает со мной невероятное. Этому здесь не место.

Слишком много власти.

Я провожу подушечкой большого пальца по нежной коже ее горла и убираю губы от ее уха, проводя ими по линии ее челюсти. Я знаю, что за мной наблюдают. Это шоу не только для нее, но и для ребят, которых я считаю своей семьей.

Облизнув кольцо на своей губе, оставляю легкий поцелуй на щеке Шайло.

— Я спросил, все ли ясно, или нужен еще один спектакль перед аудиторией?

Хотя я не могу видеть выражение ее лица, я чувствую, как ее тело напрягается, и точно знаю, что она оценивает обстановку. Очевидно, что в эту секунду она встречается глазами с десятком пускающих слюни, похотливых подростков. Победа за мной.

— Да, — хрипло шепчет она.

— Да, что?

— Да, все ясно, мистер Кинкейд.

Я не могу не улыбнуться. Я знаю Шайло лучше, чем она сама. Она не злится из-за поражения. Она взбешена, потому что возбуждена, а больше всего она ненавидит терять контроль над своими эмоциями.

Шах и мат, детка.

— Вот видишь, было же не так уж и сложно? — И просто чтобы еще раз доказать мою точку зрения, и просто потому, что ее гребанный наряд сводит меня с ума, я скольжу рукой к ее заднице и награждаю ее громким шлепком. — Теперь убери это дерьмо.

Отказываясь удостаивать ее еще одним взглядом, открываю дверь и захлопываю ее за собой. Я даже не вздрагиваю от душераздирающего вопля, который заглушает удар тяжелой двери или последующего грохота, который как предполагаю, исходит от ведра с водой, капли чего обрызгивают девушку.

Считаю ли я себя мудаком за это шоу? Возможно. Мама бы в шоке упала на колени в церкви, чтобы помолиться за мою душу, если бы увидела как я обращаюсь с другим человеком.

С другой стороны, моей матери никогда не приходилось терпеть адскую любезность этой женщины. Когда-то я был хорошим мальчиком с многообещающим будущим и достойной душой, стремящейся к белым крыльям и легкой загробной жизни. Одна ночь, два года за решеткой и семь лет ненависти подрезают любые крылышки.

Я продал свою душу давным-давно. Сначала Шайло. Потом Тарин.

Назад к светлому дороги нет.

Они обе научили меня этому.

ГЛАВА 9

Шайло

В связи с тем, что штат Калифорния лишил меня водительских права, а водитель мамы повез ее на какую-то встречу домохозяек, я застряла в центре, где поедаю злаковый батончик из торгового автомата, к которому не приближалась с незапамятных времен.

Фрэнки поехал на автобусе в город, чтобы встретиться с Уиллом. Похоже, обычно всем заправляет Кэри. Но после того как наш босс дал волю рукам, а затем свалил, сверкая пятками, единственным более-менее достаточно взрослым человеком, который в состоянии взять на себя ответственность за здание и всех внутри него, осталась лишь я.

Везёт же мне.

Последние десять минут я провела один на один с парнями, наблюдающими за каждым моим шагом, прежде чем схватила батончик мюсли с диетической колой и усадила свою задницу на каменную скамейку перед зданием. Мне все равно, даже если этим я нарушая двадцать всевозможных законов. Кэри сам виноват, что оставил за главную едва вышедшую из подростковой поры и ныне осужденную, которая не представляет, что, черт возьми, нужно делать.

Надеюсь, он вынесет урок, если это гребаное здание превратится в огненный шар.

Мудак.

Я провожу пальцами по линии губ, где он меня целовал, а затем опускаю их к ключице. Прикосновение Кэри не испугало меня. В его глазах был не только гнев или похоть. Не могу точно описать что, а попытка рационализировать свою собственную реакцию вызывает смущение.

Решив выбросить Кэри Кинкейда и его губы из головы, я заставляю себя разглядывать людей. Как обычно, после полудня на улицах Миртл-Бич похоже на тусовку в шубе во влажной сауне. Вздохнув, бросаю недоеденный батончик на скамейку и прищуриваюсь от ослепительно яркого солнца, поднося банку с колой к губам.

— Обед как у анорексички? Приятно видеть, что некоторые вещи не меняются, Шайло.