Счастье недостижимо, конфликты неразрешимы, надежды обречены, усилия тщетны. Смерть и тьма ждут нас всех, они подбираются, они почти уже здесь. С ними невозможно договориться и нельзя победить. Но капитуляции не будет.

Падая и оступаясь, теряя и обретая, истлевая и восставая, идет человек на штурм неба.

Найдя – не загораживайся, увидев – не отшатывайся, познав – не обманывайся.

А потому вот послание книги вечной.

О терпении и твердости слово ее.

Его и запечатлейте в сердцах.

Свободным всевидящим движением говорящий поднял голову.

– Не оказывай непрошеной помощи, ибо этим оскорбишь гордого.

Не давай непрошеных советов, ибо уподобишься глупцам.

Сторонись боящихся ответственности, ибо от них идет предательство.

Не презирай блудниц, ибо только они честны.

Не делись тяготами с близкими, ибо только хорошим надлежит делиться с любимыми.

Не проси у друзей бесплатной помощи, ибо лучше обогатить друга, чем постороннего.

Никогда никому не угрожай. Уж лучше сразу сделай. Ибо угроз боятся лишь трусливые, а их нет там, где вершатся великие дела. Угрожая – предупреждаешь, предупреждая – вооружаешь, зачем же вооружать врага своего?

Слушай лишь первые слова, верь лишь словам, что срываются с кончика языка, ибо все поправки, дополнения, уточнения – суть ложь.

Убей в себе страх – первопричину всех бед, и очистится взор твой.

Между поступком и не поступком выбирай поступок, ибо, совершив его, увидишь мир изменившимся, а в нем – и нелепость прежних страхов своих.

Бойся отвергающих радости земные, ибо больше они любят смерть, чем жизнь, сами не зная того.

Не оставляй обид безнаказанными, ибо призывающие прощать делятся трусостью, – око за око, зуб за зуб.

Не ищи в людях сострадания, ибо не найдешь его.

Дознайся причин желаний своих, ибо лишь глупец не понимает себя, а у умного нет подсознания.

Познав же это – встань и иди!

Орган звучал, цвета прожекторов менялись как в калейдоскопе; гордо повернувшись к зрителям, девушки сбросили балахоны, оставшись обнаженными, после новой вспышки площадку вновь пересекли клубы дыма, в руках говорившего оказалась статуэтка распятого дракона, крылья его были прибиты к кресту.

Глаза присутствовавших, до того без благоговения, но с интересом слушавших говорившего, были прикованы к зрелищу, в такт музыке, под разноцветными лучами прожекторов, девушки продолжали увлеченные движения. Одна из них, темно-русая, со стройным, гибким телом, казалось, целиком была погружена в ритуал, стараясь, как в художественной гимнастике, все делать максимально четко и правильно; другая, коротко стриженая шатенка, чуть более порывистая, словно одухотворенная в движениях, все делала, не сводя ждущего взгляда с проповедника, в каждом жесте ее сквозили серьезность и непритворная вера в происходящее. С каким-то чувством оцепенелой отстраненной грусти Вадим наблюдал за ними. Да, женская преданность, подумал он. Юношеская, страстная женская преданность, та самая, что вкладывала им в руки бомбы народовольцев или кинжал, убивший Марата, вот она здесь, как на ладони. У этой, второй, наверно, даже ничего нет с этим парнем, возможно, она тайно влюблена в него, но не хочет себе в этом признаться, не хочет дать воли этому чувству, чтобы не опошлить, не помешать тому главному, что исходит от него, к чему она, как это видно, относится так серьезно. И ведь не важно, что от него исходит, они верят ему, они жаждут верить, они готовы на все. С таким же успехом он мог бы сгоношить их на съемки в порнофильме, так же убедительно и страстно доказав, что то, чем он занимается, есть высокое искусство, – и влюбленное сердце услышало бы и ринулось во все это со всем жаром молодости, ничего не прося взамен. Господи, на какую только гнусность не способны чертовы мужчины – все эти микросаванаролы и микронаполеончики, прекрасно знающие, что не смогут добиться власти среди таких же, как они, мужчин, и стремящиеся стать самыми сильными среди самых слабых. И ничего не поделаешь. И глупо вмешиваться, и ничего не поправишь.

Ритуал между тем продолжался. Взяв кувшин, человек в балахоне смочил из него губку, поднеся ее затем к губам каждой из девушек; одна из них легла на покрытое алым бархатом некое подобие наклонного топчана, вторая с кувшином в руках стала над ней; взяв распятие с драконом, человек поднял его над головой, площадку вновь озарила вспышка, все заволокло дымом, голос из динамиков возгласил: «Vexilla regis prodeunt inferni!»[1], однако в этот момент в течение церемонии вмешались посторонние звуки.

Словно в противоположность сказанному, дверь над лестницей с треском распахнулась, в проеме ее показалось несколько человек, тащивших с собою огромный необструганный деревянный крест. С треском и криками вся эта компания и последовавшие за ними человек двадцать скатились по лестнице; уткнув крест в пол, возглавлявший толпу коротко стриженый человек в прыгавших на носу очках и туристском свитере, воздев руку над головой, возопил: «По лжи ходите! Ложью глаголете!», музыка выключилась, а внезапно выскочивший из-за его спины толстяк в подпоясанной веревкой рубахе окатил сидящих за передними столами водой из трехлитровой банки.

Краем глаза отметив, что ни проповедника, ни девушек на площадке уже не было, Вадим с интересом наблюдал происходящее. Притянув к себе крест и тыкая указательным перстом в воздух, человек в очках затянул обличительную речь, сидящие за столиками вяло отругивались. Выдвинувшиеся на передний план несколько молодцов недружелюбного вида потребовали у присутствующих предъявить документы, сидевшие за столиками с недовольством, но без особого удивления полезли в портмоне и сумки.

Обстановка меж тем накалялась: нескольких посетителей, вскочивших и попытавшихся вырваться, тут же решительно водворили на место, следом вскочили другие, началась перебранка со взаимными пиханиями в грудь, стоявшие за спинами обличителей дюжие парни в готовности придвинулись ближе. Раздался звон стекла и треск перевернутых столов, в дальнем углу зала началась драка, завизжали женщины, численный перевес был на стороне посетителей, но физподготовка и выучка – на стороне вломившихся, в руках многих из них показались бейсбольные биты, в движениях был виден явный настрой никого не выпускать, на поясе у одного из только что проверявших документы Вадим вдруг заметил блеснувшую связку наручников.

Фронт драки приближался к столику Вадима, неожиданно отвлеченный звуками, доносившимися откуда-то издали и сверху, он поднял голову – несколько человек, взлетев по лестнице, схватили попытавшуюся убежать девушку – поднявшись на ступеньку выше и загородив ей путь, они пытались столкнуть ее вниз. Что-то абсурдное было в этой сцене – и в самой девушке, одетой в цветное короткое, словно детское платьице, которое Вадим с первого взгляда принял за ночную рубашку, и в ее внешности, одновременно и сочетавшейся, и контрастировавшей с этим нарядом, – золотистые волосы, лицо, в котором чувственность странно сочеталась с детскостью, и какая-то необычная фигура – большая налитая грудь, при этом довольно узкие бедра, и неожиданно полные, круглые икры, и ноги с высоким подъемом, в туфлях на шпильках. Ухватившись за перила и отмахиваясь сумочкой, она что-то страстно, со вскриками пыталась втолковать двум массивным амбалам, со слоновой тупостью нависавшим над ней; то ли не слыша, то ли не понимая, амбалы одутловато спускались по ступеням, пихая и оттесняя ее.

Достав из-под кресла портфель с материалами и невольно усмехнувшись тому, насколько дико, наверно, выглядит человек, идущий драться с портфелем в руке, Вадим, мгновенье подумав, вытащил из портфеля первую попавшуюся бумагу; демонстративно держа ее перед собой примерно тем жестом, которым в известных документальных кадрах Чемберлен показывал журналистам Мюнхенский договор, он неторопливо обогнул стол. Люди, занятые дракой, вряд ли позволят себе отвлечься, чтобы задержать идущего куда-то непонятного человека с портфелем и бумагой в руке, похожего на адвоката, готовящегося кому-то зачитать права, – двое или трое погромщиков, обернувшихся в сторону Вадима, пока он пересекал зал, на мгновенье скользнув по нему непонимающими взглядами, отвернулись.