Литмир - Электронная Библиотека

Когда Цедди подрос, няня стала водить его на прогулку, а он всегда вёз за собой маленький игрушечный экипаж. В своей короткой пикейной курточке и в большой белой сдвинутой на затылок шляпе, из-под которой выбивались золотистые курчавые волосы, он казался так красив и силён, что все обращали на него внимание; дома няня рассказывала маме о дамах, которые останавливали экипажи, чтобы посмотреть на него, поговорить с ним, и приходили в восторг от того, как по-детски весело и беспечно отвечает он им, точно старым знакомым. Особенно милым казалось, что он охотно и смело заводил дружбу с людьми. Я думаю, это было следствием доверчивости Цедди и доброты его сердечка, которое всех любило и желало, чтобы всякий чувствовал себя хорошо и ловко. Доброта также заставляла его быстро понимать чувства окружающих. Может быть, эта способность развилась в Цедди потому, что он жил с отцом и матерью, которые были любящими, внимательными, нежными, хорошо воспитанными. Дома он никогда не слышал недоброго или невежливого слова; его любили, ласкали и обращались с ним нежно, а потому его детская душа была полна доброты. Он постоянно слышал, как отец называл маму милыми, ласковыми именами, и сам, говоря с нею, тоже употреблял их; он постоянно видел, что его отец заботился о ней, берёг её, и тоже выучился заботливо относиться к ней.

Поэтому, когда Цедди узнал, что его отец никогда больше не вернётся, и увидел, как печалится мать, в добром маленьком сердце мало-помалу появилась решимость утешить и успокоить её. Он был ещё ребёнком, но эта мысль шевелилась в его мозгу всегда, когда он взбирался к ней на колени, целовал её, прижимал свою курчавую головку к её шее, когда приносил ей свои игрушки, показывал книжки с картинками или спокойно ложился подле неё на диван. Маленький Цедди не знал, что можно утешать людей иначе, но делал всё, что умел, и был для неё большей поддержкой, чем мог вообразить.

– О Мэри, – раз при нём сказала миссис Эрроль своей старой служанке, – я уверена, он старается по-своему утешить меня; я знаю, что старается. Иногда он смотрит на меня таким любящим, задумчивым взглядом! Мне кажется, ему грустно за меня, а потом он подходит ко мне, ласкает меня или приносит мне что-нибудь. Он так походит на маленького взрослого человечка, что, право, мне кажется, он всё понимает.

Когда Цедди стал старше, у него появилось множество странных, забавных привычек, которые занимали и смешили взрослых. И он сделался для матери настоящим товарищем. Теперь ей почти не нужно было другого общества. Они вместе гуляли, разговаривали, играли. Цедди узнал буквы, когда ещё был совсем маленьким, и любил по вечерам, лёжа на ковре перед камином, вслух читать иногда детские рассказы, иногда большие книги для взрослых, а иногда даже газеты; в это время Мэри из кухни слышала, как миссис Эрроль с наслаждением смеётся в ответ на его забавные замечания.

– И действительно, – говорила Мэри бакалейщику, – всякий невольно улыбнётся, глядя на него и слыша, как он рассуждает, ну точно взрослый. Он пришёл ко мне на кухню в тот вечер, когда выбрали нового президента, и стал перед огнём – хорошенький, как картинка, – засунул руки в карманчики и, состроив самое серьёзное личико, говорит: «Мэри, меня очень интересует, кого выберут. Я республиканец, и Дорогая республиканка. А вы, – говорит, – республиканка, Мэри?» – «Вот жалко, – говорю, – я ведь демократка». Он посмотрел на меня таким взглядом, который идёт прямо в сердце: «Мэри, – говорит, – отечество погибнет!» И с тех пор каждый день он приходил ко мне и старался переменить мою политику.

Мэри его очень любила и очень гордилась им. Она жила в доме с рождения Цедди, а со дня смерти капитана сделалась кухаркой миссис Эрроль, её горничной и няней Цедрика, словом, всем-всем. Она гордилась грациозной, сильной фигуркой мальчика, его милыми манерами, больше же всего гордилась его блестящими курчавыми волосами, которые вились надо лбом и падали очаровательными, прелестными локонами на плечи. Она соглашалась работать с самого раннего утра до ночи, помогая миссис Эрроль шить для него маленькие костюмы и держать их в порядке.

– Он – настоящий лорд, – говаривала она. – Второго такого красавца-мальчика, право, даже на Пятой аллее не встретишь. И все – мужчины, женщины, дети – смотрят на него, когда он разгуливает в своей чёрной бархатной курточке, переделанной из старого платья миссис, а его курчавые волосы блестят и развеваются. Право, он похож на маленького лорда.

Цедрик не знал, что он походит на молодого лорда; он даже не знал, что такое лорд. Самым его большим другом был содержатель бакалейной лавки на углу, угрюмый бакалейщик, который с ним никогда не был сердитым или суровым. Его фамилия была Гоббс, и Цедрик восхищался им и глубоко уважал его. Он считал Гоббса очень богатым и важным человеком. Ведь у него было столько разных разностей в лавке – чернослив и винные ягоды, апельсины и бисквиты, а кроме того – лошадь и фургон. Цедрик также любил молочника, булочника и продавщицу яблок, но больше всех он любил мистера Гоббса и был с ним до того близок, что каждый день заходил к нему и нередко долго-долго сидел, рассуждая о различных делах и происшествиях. Просто удивительно, сколько тем находили они! Вот, например, праздник Четвёртого июля! Когда они начинали толковать о Четвёртом июля, то, право, казалось, этому и конца не будет. Мистер Гоббс был очень дурного мнения о британцах, он подал мальчику всю историю революции и удивительные патриотические рассказы, в которых ясно рисовались низость врагов и мужество революционных героев; он даже великодушно прочитал ему часть Декларации независимости. Цедрик разволновался; его глаза блистали, щёки горели, а кудри смешались и сбились в золотистую копну. Он еле дождался обеда, так ему хотелось рассказать обо всём маме. Может быть, именно благодаря мистеру Гоббсу Цедди заинтересовался политикой. Гоббс очень любил читать газеты, и Цедрик знал почти всё, что происходило в Вашингтоне; бакалейщик также объяснял ему, в каком случае президент исполнил свою обязанность, в каком – нет. И когда настали выборы, он нашёл, что всё чудно и хорошо; вероятно, без мистера Гоббса и Цедрика страна погибла бы. Отправляясь смотреть на факельную процессию, мистер Гоббс взял его с собой, и многие из участников шествия впоследствии вспоминали толстого человека, стоявшего подле фонарного столба и державшего на плече маленького красивого мальчика, который изо всех сил кричал и махал шляпой.[1]

Довольно скоро после этих выборов, в то время, когда Цедрику шёл восьмой год, случилась очень странная вещь, совершенно изменившая всю его жизнь. Удивительно: в тот самый день, когда это произошло, Цедди разговаривал с мистером Гоббсом об Англии и королеве. Мистер Гоббс очень сурово осуждал английскую аристократию и в особенности негодовал на графов и маркизов. Стояло жаркое утро; поиграв в солдат со своими друзьями, Цедрик пошёл отдыхать в лавку. Там он увидел, что Гоббс сердито рассматривает лист «Иллюстрированных лондонских новостей» с картинкой, изображавшей придворную церемонию.

– Ага, – сказал он, – вот что у них делается теперь; но всё это когда-нибудь переменится, и те, кого они попирали ногами, поднимутся! Да, бедняки сбросят всех этих графов, маркизов и остальных. Наступит это время, им следует ждать его.

Цедрик по обыкновению взобрался на высокий стул, сдвинул шляпу на затылок и засунул руки в карманчики, стараясь выразить этим уважение к Гоббсу.

– А вы знали много маркизов или графов, мистер Гоббс? – спросил Цедрик.

– Нет, – с негодованием ответил Гоббс. – Не думаю. Я не хотел бы, чтобы мне попался один из них здесь. Вот и всё! Я не желал бы, чтобы один из этих жадных тиранов уселся на мои бисквитные бочонки!

Он остался так доволен сказанной фразой, что огляделся и вытер платком лоб.

– Может быть, они не были бы графами, если бы могли поступить иначе, – сказал Цедрик, чувствуя невольное сострадание к этим несчастным.

вернуться

1

4 июля 1776 года была подписана Декларация независимости США. – Примеч. ред.

2
{"b":"655201","o":1}