Тот самый портрет. Дотащив его до своей квартиры, молодой человек снял всю почтовую шелуху. Мать на нём была невероятно красивой. Грэйс действительно была мастером своего дела. Чёрт возьми, она даже вставила всё это в багет! Но Эрик не знал всей цены вопроса, он внёс ведь лишь залог, который покрывал никак не работу, а лишь исходные материалы.

Потянувшись за телефоном, он задел портрет. С обратной стороны выпала записка.

«Дорогой Эрик! — было написано там. — Я бесконечно благодарна Вам, ведь Вы помогли моему любимому человеку стать счастливым. Сделаю же счастливым Вас и я, ведь моя работа — подарок за Вашу доброту. С уважением, Грэйс Бэйкер».

Сжимая клочок бумаги, молодой человек присел на край дивана, который, к слову, он всё же решился заправить. Он посмотрел на календарь… И был не рад. Грэйс успела день в день, ведь именно сегодня праздновала свой юбилей его мать. Как-то красиво оборачивать портрет молодой человек не видел смысла. Он аккуратно затянул его остатками обоев, лежавших в кладовке ещё с момента ремонта, после чего погрузил работу между сидениями автомобиля.

Путь был близкий, и уже через пятнадцать минут Эрик стоял под дверью квартиры матери, предварительно сняв с портрета обои и выкинув их в мусоропровод. Он постучал, а через буквально минуту переступил порог. Женщина была сына видеть не сказать, что прям рада. Она стояла так, словно не хотела пускать его вглубь квартиры и явно давала понять, что обида, которую она испытала при последней встрече, никуда не исчезла. Эрик же старался быть максимально нейтральным, но этих стараний было мало. Он поставил портрет перед собой, после чего произнёс:

— С днём рождения, мама.

Женщина оценивающе изучила колоссальную работу, после чего, словно сквозь зубы, прошипела:

— Это хоть не та профурсетка вырисовывала?

— Прости? — Эрик опешил.

— Которая выставила меня из твоей квартиры.

— Что? — молодой человек едва не засмеялся нервно. — Мама, ты меня, конечно, прости, но ты явно что-то путаешь.

— Я путаю?

— Я не закончил, — лицо Эрика резко приобрело черты, которые женщина всю жизнь называла «отцовскими» — молодой человек стал серьёзным и более аристократичным. Казалось, что в таком виде его невозможно задеть. — Знаешь, мама, я Роуз люблю. И если ты против нашего союза в какой-либо форме — можешь вычеркнуть меня из своей жизни.

— Что?..

— Это, прежде всего, моя жизнь. И только я хочу решать, как мне её прожить. Я не собираюсь существовать в угоду кому-либо, даже тебе.

Под гневный, но молчаливый взгляд Эрик покинул квартиру. Он не хлопал дверью, как то было здесь заведено, а тихо её закрыл, оставшись буквально на минуту за нею, пытаясь всё переварить. Раздался женский крик, какой-то шум. А следом мужской голос. Молодой человек прекрасно по нему понял, что в этот день в квартиру матери его пустили чудом. Он смог лишь нервно улыбнуться, после чего пошёл к машине, понимая, что лучше так, чем всю жизнь страдать про причине собственной бесхребетности. Эрику уже неоднократно приходилось ставить мать на место с её запросами, но этот раз для него был однозначно последним.

А женщина, в свою очередь, схватилась за ножницы. Она кинулась на несчастный портрет так, будто он был последним этапом, отделяющим её от внеземного счастья. Она резала его и разрывала полотно руками, пока от былого шедевра не остался багет, ломать который уже не было смысла…

========== Глава 18. Ячейки общества ==========

В Спрингфилде было всё по-старому. Роуз казалось, что с момента её отъезда до времени возвращения не изменилось абсолютно ничего. И, по большому счёту, она была права. Продавщица в самом ближнем к дому магазине, как и всегда, улыбалась, озвучивая сумму итогового чека. Школа стояла на месте. Алан, немного отдохнув, вновь вернулся в работу, уходя туда рано утром и возвращаясь не раньше пяти часов вечера.

Самостоятельно Розали приняла довольно важное решение: уже к началу следующей недели она вернулась в школу. Никто не был в курсе подробностей её приключений, знали лишь одно — пропала. Конечно же, её возвращение вызвало массу вопросов от сверстников и стало причиной множества теорий, но всей правды она никому не собиралась рассказывать.

— Да, убегала, — рассказывала она. — Да, была в Рино и Карсон-Сити. Надоело, вернулась домой.

Как правило, многие сразу отставали, понимая, что большего из неё не выбить. Роуз старалась держать нос высоко и не опускать планку до степени проявления своих настоящих чувств — слабости и грусти. Она старалась выглядеть отдохнувшей, и это прекрасно получалось. Молчал о приключениях дочери и Алан, ведь как никто другой знал, как быстро по Спрингфилду разлетаются сплетни. У Грэйс, к слову, никто ничего не спешил спрашивать, ведь она всегда старалась от местных слухов держаться как можно дальше.

Розали понимала, что за то непродолжительное время, на которое исчезла из родного захолустья, прилично повзрослела. Она успешно пыталась укротить свою упрямость, отчего отношения с отцом становились только лучше. Их тёплые семейные ужины периодически посещала Грэйс, которую девушка была рада видеть. Если в самом начале имела места крошечная обида на то, что Бэйкер рассказала всё папе, то сейчас юная мисс Марс сменила гадкое сосущее чувство на большую искреннюю благодарность.

Обнимая Грэйс, девушка каждый раз приходила к мысли, что этого тепла ей не хватало. Какое-то время они даже начали проводить вдвоём — Розали заинтересовалась живописью, а Бэйкер это было только в радость.

Со старой компанией, конечно же, отношения пришлось порвать. Первое время Роуз шарахалась от Джима как от огня, но позже поняла: он того не стоит. Если сначала парень чувствовал себя царём, то вскоре ролями пришлось поменяться. Он пытался распространять какие-то противные слухи, вбрасывал в массы сплетни, но девушка в ответ лишь усмехалась и пожимала плечами. К слову, подобная реакция была советом Бэйкер. Очень выигрышным советом.

В какой-то момент Розали поняла, что хочет поговорить с мамой. Купив самую красивую белую розу, что была в единственном цветочном магазине Спрингфилда, девушка сама добралась до кладбища. Она быстро нашла нужную могилу. Как и всегда, здесь всё было ухоженным. За крохотным надгробием следил не только персонал сего мрачного места, но и Алан.

Роуз присела на сухую землю, положила перед надгробием цветок. Кругом было тихо.

— Здравствуй, мама, — прошептала девушка, незначительно колебая прочно устоявшееся здесь безмолвие. — Я скучаю.

Здесь было тяжело. Любому, кто сюда заходил. Кладбище Спрингфилда пусть и было небольшим, но многих отсюда знал каждый. В любой семье здесь была зарыта частичка родной души. И не было ни дня, чтобы кто-то не ронял у надгробия слёз. В сей раз настала очередь Розали. Склонив голову, она плакала и нервно улыбалась, рассказывая сухой земле и куску гранита, во что сама себя же завлекла.

В конце концов, вставая на ноги, девушка извинилась. За то, что была дурой и не давала спокойной жизни как самой себе, так и окружающим. Она была уверена, что будь мама живой, то всё простила бы и дала совет, как быть дальше.

***

Эрик в последнее время спал мало, а от недоедания постепенно терял в весе. Ему было нехорошо одному, стены давили. Каждый день он вспоминал Розали, понимая, что именно её ему сейчас не хватает. От этих мыслей каждый раз хотелось отказаться, ведь она не была совершеннолетней, ещё даже не окончила, чёрт возьми, школу! Но к ней влекло. Эрик прекрасно понимал, что характер девушки далеко не сахарный, но это его и зацепило.

Не выдержав в конце концов самого себя, он сдался. Взялся за… Нет, ни за бутылку. За телефон. Набрал Грэйс Бэйкер, поблагодарил за портрет, чего не осмеливался сделать раньше. Узнал адрес. А на следующий день, вбив его в навигатор, выехал. Не дожидаясь рассвета, молодой человек уже сидел за рулём. «Будь что будет, » — решил тогда он. Что бы Розали не ответила, он примет это. И будет чист перед собой, ведь сделает всё, что в его силах.