Я сжал пальцы, но поймал только воздух. Ева уже встала.

В дверях она оглянулась, мазнула глазами по капсуле и, послав мне воздушный поцелуй, вышла вслед за своим отцом.

Я усмехнулся и закрыл глаза. После комы что-то поменялось во мне. Я чувствовал себя старым мудрым змеем, с улыбкой смотрящим на только что созданную Богом Еву. Она, конечно, прекрасна и достойна любви…

Хочу ли я ее? Канэшно хачу! Но в семнадцать лет хочешь всегда и всех симпатичных девушек в радиусе визуального контакта. И, прислушавшись к себе, я подумал, что легко бы мог утешиться с любой из ее подруг.

Хочу ли связать свою жизнь с ее? А вот здесь я задумался. Если бы этот вопрос мне был задан раньше, до инцидента, я бы счастливо орал во все горло: «Да!».

Сейчас я думал. Я не мог сказать «Нет», но и однозначное «Да» не слетало с моих губ.

«А чего вообще я хочу от этой жизни?» — подумал я. Точная формулировка ускользала от моего сознания. Я не знал, чего я хочу. Если идти от противного, то я точно знал, что совсем не хочу того, к чему стремилось большинство моих сверстников.

Вернее, их мечты сделались мне безразличны. Крутой всестихийник, спортивные победы, известность — от всешкольной до мировой, сексуальный успех у женщин, даже собственный астероид — никак не волновали теперь мою душу.

Любовь? Хотелось спросить, а что это такое? Я подумал о родителях. Любят ли они друг друга? Наверное, да. А если посмотреть глубже? Я вспомнил непонятную тоску, которую иногда замечал в глазах матери, когда она смотрела на меня. И глухое раздражение, безо всякой причины внезапно охватывающее отца. Вроде все хорошо, но ведь они тоже не были счастливы, вдруг догадался я.

«А дядя Тиберий?» — подумал я о Евиной семье. Да, безусловно, он дочку любит. Даже не женился, чтобы мачеху не привести в дом. Но Ева выросла, ну почти. Несколько быстрых лет, и выйдет замуж, или не выйдет, но все равно из дома уйдет. Он будет счастлив один? Даже если женится? А тогда он будет один или не один? Внуки? Я пожал плечами. Вот уж внуки — это, пожалуй, самое слабое утешение.

Ева? Тут целый веер возможностей. Но хоть одна из них ведет к любви и счастью? Ее жизнь со мной? Ну если влюбилась или влюбится?

Я открыл глаза и посмотрел на актинию. Круг замкнулся, я не знал, хочу я этого или не хочу. Вспомнил, как мне как-то раз говорила мама: «Если ты для себя не можешь решить, любишь ты этого человека или нет, значит, не любишь. Когда любишь — сомнений нет».

«Не люблю, — улыбнулся я. — После комы. Что же там такое было в этой коме? Или где же я там был в этой коме? — подумал я. — Попробовать вспомнить?»

Бог держал меня за руку. И я вспомнил. Все. От первой строчки до последней. От: «Я потянулся и встал, оторвав уставшую задницу от жесткого стула…» до: «… - Всё? — спросил Пендрик.

— Нет, еще эпилог будет».

А вот и эпилог. Эпилог к моей прошлой жизни.

Я понял, почему ощутил себя старым змеем.

Вспомнил грозу, мороженое, стог сена. Персик и вишенки. Улыбнулся.

Вспомнил, как лежал под кроватью, на которой развалилась она, примагниченная к Адаму. Вспомнил последнее письмо, отправленное ей, Цыпленку. Я так и не узнал, прочитала она его или нет.

Вспомнил, как рухнула эта астральная конструкция, выстроенная за пять лет из моей «памяти, желаний, мечтаний и песен».

Вспомнил, как я вспомнил тогда, что у меня хороший дом, хорошая жена. А что еще надо человеку, чтобы встретить старость? Незачем желать непонятного.

Вспомнил, как я сошел со своего пути, «когда вы стоите на моем пути», и что-то еще из Блока.

Вспомнил, как отпустил, выдохнул, вернулся домой дожидаться следующей жизни.

Бог оказался милостив. Саркома легкого.

Вспомнил, как пошутил давно, на втором или третьем курсе, выписав себе студенческую справку освобождения на неделю (попала в мои руки книжка пропечатанных справок) с таким диагнозом. Меня еще в деканат вызывали. Пистон вставили за шутку не на шутку. Пророк, однако.

Вспомнил. И тяжесть, и усталость той жизни навалились на меня.

Я посмотрел на актинию. Подобрался к краю капсулы и, высунув руку как можно дальше наружу, дотянулся до сферы и свалил ее на пол.

Отверстие в верхнем полюсе открылось, вода толчками стала выливаться на пол, рыбка забилась в щупальцах анемона.

Сработала сигнализация. Из стены выехал автоматический уборщик, одновременно с ним в палату вбежала медсестра.

— Господи! — всплеснула она руками, увидев актинию на полу. — Такая красота пропала.

Уборщик урча всасывал воду.

— Отправьте в утилизатор, — сказал я.

Медсестра внимательно посмотрела на меня, вздохнула и не стала мешать уборщику заглатывать актинию.

И включите мне какую-нибудь музыку, — попросил я, отворачиваясь и закрывая глаза.

Или так:

…Вспомнил. И тяжесть, и усталость той жизни навалились на меня.

Я посмотрел на актинию. Она улыбалась мне всеми своими щупальцами.

«Интересно, завтра Ева придет?» — подумал я.

В палату за чем-то зашла медсестра.

— Включите, пожалуйста, мне какую-нибудь музыку, — попросил я ее, отвернулся и закрыл глаза. Я ждал завтра, знал — она придет. Точно.